Полночный злодей

Однако ревность делала Пьера все более решительным. Он знал, что нужен в данный момент Кларисе — понимала она это или нет. И он намерен был доказать ей это. Он убедит ее в своей любви так, как не могут передать никакие слова, и будет надеяться, что в один прекрасный день она полюбит его, как никогда не любила этого неизвестного мужчину.

Клариса подняла глаза. Ее щеки были мокрыми от слез. Сострадание охватило Пьера, и его рука крепко прижала ее к себе…

В этот момент он произносил свою безмолвную молитву.

— Я не знаю такого человека.

Несколько коротких фраз, произнесенных Лафиттом по-английски с сильным акцентом, повисли в тишине. Пуантро молча разглядывал на удивление молодого француза. Лафитт, сидя напротив него на стуле, обтянутом роскошной материей, с хрустальным бокалом у рта, являл собой воплощение европейской элегантности, что невозможно было отрицать. Пуантро понимал, что весь этот блеск был рассчитан на то, чтобы подчеркнуть его собственный неряшливый вид.

Терпение Пуантро было на пределе. Он скоро понял, что Лафитт дурачит его якобы любезной встречей. Забота слуг Лафитта о комфорте высокого гостя, бокал, который уже дважды был наполнен коньяком, несколько смен подносов с соблазнительными деликатесами — все было рассчитано, чтобы попусту тянуть время и заставить его поволноваться. Таким образом Лафитт избавил себя от необходимости что-либо говорить, оттягивая время и точно контролируя ситуацию. Не будь поставлено на карту благополучие Габриэль, Пуантро, без сомнения, выплеснул бы этот выдержанный коньяк в самодовольное лицо француза. Но поскольку дела обстояли таким образом…

Пуантро выдавил улыбку.

— Как я уже упоминал в своем письме, дружеские отношения с губернатором Клейборном вынуждали меня в прошлом отстраняться от ваших дел в Новом Орлеане. Эта связь требовала придерживаться линии поведения губернатора применительно ко всему, что происходило в заливе Баратария.

Пуантро сделал паузу, готовясь к прямой атаке.

— Однако если в прошлом моим правилом было придерживаться одних взглядов с губернатором, то теперь я хотел бы сделать вам предложение, которое было бы выгодно нам обоим.

— Вы уже сообщали об этом в своем письме, monsieur.

Пуантро заметил, что тепла в улыбке Лафитта поубавилось.

— Все это я понял из того, что вы говорили по прибытии. Однако мой ответ остается тем же. Я не знаю капитана Рогана Уитни, о котором вы здесь упомянули. Насколько мне известно, человека с таким именем на Гранде-Терре нет.

Улыбка застыла на лице Пуантро.

— Я пришел сюда, monsieur, с добрыми намерениями и с солидным предложением.

Лафитт немного помолчал, а затем произнес:

— Я очень надеюсь, что дочь будет благополучно возвращена вам, но помочь отыскать похитителя не могу.

Стараясь справиться с паникой, медленно нараставшей от мысли, что Лафитт вполне может отказать ему, Пуантро отпил немного ароматного напитка из своего бокала, а затем ответил:

— Я и не допускал предположения, что вы можете быть осведомлены о местопребывании моей дочери. Ничего подобного! Но я не сомневаюсь, что при вашем особом положении вы единственный человек, который может помочь обнаружить капитана Уитни и тем самым способствовать возвращению дочери ко мне. Я готов заплатить за это любую, даже немыслимую сумму.

— Ваши разговоры о немыслимых суммах и солидных предложениях не представляют для меня интереса.

Поняв, что разговор неожиданно быстро подошел к концу, Пуантро отбросил все уловки и резко прохрипел:

— Буду говорить откровенно, господин Лафитт! Я прекрасно понимаю, что нет такого денежного вознаграждения, которое могло бы послужить для вас искушением и побудить пойти на сотрудничество со мной, самым злостным вашим гонителем в Новом Орлеане, постоянно настаивавшим на вашем аресте и осуждении по обвинению в пиратстве и убийствах людей! Я не сомневаюсь, что вы прекрасно осведомлены о моей деятельности в прошлом! Но так же, как прежде осуждал вас, теперь я гарантирую поддержку во всем, если вы сейчас окажете мне помощь.

Руки его так тряслись от возбуждения, что он вынужден был поставить бокал на стол. После этого Пуантро взглянул на Лафитта:

— Чтобы окончательно внести ясность, мое предложение заключается в следующем: если вы оказываете поддержку в благополучном возвращении моей дочери, я гарантирую, что губернатор забудет все обвинения против вас и вашего брата и больше не будет выступать против вашей деятельности.

Все более и более озлобляясь против француза, видя, как тот, высоко подняв свои черные брови, открыто демонстрирует скептицизм, Пуантро просто кипел от злости, наконец Лафитт ответил:

— По-моему, вы обещаете то, чего не в силах сделать.

— Я могу это.

— Вы только так говорите.

— Вы ставите мои слова под сомнение, monsieur?

Лицо Лафитта окаменело:

— А если — да?

Слишком разъяренный, чтобы быть осторожным, Пуантро рявкнул:

— Только дурак может сомневаться в том, что говорит Пуантро!

На лице Лафитта вновь появилась холодная улыбка:

— И только слабоумный может допустить при каких бы то ни было обстоятельствах, что Жана Лафитта можно назвать дураком. Однако, monsieur, поскольку вы — мой гость и, безусловно, в расстроенных чувствах из-за любимой дочери, я предпочту не замечать ваши дурные манеры.

Резко поднявшись и отбросив все любезности, за которыми скрывалось едва сдерживаемое бешенство, Лафитт сказал резким тоном:

— Нам больше не о чем говорить. Можете освежиться и остаться переночевать, после чего мой человек проводит вас обратно в Новый Орлеан. Наши переговоры закончены.

Когда Лафитт вышел из комнаты, Пуантро в бешенстве вскочил и попытался его догнать, но в дверях выросла фигура головореза и заставила его остановиться.

— Господин Пуантро…

Пуантро застыл от голоса слуги, который сказал с абсолютно бесстрастным выражением на лице:

— Я провожу вас в вашу комнату.

Пуантро постарался взять себя в руки. Да, он воспользуется гостеприимством этого ублюдка Лафитта! Он поспит несколько часов, а затем вернется в Новый Орлеан, где опять возьмется за поиски Габриэль с еще большей настойчивостью! И если повезет, то письмо от этого выродка капитана Уитни будет ждать его, а Габриэль вскоре вернется домой. А как только она…

Пуантро, трясясь от злости, дал торжественную клятву: Лафитт заплатит кровью за нанесенное ему оскорбление, и он лично проследит, чтобы этот человек был повешен.

Эта мысль придала ему силы и вслед за безмолвным слугой он пошёл из комнаты.

Бертран незаметно прижался к покореженному стволу огромного дерева, и только чуть подрагивающие веки свидетельствовали о том, с каким вниманием прислушивался он к разговору на повышенных тонах, доносившемуся из окна дома Лафитта.

Бертран нервно пригладил рукой свои светлые взъерошенные волосы — единственный жест, выдававший его волнение. Он намеревался оставаться на своем месте, рискуя быть замеченным, до тех пор, пока не убедится, что дальнейшее развитие событий уже не важно.