Полное собрание сочинений. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья

Первые дни движение этого мнимого войска от ⁸⁷⁹ Смоленска до Красного, замечательного своей ⁸⁸⁰ простотой, не подходящей ни под какие мнимые распоряжения начальников. Вся эта обратная компания от Москвы до Немана ⁸⁸¹ подобна игре в жмурки с колокольчиком, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы ⁸⁸² уведомить о себе ловящего. Сначала тот, которого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага, часто думая убегать, идя прямо к нему в руки.

Сначала Н[аполеоновские] войска еще давали о себе знать — это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они бегут, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегают прямо на неприятеля. Так это случилось ⁸⁸³ при выходе из Смоленска, когда вся французская армия была уверена, что Кутузов у Витебска, и побежала на Красное, где был Кутузов. Русская же армия между тем была в полной уверенности, что Наполеон идет на Витебск, туда, где Наполеон ждал их.

При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей — главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находился неприятель — разъезды кавалерии — не существовало, и при постоянном движении сведения, какие и были, не могли поспевать во-время. 2-го числа приходило известие, что армия неприятеля была там-то 1-го числа. Но 3-го числа, когда можно было предпринять что-нибудь, уже армия сделала два перехода и находилась совсем в другом положении. ⁸⁸⁴ Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог, и казалось бы, тут отдохнув три дня, французы могли бы ⁸⁸⁵ узнать, где неприятель, сообразить что-нибудь выгодное и предпринять что-нибудь новое. Но нет, после 3-х дневной остановки толпы их опять побежали ни вправо, ни влево, без всяких маневров и соображений, по старой худшей дороге на Красное и Оршу, по пробитому следу, несмотря на то, что русские войска, от которых они бежали, выходили в это же время тоже в Красное. Как, идя к Смоленску — все убедились, что в Смоленске спасение, потому что нужна была надежда, так теперь ⁸⁸⁶ все убедились, что русские у Витебска, потому что это нужно было думать, чтобы удержать какую-нибудь надежду. ⁸⁸⁷ Ожидая врага сзади, а не спереди, они бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на 24 часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, герцоги с теми людьми, с которыми они думали, что начальствуют.

Русская армия думала, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и выходила на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно, увидав первые части врага, французы с Наполеоном, шедшие порознь растянуто, смешались, приостановившись от неожиданности испуга, но опять побежали, бросая своих, сзади следовавших товарищей. И тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня одна за одной отдельные части французов, сначала В[ице]-короля ⁸⁸⁸

Французская армия продолжала свое бегство. С 28 октября, когда начались морозы, бегство это получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся на смерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать имп[ератора], королей и ⁸⁸⁹ герцогов с награбленным добром. Но в сущности своей процесс бегства и ⁸⁹⁰ разложения французской армии нисколько не изменился. От Москвы до Малого Ярославца и до Вязьмы из 73-т[ысячной] части армии осталось 36 тысяч (из этого числа не более 5 т[ысяч] выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, и математически верно определяются последующие. Армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от В[язьмы] до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно.

После Вязьмы войска французов вместо 3-х колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. ⁸⁹¹

Бертье писал своему государю. Известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии, но он все-таки писал. (М[ихайловский]-Д[анилевский]. Том III.)

Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, они убивали друг друга за сухари, грабили свои же магазины. Постояв там 3 дня, они пошли дальше. ⁸⁹²

