Полное собрание сочинений и писем. Том 12. Пьесы. 1878 - 1888
Шрифт:
Входит Войницкий в халате и со свечой.
Те же и Войницкий.
Войницкий. На дворе гроза собирается…
Молния.
Вона как! Helene и Соня, идите спать, я пришел вас сменить.
Серебряков(испуганно). Нет, нет, не оставляйте меня с ним! нет! Он меня заговорит!
Войницкий. Но надо же дать им покой! Они уж другую ночь не спят.
Серебряков. Пусть идут спать, но и ты уходи. Благодарю. Умоляю тебя. Во
Войницкий. Прежней нашей дружбы… Это, признаюсь, для меня новость.
Елена Андреевна. Замолчите, Жорж.
Серебряков. Дорогая моя, не оставляй меня с ним! Он меня заговорит.
Войницкий. Это становится даже смешно.
Голос Хрущова за сценой: «Они в столовой? Здесь? Пожалуйста, велите убрать мою лошадь!»
Вот доктор приехал.
Входит Хрущов.
Те же, Хрущов.
Хрущов. Какова погодка-то? За мной гнался дождь, и я едва ушел от него. Здравствуйте. (Здоровается.)
Серебряков. Извините, вас побеспокоили. Я этого вовсе не хотел.
Хрущов. Полноте, что за важность! Но что это вы вздумали, Александр Владимирович? Как вам не стыдно хворать? Э, нехорошо! Что с вами?
Серебряков. Отчего это доктора обыкновенно говорят с больными снисходительным тоном?
Хрущов(смеется). А вы не будьте наблюдательны. (Нежно.) Пойдемте в постель. Здесь вам неудобно. В постели и теплей и покойней. Пойдемте… Там я вас выслушаю и… и все будет прекрасно.
Елена Андреевна. Слушайся, Саша, иди.
Хрущов. Если вам больно ходить, то мы снесем вас в кресле.
Серебряков. Ничего, я могу… я пойду… (Поднимается.) Только напрасно вас побеспокоили.
Хрущов и Соня ведут его под руки.
К тому же я не очень-то верю… в аптеку. Что вы меня ведете? Я и сам могу. (Уходит с Хрущовым и Соней.)
Елена Андреевна и Войницкий.
Елена Андреевна. Я замучилась с ним. Едва на ногах стою.
Войницкий. Вы с ним, а я с самим собою. Вот уж третью ночь не сплю.
Елена Андреевна. Неблагополучно в этом доме. Ваша мать ненавидит все, кроме своих брошюр и профессора; профессор раздражен, мне не верит, вас боится; Соня злится на отца и не говорит со мною; вы ненавидите мужа и открыто презираете свою мать; я нудная, тоже раздражена и сегодня раз двадцать принималась плакать. Одним словом, война всех против всех. Спрашивается, какой смысл в этой войне, к чему она?
Войницкий. Оставим философию!
Елена Андреевна. Неблагополучно в этом доме. Вы, Жорж, образованны и умны и, кажется, должны понимать, что мир погибает не от разбойников и не от воров, а от скрытой ненависти, от вражды между хорошими людьми, от всех этих мелких дрязг, которых не видят люди, называющие наш дом гнездом интеллигенции. Помогите же мне мирить всех! Одна я не в силах.
Войницкий. Сначала помирите меня с самим собой! Дорогая моя… (Припадает к ее руке.)
Елена Андреевна. Оставьте! (Отнимает руку.) Уходите!
Войницкий. Сейчас пройдет дождь, и все в природе освежится и легко вздохнет. Одного только меня не освежит гроза. Днем и ночью, точно домовой, душит меня мысль, что жизнь моя потеряна безвозвратно. Прошлого нет, оно глупо израсходовано на пустяки, а настоящее ужасно по своей нелепости. Вот вам моя жизнь и любовь: куда мне их девать, что мне из них делать? Чувство мое гибнет даром, как луч солнца, попавший в яму, и сам я гибну…
Елена Андреевна. Когда вы мне говорите о своей любви, я как-то тупею и не знаю, что говорить. Простите, я ничего не могу сказать вам. (Хочет идти.) Спокойной ночи!
Войницкий(загораживая ей дорогу). И если б вы знали, как я страдаю от мысли, что рядом со мною в этом же доме гибнет другая жизнь — ваша! Чего вы ждете? Какая проклятая философия мешает вам? Поймите же, что высшая нравственность заключается не в том, что вы на свою молодость надели колодки и стараетесь заглушить в себе жажду жизни…
Елена Андреевна(пристально смотрит на него). Жорж, вы пьяны!
Войницкий. Может быть, может быть…
Елена Андреевна. Федор Иванович у вас?
Войницкий. Он у меня ночует. Может быть, может быть. Все может быть!
Елена Андреевна. И сегодня кутили? К чему это?
Войницкий. Все-таки на жизнь похоже… Не мешайте мне, Helene!
Елена Андреевна. Раньше вы никогда не пили и никогда вы так много не говорили, как теперь. Идите спать! Мне с вами скучно. И скажите вашему другу Федору Иванычу, что если он не перестанет надоедать мне, то я приму меры. Идите!
Войницкий(припадая к ее руке). Дорогая моя… Чудная!
Входит Хрущов.
Те же и Хрущов.
Хрущов. Елена Андреевна, вас Александр Владимирович просит.
Елена Андреевна(вырывая от Войницкого руку). Сию минуту! (Уходит.)
Хрущов(Войницкому). У вас нет ничего святого! Вы и эта милая барыня, что сейчас вышла, вспомнили бы, что ее муж был когда-то мужем вашей родной сестры и что с вами под одной кровлей живет молодая девушка! О вашем романе говорит уже вся губерния. Какое бесстыдство! (Уходит к больному.)
Войницкий(один). Ушла…
Пауза.
Десять лет тому назад я встречал ее у покойной сестры. Тогда ей было семнадцать, а мне тридцать семь лет. Отчего я тогда не влюбился в нее и не сделал ей предложения? Ведь это было так возможно! И была бы теперь она моей женой… Да… теперь оба мы проснулись бы от грозы; она испугалась бы грома, а я держал бы ее в своих объятиях и шептал: «Не бойся, я здесь». О, чудные мысли, как хорошо, я даже смеюсь… но, боже мой, мысли путаются в голове… Зачем я стар? Зачем она меня не понимает? Ее риторика, ленивая мораль, вздорные, ленивые мысли о погибели мира — все это мне глубоко ненавистно…