Полное собрание сочинений. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья

Народы пошли сами на Восток, короли и рыцари последовали движению. Народы остановились. И сколько ни старались рыцари, монахи, папы, короли, — движение не возобновилось. Повторение того же явления мы можем видеть везде от древнейших до наших времен. Что же объяснит нам изучение минезингеров, рыцарей и их дам, королей, пап (всё это изучение сделано), объяснит оно нам движение крестовых походов? Объяснит ли нам изучение Наполеона, Метерниха, их привычек, знакомств и писаний движение народов в нашем столетии? Напротив, чем дальше мы подвигаемся на этом пути изучения, мы видим, что отдаляемся от цели, и должны признать избранный нами путь ложным.

* № 311 (рук. № 101. Эпилог, ч. 2, гл. IV).

<Не ¹³⁶⁹ спрашивая о всех тех не идущих к делу теориях этой прекрасной науки, составляющих 99/100 ее содержания и состоящих из рассуждений о том, как ¹³⁷⁰ бы можно устроить отношения власти, ¹³⁷¹ если бы это было можно, обратимся в эту разменную кассу с нашей исторической ассигнацией власти.

¹³⁷² Объяснение ¹³⁷³ это очевидно основано на гипотезе, ибо факт перенесения воль никогда, если не считать некоторых фокус-покусов, происходящих при выборах во Франции и в Англии, в действительности не существует. Но зато объяснение это объясняет явление власти как будто совершенно удовлетворительно. В области права, имеющего своим предметом отвлеченные рассуждения, объяснение это достаточно, но в приложении к истории объяснение это требует разъяснения.

Наука права рассматривает жизнь народов вне времени. История же рассматривает ее во времени. И потому в приложении к истории этой теории являются вопросы, на которые можно отвечать различно.>

* № 312 (рук. № 101. Эпилог, ч. 2, гл. VIII).

Философия, перенимая вопрос от богословов, отвергает богословское разрешение и вновь разрешает его. Аристотель, Спиноза, Кант — каждый по-своему пытаются разрешить вопрос. Но, несмотря на мнимое разрешение вопроса, разрешение не только не ¹³⁷⁴ переходит в сознание масс, но и мыслители, следуя один за другим, не признают прежнего решения удовлетворительным и опровергают положения предшественников, вновь постановляют вопрос и вновь разрешают его. Начиная ссв. Августина и схоластиков, поставивших знаменитый софизм об осле, умирающем между двумя пуками сена в равном от него расстоянии, которым они выражали необходимость мотива для каждого движения, целый ряд мыслителей опровергают богословское решение вопроса и прямо отрицают свободу. Гоббес, Юм, Пристлей, Спиноза, Вольтер, Кант, Шопенгауер, некоторые из этих мыслителей весьма [?] односторонне останавливаются на одном отрицании свободы, некоторые, как Спиноза, Кант, Шопенгауер, постановляют свое решение ¹³⁷⁵ вопроса; но все без исключения, несмотря на кажущиеся окончательные доводы предшественников в пользу отрицания свободы, вновь отрицают ее и накопляют доводы за доводами в пользу закона необходимости. Те, которые разрешают вопрос, точно так же опровергают разрешение вопроса предшественников и ставят свое разрешение. Так поступают Спиноза, Кант, Шеллинг, Шопенгауер.

В истории этого вопроса замечательно то, что все многосторонние мыслители, решавшие этот вопрос, тем большую метафизическую величину относили к неизвестному, чем полнее они отрицали свободу человека. Таков божество для богословия, Substantia ¹³⁷⁶ для Спинозы, das Ding ап sich ¹³⁷⁷ для Канта, der intelligible Wille ¹³⁷⁸ у Шопенгауера.

* № 313 (рук. № 101. Эпилог, ч. 2, гл. VIII?).

