Полночные воспоминания

Напротив помоста было место для свидетелей — небольшая приподнятая платформа с закрепленным пюпитром, и у дальней стены располагалось жюри, состоящее в данный момент из десяти человек. Перед перегородкой, отделяющей обвиняемую от зала суда, стоял столик для адвоката.

Сам процесс об убийстве — зрелище привлекательное, но теперь он вызвал еще больший интерес, потому что защиту вел Наполеон Чотас — один из самых знаменитых адвокатов по уголовным делам в мире. Чотас брал только уголовные дела и очень часто выходил из них победителем. По слухам, его гонорары доходили до миллиона долларов. Наполеон был настолько худ, что выглядел изможденным, а его большие печальные глаза на морщинистом лице напоминали глаза породистой гончей. Одевался он плохо, и в его внешнем виде не было ничего внушащего доверие. Но за этой обманчивой внешностью скрывался блестящий, изобретательный ум.

Пресса строила всяческие предположения относительно причин, заставивших Чотаса согласиться защищать обвиняемую. Шансов выиграть дело у него не было. Поговаривали, что это будет первое поражение Чотаса. Обвинитель Питер Демонидес встречался с Чотасом в зале суда и раньше и трепетал перед ним, хотя и не признался бы в этом даже самому себе. Однако на этот раз Демонидес был уверен, что у него нет причин для беспокойства. В деле Анастасии Савалас все было предельно ясно.

Факты говорили сами за себя: Анастасия Савалас была очень красивой молодой женщиной, замужем за Джорджем Саваласом, человеком богатым, но старше ее на тридцать лет. Анастасия завела интрижку с молодым шофером, и, как показали свидетели, муж грозил, что разведется с ней и вычеркнет ее из завещания. В ночь убийства Анастасия отпустила слуг и сама приготовила мужу ужин. Джордж Савалас страдал простудой и во время ужина закашлялся.

Жена принесла ему микстуру от кашля. Савалас сделал один глоток и упал замертво.

Дело яснее ясного.

***

Зал № 33 с утра был переполнен. Анастасия Савалас сидела за столиком обвиняемых, скромно одетая в черную юбку и черную блузку. Никаких украшений и минимум косметики. Она была ослепительно хороша.

Обвинитель Питер Демонидес держал речь, обращенную к жюри:

— Дамы и господа! Иногда суд по делу об убийстве занимает от трех до четырех месяцев. Однако на этот раз нам не стоит беспокоиться о том, что дело затянется. Когда вы познакомитесь с обстоятельствами дела, я уверен, что вы вынесете единственно возможный приговор — убийство с отягчающими вину обстоятельствами. Общественное обвинение докажет вам, что обвиняемая преднамеренно убила своего мужа, так как он угрожал ей разводом, обнаружив, что у нее любовная связь с шофером, работающим на их семью. Мы докажем, что у обвиняемой были мотивы, возможность и средство хладнокровно привести в исполнение задуманное. Благодарю за внимание. — Он повернулся на место.

Главный судья повернулся к Чотасу:

— Защита готова выступить с заявлением?

Наполеон Чотас не торопясь поднялся на ноги:

— Да, Ваша честь. — С трудом, шаркая ногами, он сделал несколько шагов в сторону жюри. Немного постоял, мигая, а когда заговорил, то показалось, что он говорит сам с собой.

— Я прожил долгую жизнь, и она меня научила, что ни один мужчина и ни одна женщина не способны скрыть то зло, что живет в них. Как сказал поэт, глаза — это зеркало души. Думаю, он был прав. Я хочу, чтобы вы, дамы и господа, заглянули в глаза обвиняемой. И вы увидите, что она не может убить. — Наполеон Чотас немного постоял, как будто собираясь что-то добавить, потом, шаркая ногами, вернулся на свое место.

Питер Демонидес торжествовал. «Бог ты мой! Да это самое беспомощное заявление, какое мне когда-либо приходилось слышать. Старик уже ни на что не способен».

— Обвинитель может пригласить первого свидетеля?

— Да, Ваша честь. Я хотел бы пригласить Розу Ликоургос.

