Полное собрание сочинений. Том 10. Река и жизнь
Шрифт:
Нового молодца на Камчатке огородить уж точно было нельзя. На глазах у людей вырастала огнедышащая гора. Стали придумывать имя новорожденному. «Есть на Камчатке вулканы Ксудач, Шивелуч, Кихныныч. Не назвать ли Степанычем?» (В честь старейшего вулканолога, недавно скончавшегося, Горшкова Георгия Степановича.)
Возле безымянного пока что вулкана ученые всех интересов и степеней собрали богатую жатву редкостных наблюдений. Но мало кто думал, что видят всего лишь первый акт величественного спектакля. 28 июля, через три недели после начала событий, разошлась земля у вулкана, и из широкой трещины потекла сверкающая светло-желтая река лавы. Таинственное земное вещество (с точки зрения. физики — тело жидкое и твердое одновременно)
Понятное дело, вулканологи «пили» из этой реки. В копилку добытых с помощью разных приборов знаний они и сами как следует еще не заглядывали. Предстоит еще обработка всей информации. Но есть вещественное доказательство: лава позволила людям общаться с собою на ты — в лагере масса отформованных из нее пепельниц.
Сенсации у Толбачика менялись, как в детском калейдоскопе. 8 августа неожиданно стих первый конус. Казалось: опущен занавес представления. Но через день рядом с потухшим первым родился новый вулкан, такой же силы и резвости. И начал расти. И рос хорошо. Но через восемь дней вдруг тоже заткнулся, утих. И на сцене сразу же появился конус, названный третьим. Этот работал всего неделю, соревнуясь с ожидавшим после суточного перерыва вторым. (Второй победил и работает до сих пор.)
Вот он, Толбачик. Облетаем, наблюдая.
В хронике этих событий есть еще конус. Появлялась тут трещина шириною в 400 метров.
Была ситуация, когда в одночасье по трещине заработало шестнадцать разной силы вулканчиков. (Дубик: «Некоторые можно было, подбежав, затоптать».) Были тут трясения земли, фантастической силы липкие пеплопады (пепел сыпался вместе с дождем). По лаве второго конуса, как по конвейерной ленте, плыли обломки земной коры — «острова» величиной с шестиэтажный дом. Люди видели, как огромным пирогом земля вспучивалась и как внезапно в земле появлялись провалы… Такими были восемь недель у Толбачика.
Зрелище это было доступно не только вулканологам. Все, кто имеет интерес к изверженным недрам земли, «кто способен есть кашу с пеплом и лезть в спальный мешок при свете вулкана», тут побывали. Геологи, геофизики, ученый-атомник, конструкторы космической техники, знаменитый фотограф Вадим Гиппенрейтор собирали тут впечатления и кое-что посерьезней.
На месте только что покинутого лагеря высаживался на сутки целый десант журналистов европейских газет.
— Они появились в момент, когда умолк вдруг конус-2. Антракт. Ничего нет… Надо было видеть их огорчение. Но мы сказали: денек терпения — появится новый вулкан. Указали и место, где он появится. Вы бы видели, что творилось, когда вулкан появился. Меня они кинулись обнимать с таким же энтузиазмом, как обнимают во время хоккея забившего шайбу…
Сергей Александрович поправляет в бутылке почти сгоревшую свечку, наливает уже холодного чаю. Вход в палатку ничем не завешен. Нам с директором-вулканологом хорошо видно, как в метрах двухстах оползает, осыпается стенка стынущей лавы. С косого обрыва в сторону лагеря катятся раскаленные глыбы размером с палатку, а иногда и с добрый каменный дом. Фонтаны искр. Запах паровозной топки. И звон. Странный звон, как будто с горы летит воз разбитых горшков.
Во всех палатках здоровый храп. У костра с книжкой ночь коротает дежурный.
— Как на войне, это необходимо. Мало ли что…
Над вулканом зарево света и гул.
— Сейчас у нас просто курорт, — говорит Дубик. И нельзя понять, покупает он нас, новичков, или в самом деле этот лагерь
у лавы — место, лучше желать не надо.Дубик бреется. Вместо зеркала смотрит в синеватый глазок стоящего на треноге прибора.
