Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том. 7
Шрифт:
– Я, признаюсь вам, мало думал об этом, – сказал Райский, – но теперь обращу особенное внимание, и если вы мне сообщите ваши соображения, то я всячески готов содействовать к разрешению восточного вопроса…
– Вот позвольте к слову спросить, – живо возразил гость, – вы изволили сказать «восточный вопрос», и в газетах поминутно пишут «восточный вопрос»: какой это «восточный вопрос»?
– Да вот тот самый, что вы мне сделали сейчас о турках.
– Так… – задумчиво сказал он. – Да вопроса никакого нет!
– Теперь всё «вопросы»
Замолчали.
– Или, например, Ирландия! – начал Иван Петрович с новым одушевлением, помолчав, – пишут, страна бедная, есть нечего, картофель один, и тот часто не годится для пищи…
– Ну-с, так что же?
– Ирландия в подданстве у Англии, а Англия страна богатая: таких помещиков, как там, нигде нет. Отчего
369
теперича у них не взять хоть половину хлеба, скота да и не отдать туда, в Ирландию?
– Что это, брат, ты проповедуешь: бунт? – вдруг сказал Нил Андреич.
– Какой бунт, ваше превосходительство… Я только из любопытства.
– Ну, если в Вятке или Перми голод, а у тебя возьмут половину хлеба даром, да туда?..
– Как это можно! Мы – совсем другое дело…
– Ну, как услышат тебя мужики? – напирал Нил Андреич, – а? тогда что?
– Ну, не дай Боже! – сказал помещик.
– Сохрани Боже! – сказала и Татьяна Марковна.
– Они и теперь, еще ничего не видя, навострили уши! – продолжал Нил Андреич.
– А что? – с испугом спросила Бережкова.
– Да вон, о воле иногда заговаривают. Губернатор получил донесение, что в селе у Мамыщева не покойно…
– Сохрани Бог! – сказали опять и помещик, и Татьяна Марковна.
– Правду, правду говорит его превосходительство! – заметил помещик. – Дай только волю! дай только им свободу, ну и пошли в кабак, да за балалайку: нарежется и прет мимо тебя, и шапки не ломает!
– Начинается-то не с мужиков, – говорил Нил Андреич, косясь на Райского, – а потом зло, как эпидемия, разольется повсюду. Сначала молодец ко всенощной перестанет ходить: «скучно, дескать», а потом найдет, что по начальству в праздник ездить лишнее: «это, говорит, «”олопство”», а после в неприличной одежде на службу явится, да еще бороду отрастит (он опять покосился на Райского) – и дальше, и дальше, – и дай волю, он тебе втихомолку доложит потом, что и Бога-то в небе нет, что и молиться-то некому!..
В зале сделалось общее движение.
– Да, да, это правда: был у соседа такой учитель, да еще подивитесь, батюшка, из семинарии! – сказал помещик, обратясь к священнику. – Смирно так шло всё сначала: шептал, шептал, кто его знает что, старшим детям – только однажды девочка, сестра их, матери и проговорись: «Бога, говорит, нет, Никита Сергеич от кого-то слышал». Его к допросу: «Как Бога нет: как
370
так?» Отец к архиерею ездил:
перебрали тогда всю семинарию…– Да, помню, – сказал священник, – нашли запрещенные книги.
– Ну, вот видите!
– Скажите на милость, – обратился опять Иван Петрович к Райскому, – отчего это всё волнуются народы?
– Какие народы?
– Да вот хоть бы индейцы: ведь это канальи всё, не христиане, сволочь, ходят голые, и пьяницы горькие: а страна, говорят, богатейшая, ананасы, как огурцы, растут… Чего им еще надо?
Райский молчал. На него находила уже хандра.
«Какой гнусный порок – эта славянская добродетель – гостеприимство! – подумал он, – каких уродов не встретишь у бабушки!»
И прочие молчали, от лени говорить после сытного завтрака. Говорил за всех Иван Петрович.
– А вот теперь Амур там взяли у китайцев; тоже страна богатая – чай у нас будет свой, некупленный: выгодно и приятно… – начал он опять свое.
– Ну, брат, Иван Петрович: всю воду в решете не переносишь… – заметил Тычков.
– Я только из любопытства: хотел с ними наговориться, они в столице живут… Теперь опять пишут, что римский папа…
В это время из залы с шумом появилась Полина Карповна, в кисейном платье, с широкими рукавами, так что ее полные белые руки видны были почти до плеч. За ней шел кадет.
– Какая жара! Bonjur, bonjur, – говорила она, кивая на все стороны, и села на диван подле Райского.
– Тут нам тесно! – сказал Райский и пересел на стул рядом.
– Non, nоn, nе vous d'erangez pas,1 – удерживала она, но не удержала. – Какая скука! – успела она шепнуть ему, – у вас так много гостей, а я хотела бы видеть вас одного…
– Зачем? – спросил он вслух, – дело есть?
– Да, дело! – с улыбкой и шепотом старалась она говорить.
371
– Какое же?
– А портрет?
– Портрет, какой портрет?
– А мой! Вы обещали рисовать: забыли – ingrat!1
– А! Далила Карповна! – протяжно воскликнул Нил Андреич, – здравствуйте, как поживаете?
– Здравствуйте! – сухо сказала она, стараясь отвернуться от него.
– Что ж не подарите меня нежным взглядом? Дайте полюбоваться лебединой шейкой…
В толпе у дверей послышался смех, дамы тоже улыбались.
– Грубиян: сейчас глупость скажет!.. – шептала она Райскому.
– Что брезгаете старым, а как посватаюсь? Чем не жених – или стар? Генеральша будете…
– Не льщюсь этой почестью… – сказала она, не глядя на него. – Bonjur, Наталья Ивановна: где вы купили такую миленькую шляпку: у m-me Pichet?
– Это муж из Москвы выписал, – сказала Наталья Ивановна, робко взглянув на Райского, – сюрприз…
– Очень, очень мило!
– Да взгляните же на меня: право, посватаюсь, – приставал Нил Андреич, – мне нужна хозяйка в доме, скромная, не кокетка, не баловница, не охотница до нарядов… чтобы на другого мужчину, кроме меня, и глазом не повела… Ну а вы у нас ведь пример…