¹³⁷⁹ Ветхий завет говорит ¹³⁸⁰ о предопределении (Иеремия 10, 23), о том, что действия человека находятся не в его власти. ¹³⁸¹ Христос говорит о том, что волос не спадет с головы человека без воли отца, и своими страданиями показывает тщету борьбы против определенной воли бога. И вместе с тем, как ветхий, так и новый завет, учит об ответственности человека за дела его. ¹³⁸²

Богословы, в особенности св. Августин, разрешают вопрос в богословском смысле. Между предопределением и ответственностью человека становится божество, разрешающее противоречие. Философы (или обходят) вопрос, или решают его в богословском смысле. Некоторые отыскивают свое философское объяснение и вместе с тем предписывают человеку правила, которым он должен следовать. Схоластики ¹³⁸³ ставят знаменитый софизм осла, умирающего с голода между двумя, равно отстоящими пуками сена, и Данте переносит это рассуждение на человека и вместе с тем признает свободу его. Философы: ¹³⁸⁴ Гоббес, Спиноза, Юм, Вольтер, Кант ¹³⁸⁵ отрицают свободу и вновь признают ее. Для одних ¹³⁸⁶ — каждое действие человека немыслимо, без причины, причина же лежит вне его и потому свобода немыслима, для других — свобода есть сущность человека, его сознание.

В области философии замечательно то, что лучшие умы и большей частью в последний период своей деятельности склоняются в пользу закона необходимости и отрицания свободы, и еще то, что, несмотря на полнейшие доказательства мышления невозможности свободы, новые мыслители вновь начинают пенелопову работу своих предшественников. Так поступают Спиноза, Юм, Пристлей, Кант, Шопенгауер. Еще черта, замечательная в истории этого вопроса, состоит в том, что все многосторонние умы, решавшие этот вопрос с точки зрения разума, уничтожая понятие свободы, тем большую величину в другой области относили к неизвестному. Таков х, у Спинозы — Substantia, ¹³⁸⁷ у Канта — das Ding an sich, ¹³⁸⁸ у Шопенгауера — der Wille. ¹³⁸⁹

Последний ¹³⁹⁰ великий мыслитель этот, победоносно доказав с точки зрения разума отсутствие свободы, в объяснение ¹³⁹¹ сущности жизни признает ¹³⁹² волю мыслимую, весьма близкое понятие к сознанию той свободы, отсутствие которой он доказывал.

Кроме того, в лучшем произведении этого великого мыслителя встречается довод, который он сам приводит против себя.

«Der unbefangene (philosophisch rohe) Mensch, ¹³⁹³ — говорит он после всей силы своих доводов, — все-таки скажет: «а я все-таки знаю, что могу сделать всё, что хочу». И этот простой довод, который смело приводит против себя великий и в особенности правдивый мыслитель, несмотря на всю силу аргументации философа, остается ненарушимым и служит основанием всех тех философов: Фихте, Шел[линга?], даже Гегеля, которые противуположно ему решают вопрос.

¹³⁹⁴ Вопрос не решен, но замечательно то, что, несмотря на нерешение богослови[ем], наукой права, ¹³⁹⁵ общественным мнением, судящими о нравственности и безнравственности деяний людей, ¹³⁹⁶ так и историей, которые строятся только на свободе или несвободе человека, добре и зле, ни в философии истории.

Вопрос этот отложен ¹³⁹⁷ или не сознаваем точно так же, как для земледельца отложен или не сознаваем вопрос о том, какие именно вещества нужны для возобновления плодородия его почвы. Какие бы ни были эти нужные вещества, надо вывозить навоз из переполнившегося хлева на пашню, которую все признают улучшающейся под влиянием какого бы то ни было навоза. Человек ищет утешения и напутствия, и ему надо говорить о грехе и благодати. Люди требуют ограждения своих прав, и необходимо определять эти права, не спрашивая себя, суть ли они произведения свободы или необходимости. Человек чувствует потребность выражать свое сочувствие одним и несочувствие другим поступкам и, не спрашивая себя, произвольны или непроизвольны поступки, в обществе складывается понятие доброго и хорошего.