— А с зубом как? — поддевает начальника кто-то из рядовых.
— Терпимо, — смеется Дубик.
Тут всем известно: руководитель отряда «Вулкан» тринадцать раз наблюдал извержения. И тринадцать зубов потерял в эти годы. — Как раз по вулкану на зуб…
В этой фразе есть доля мужского кокетства — такова, мол, жизнь вулканолога. Однако зубы у тех, кто вдыхает тепло, идущее из земли, выпадают не без причины. Причина — коварный элемент фтор.
— Да нет, тут у нас в самом деле курорт. Побрился. Сейчас нахлещемся чаю. Поговорим по радио со снабженцами. И спокойно будем служить науке. (Уже серьезно.) Вы посмотрели бы первый лагерь. Ребята, расскажите гостям, как было в первом…
Первая группа вулканологов во главе с Владимиром Степановым высадилась вблизи извержения через несколько часов. Все ждали вестей от разведчиков, и они пришли по эфиру: «Немедленно шлите лопаты!»
Группа попала в полосу пеплопада. Был там форменный ливень из шлака и пепла. Пять суток носа нельзя было высунуть из палаток.
Но засыпало, надо было откапываться. Откапывались. Насыпали бугры из пепла. Переносили палатки на эти бугры. А через сутки их снова надо было откапывать. Еда, сон и все остальное — пополам с пеплом. Вертолет в этом наждачном аду сесть не мог. Люди, правда, вольны были выйти из полосы бедствия. Но как быть с приборами? Тяжелые. Нужные. Дорогие.
«Иногда утром мы могли только угадывать, где стоял ящик. Без касок тут не работали. «Орешки с неба» разбивали стекла часов, решетили палатки, оставляли на теле ссадины и царапины. «Когда выбрались наконец на свет божий, показалось, что побывали в самой преисподней».
Сейчас на месте, где стоял лагерь, из пепла торчит лишь верхушка радиомачты.
Зная, как не любят вулканологи выставлять вперед отличившихся (тут почти каждый ходит по краю возможного), я не спешил расспрашивать об отдельных людях отряда, но мой собеседник сам подсказал: «Запишите: Магуськин Мефодий… Бывают моменты, в один час узнаешь, чего стоят люди. Так вот с Мефодием я пошел бы теперь на какое угодно трудное дело». О Магуськине я слышал еще в Петропавловске. В ночном разговоре директор института тоже назвал это имя. Мефодий в моих глазах вырастал до фигуры былинного богатыря.
— А где он сейчас?
— Тут, у вулкана, на стоянке геодезистов.
Первый лагерь — это точка отсчета, по которой меряют трудности. Их и теперь немало на всех стоянках вокруг вулкана. Ежедневно видеть лунный пейзаж… надоедает! Дышать газом, идущим от лавы… надоедает, конечно!
Питаться тушенкой и манной кашей… Скучать по бане, кормить комаров… Можно ли все перечесть? Пепел… В первом лагере он просто хоронил под собой все, что не двигалось. Но кто его тут не хлебнул, пепла? Геодезисты Юрий Фомин и Лев Дадоян, заблудившись в пепловой мгле, сочли за благо лечь у верхушек засыпанных пеплом кустов. Утром, когда ветерок повернул, ахнули: ночь коротали всего в полсотне шагов от палатки!
Ветер тут может в любой момент изменить направление, и тогда любая стоянка окажется в положении первого лагеря. Да если даже полоса пеплопада проходит в стороне, пепел все равно есть: в ботинках, в волосах, в ушах, на зубах, в каше, в спальном мешке, в банке с солью и, хуже всего, — в фотокамере. Переводишь пленку — пепел скрипит, а ты уже хорошо знаешь: в поединке с этой вулканической пылью, лишь по ошибке называемой пеплом, фотокамера победителем не выходит.
Одно удовольствие у вулкана — чай! Но не хватает для чая существенно важного компонента — воды. От озер, каких тут было немало, осталась лужица размером в стол. Из нее брали воду, но потом перестали. Вода от пепла сделалась кислой и для чая признана непригодной.