Плотная женщина средних лет поднялась со скамейки, где сидели зрители, и решительно двинулась к месту для свидетелей. Она была приведена к присяге.

— Миссис Ликоургос, чем вы занимаетесь?

— Я работаю экономкой… — Голос ее прервался. — Я работала экономкой у мистера Саваласа.

— Мистера Джорджа Саваласа?

— Да, сэр.

— Скажите нам, как долго вы там работали?

— Двадцать пять лет.

— О, это очень долго. И какого вы мнения о вашем хозяине?

— Он был ангелом.

— Вы работали у мистера Саваласа при его первой жене?

— Да, сэр. Я стояла рядом с ним у могилы, когда хоронили его жену.

— Правильно ли будет сказать, что между ними были хорошие отношения? — Они безумно любили друг друга.

Питер Демонидес взглянул на Наполеона Чотаса, ожидая возражений по поводу своих вопросов. Но Чотас сидел, по-видимому, погруженный в свои мысли.

— Работали ли вы у мистера Саваласа, — продолжил обвинитель, — во время его второй женитьбы, на Анастасии Савалас?

— Да, сэр, разумеется. — Она не просто говорила, она выплевывала слова.

— Можно ли назвать их брак счастливым? — Он снова взглянул на Чотаса, но тот никак не прореагировал.

— Счастливым? Нет, сэр. Они жили хуже кошки с собакой.

— Вы присутствовали при ссорах?

— Тут уж ничего не поделаешь. Во всем доме слышно было, хоть это и большой дом.

— Как я понимаю, ссоры были словесные, не физические? Я хочу сказать, были ли случаи, чтобы мистер Савалас ударил свою жену?

— О, вполне физические. Но все было наоборот. Мадам дралась. Мистеру Саваласу было уже порядком лет, и бедняга стал таким хрупким.

— Вы видели, как миссис Савалас била своего мужа?

— И не один раз. — Свидетельница взглянула на Анастасию Савалас с угрюмым удовлетворением.

— Миссис Ликоургос, в ночь смерти мистера Саваласа кто из прислуги был в доме?

— Никого.

Питер Демонидес позволил себе не скрыть своего удивления:

— Вы хотите сказать, что в таком большом доме не осталось никого из прислуги? Разве у мистера Саваласа не было кухарки, горничной или, наконец, дворецкого?

— Конечно, были, сэр. Но в этот вечер мадам всех отпустила. Сказала, что хочет сама приготовить мужу ужин. Собиралась устроить ему второй медовый месяц. — Последнее замечание сопровождалось презрительным фырканьем.

— Значит, миссис Савалас ото всех избавилась?

На этот раз уже главный судья взглянул на Наполеона Чотаса, ожидая возражений. Но адвокат все еще был занят своими мыслями.

Тогда главный судья обратился к обвинителю сам:

— Прекратите задавать наводящие вопросы!

— Прошу прощения, Ваша честь. Я задам вопрос иначе.

Демонидес подошел к миссис Ликоургос поближе:

— Вы говорите, что в ту ночь, когда вся прислуга должна была находиться в доме, миссис Савалас всех отпустила, чтобы остаться наедине с мужем?

— Да, сэр. А бедняга был так сильно простужен.

— Часто ли миссис Савалас сама готовила ужин для своего мужа?

Миссис презрительно фыркнула:

— Она? Нет, сэр. Только не она. Она вообще ничего не делала по дому. А Наполеон Чотас все сидел и слушал, как будто он был одним из присутствующих в зале.

— Благодарю вас, миссис Ликоургос. Вы нам очень помогли.

Питер Демонидес повернулся к Чотасу, тщетно стараясь скрыть торжество. Показания миссис Ликоургос явно произвели впечатление на членов жюри. Время от времени они бросали на обвиняемую недовольные взгляды. «Поглядим, что будет делать старик».

— Свидетельница в вашем распоряжении.

Наполеон Чотас поднял глаза:

— Что вы сказали? А, нет вопросов. Главный судья взирал на него с изумлением:

— Мистер Чотас, вы отказываетесь от перекрестного допроса?