Полночный вальс

— Неправда!

— Нет, правда. Вот здесь, — Джон протянул руку и легко коснулся ее губ, но вдруг отдернул руку так поспешно, словно обжегся. Он подступил слишком близко к искушению, а ведь Белл всего-навсего сидела рядом с ним на импровизированном пикнике.

Белл поднесла руку к губам, которых только что коснулся Джон, и по всему ее телу прокатилась горячая волна. Белл растерянно посмотрела на Джона, мысли ее путались под его жгучим, завораживающим взглядом.

— Понимаете… вокруг слишком много народу, милорд, — с запинкой произнесла она.

Джон понял, что она волнуется — иначе она обратилась бы к нему по имени, и что причина этого волнения — его слишком откровенный взгляд. Он отодвинулся и отвел глаза. Сделав несколько глубоких вздохов, Джон пожалел, что не может прогнать это горячечное наваждение. Со страшной силой его тянуло к этой соблазнительно-прекрасной женщине.

Джон еле слышно выругался. Это и впрямь было настоящее безумие. Он влюбился в женщину, На будущее с которой не мог надеяться.

— Джон, что случилось? — тихо спросила Белл. — Вы так долго молчите…

Он вскинул голову и заметил беспокойство в ее глазах.

— Задумался, только и всего.

— О чем?

— О вас, — решительно заявил он.

— Надеюсь, ваши мысли не были дурными, — заметила Белл, обеспокоившись еще сильнее от такого тона.

Джон встал и предложил ей руку.

— Пойдемте прогуляемся по лесу, пока солнце еще не зашло. Лошадей мы поведем за собой.

Белл безмолвно поднялась и последовала — за Джоном туда, где они оставили лошадей. Медленно они двинулись пешком через лес, к Уэстонберту и Блетчфорд-Мэнору. Лошади послушно брели следом. Изредка они останавливались, напуганные лесными шорохами.

Довольно долго они шли молча, наконец Джон остановился.

— Белл, нам надо поговорить.

— В самом деле?

— Да. То, что… — Джон с трудом подыскивал нужные слова, но в конце концов решил высказаться напрямик: — Тому, что происходит между нами, надо положить конец.

Сердце Белл горестно заныло в предощущении потери.

— Но почему? — тихо спросила она.

Он отвернулся, не в силах взглянуть ей в глаза.

— Так больше не может продолжаться. Вы сами должны понять.

— Нет! — резко возразила она, чувствуя, что рушатся все ее надежды. Нет, я ничего не понимаю.

— Белл, у меня нет состояния, я жалкий калека, едва добившийся титула.

— Но зачем вы говорите об этом? Все это для меня ничего не значит.

— Белл, вам может принадлежать любой мужчина в мире.

— Но мне нужны вы.

Ее страстные слова потрясли Джона, и лишь через несколько минут он нашелся с ответом.

— Я поступаю так для вашего же блага.

Белл отшатнулась, как от удара, охваченная болью и яростью.

— Как вы смеете решать за меня… — едва сдерживаясь, выговорила она.

— Белл, ваши родители никогда не позволят вам выйти замуж за такого человека, как я.

— В" не знакомы с моими родителями. Откуда вам знать, как они поступят?

— Белл, вы же дочь графа.

— Вы тоже сын графа, так что я не понимаю, в чем дело.

— В мире существует разница положений, и вам это известно. — Джон знал, что хватается за соломинку и говорит глупости, лишь бы не сказать правду.

— Чего же вы хотите, Джон? — в отчаянии спросила она. — Хотите, чтобы я умоляла вас? Вы этого добиваетесь? А может, вы хотите, чтобы я открыто заявила, почему вы понравились мне? Я не скрываю, что считала вас добрым, благородным и славным.

Намеренное употребление прошедшего времени резануло слух Джона.

— Как раз сейчас я и пытаюсь совершить благородный поступок, — сдержанно отозвался он.

— Вовсе нет. Вы разыгрываете мученика, и вам, наверное, нравится эта роль, но мне происходящее не доставляет никакого удовольствия.

— Белл, выслушайте меня, — взмолился он. — Я… я совсем не тот человек, каким вы меня считаете.

Его хриплый голос, проникнутый болью, ошеломил девушку. Она застыла не в силах вымолвить слова.

— На моей совести… есть грехи, — с трудом произнес он, отворачиваясь так, чтобы не смотреть ей в глаза. — Я причинял людям боль. Я оскорбил… оскорблял женщин.

— Я вам не, верю, — негромко, но быстро возразила она.

— Проклятие, Белл! — развернувшись, он хватил кулаком по стволу дерева. — Ну как вас убедить? Что вы хотите узнать? Самые страшные тайны моего сердца? Поступки, которыми я запятнал свою душу?

Она попятилась.

— Не понимаю… не понимаю, о чем вы говорите. Вряд ли и вы сами понимаете собственные слова.

— Я-то понимаю, Белл. Если я все расскажу, вам будет слишком тяжело и больно.

— Я верю, что этого не будет, — мягко ответила она, потянувшись, чтобы коснуться его рукава.

— Не обманывайтесь, считая меня героем, Белл. Я вовсе не…

— Я и не считала вас героем, — прервала она. — Мне вовсе не хотелось видеть вас таким.

— О Господи! — простонал он с мрачной усмешкой. — Вот ваши первые правдивые слова за целый день.

Белл оцепенела.

— Не будьте таким жестоким, Джон.

— Белл, — резким тоном прервал он, — у моего терпения есть пределы.

Не испытывайте его.

— Что вы хотели этим сказать? — спросила она.

Джон в раздражении схватил ее за плечи и слегка встряхнул. Боже милостивый, она была так близко, он ощущал ее запах, тонкие пряди волос касались его лица!

— Я хотел сказать, — приглушенно произнес он, — что я удерживаюсь из последних сил, чтобы не поцеловать вас немедленно.

— Так почему бы вам не сделать этого? — спросила она прерывистым шепотом. — Я не стала бы вас останавливать.

— Потому, что на этом я бы не остановился. Я скользил бы губами по вашему нежному горлу, пока не добрался бы до этих отвратительных мелких пуговиц на вашей амазонке. А потом я расстегнул бы их одну за другой и распахнул бы ваш жакет. — Господи, зачем он мучает самого себя? — На вас ведь шелковое белье?

К собственному ужасу, Белл кивнула.

Джон содрогнулся, когда волна желания охватила его тело.

— Мне нравится прикосновение шелка, — пробормотал он, — и вам тоже.

— Откуда вы знаете?