* № 281 (рук. № 96. T. IV, ч. 3, гл. XIX). 893

Историки вообще и военные историки в особенности, описывая войну, с подробностью передают нам распоряжения высших властей о маневрах, и продовольствии, и наградах, и мельком упоминают о том, что в русской армии выбыла половина, т. е. пятьдесят тысячбольными и отсталыми. Что бы было написано книг, ежели бы эти 50 тысяч, т. е. число, равное всему населению большого губернского города, выбыло бы в сражении. Но теперь нет описаний об этом факте, исключая короткой заметки о том, что полушубки были не все получены и что войска останавливались в поле. И действительно, эта убыль людей не подлежит изучению истории — это не историческое событие. ⁸⁹⁴ Подобно тому, как переселение народов средних веков описано подробно, а гораздо большее, совершающееся теперь переселение народов из Европы в Америку не имеет историка. Ибо, как Herr Schultz сел с своими сыновьями на пароход и поехал в Америку — не есть событие историческое, хотя и изменяется ⁸⁹⁵ вся жизнь народов от переселения Щ[ульца] и Фохта, история не может знать этого. Это не подлежит ей. Хотя все действия кампании 12-го года ⁸⁹⁶ основаны только на том, что отставал от 8-й роты Петров, а Захарченко отморозил руку и т. д. — эти явления не подлежат военной истории. И как общая история отыскивает разрешения своих вопросов в обменных между Америкой и Пруссией нотах, в записках министров, а не вникает в сущность явлений, в движение бесконечно малых Шульцев и Фохтов — так и военная история отыскивает рапорты, донесения, суждения о маневрах и не вникает в сущность, в движение бесконечно малых — Захарченко и Петрова. И поэтому в описании военных событий, в особенности в описании последнего периода кампании, является постоянное неразрешимое противоречие, разрешающееся только самым простым вникновением в сущность дела, в движение бесконечно малых Захарченко и П[етрова]. Французы падают, мерзнут, сдаются, и наши три армии не удерживают их в Красном и на Березине. Всё это происходит тоже оттого, что и русские падают, мерзнут и голодают.

Простая истина, но которой не сказал ни один историк. С тех пор, как существует мир, никогда не было войны зимою в стране, где бывают метели и 20-гр[адусные] морозы.Это была первая и до сих пор единственная.

Понятно, что при этих исключительных условиях, действующих на сущность дела (ежели признавать сущность[ю] дела людей, а не стратегию), все побочные условия должны были измениться, а что все те маневры, распоряжения, сражения, рапорты — вся эта поверхностная деятельность армии, представляющаяся выражением ее (так как она из нее выработалась при обыкновенных условиях), теперь совершенно отделилась от сущности, как бы отделились часовые стрелки от механизма часов, и вертеть эти стрелки можно было сколько угодно, ничего не объясняя и не показывая.

А историки и в этот период кампании, когда войска без сапог и шуб по месяцам ночуют в снегу и морозе, когда дня только 7 и 8 часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины, когда не так, как на сраженьи, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди эти по месяцам живут всякую минуту, борясь с смертью от голода и холода, — в этот-то период кампании нам рассказывают, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда-то, а ⁸⁹⁷ Тормасов туда-то, и как Чичагов должен был ⁸⁹⁸ передвинуться туда-то (передвинуться выше колена в снегу), а как тот опрокинул и отрезал, и носятся с своими словами военной науки, не имеющими ⁸⁹⁹ никакого смысла.

* № 282 (рук. № 96. T. IV, ч. 3, гл. XIX). 900

Кто из русских людей с болезненным чувством досады, неудовлетворенности и тяжелого сомнения в доблести своего народа не читал этот период кампании. Как не забрали, не уничтожили их всех, когда все силы были устремлены на то и когда французы голодали, мерзли и представляли толпы бродяг, как нам рассказывает история?

Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы с превосходными силами, окружив, не могли побить их? Кто не задавал себе этих тяжелых вопросов и не получал тех неудовлетворительных ответов, которые дает история, рассказывая, как виноват Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот-то, и тот-то, что не сделали таких-то и таких-то маневров?

И как ни обстоятельны все эти ответы о маневрах, чувство народное не удовлетворено, и здравый смысл тоже чует, что тут что-то не то, что-то забыто или не так сказано.

Как могло то русское войско, которое одержало победу под Бородиным с слабейшими силами, под Красным и под Березиной с превосходными силами не задавить французов?

И ответа нет ⁹⁰¹ и не может быть в том ложном изложении военных событий, которое нам представляет история.