Полное собрание сочинений. Том 18. Посиделки на закате

Как не падают птицы во сне с веток и жердочек? Птицы коротконогие припадают к насесту телом, лапы им лишь помогают сохранять положение. Но спят на ветках и голенастые птицы — цапли, колпицы. Оказывается, во сне при расслаблении мышц тела напряженней, надежней работают «замки» лап. В том, что птицы, сидя на ветках, спят, я убедился однажды в Кишиневе. Приятель ночью подвел меня к дереву, облепленному воробьями, и резко его тряхнул. Часть воробьев взлетела, другие, как груши, упали на землю.

Место для сна животные тщательно выбирают. В расчет принимается безопасность, уютность, надежность от непогоды. Тетерева, например, зарываются спать в снег. Кое-кто спит в норах. Ошибка думать, что птицы летают спать в свои гнезда. Нет, гнезда после того, как из него вылетели птенцы, для птицы не существует. По моим наблюдениям, синицы, дрозды и сороки собираются на ночь в плотные, непродуваемые ельники. Таких «ночлежек» было на примете у меня несколько, — стукнув палкой о дерево, можно было вызвать ночью страшный переполох.

И интересно было наблюдать издали, как сороки (из деревень зимой они летят ночевать в лес) совершают ритуал бдительности перед сном. Рассевшись на ветках, они издают друг для друга тихие, успокаивающие звуки — «все в порядке, можно тушить свет!» — и одна за другой ныряют с высоты в ельник. В гнезде же сороки зимой неожиданно можно встретить сову — то ли отсыпается после ночи, то ли просто схоронилась от ветра.

На ночь в дупла при сильных морозах набивается разноперая мелочь — чижи, синицы, живым комом легче сберечь тепло. Так же как люди, животные могут во сне храпеть, могут зевать, одолеваемые дремотой.

Видят ли они сны? Увы, об этом никто из них не расскажет. Но по косвенным признакам можно судить: видят! Я наблюдал однажды после охоты гончую собаку. Во сне она подергивала лапами и повизгивала, точно так же, как на охоте. В ее мозгу «прокручивалось» только что пережитое.

Секреты сна далеко еще не разгаданы. Но совершенно ясно: это целительное состояние необходимо многим, если не всем живым организмам.

 _{Фото из архива В. Пескова. 11 февраля 1992 г.}

Остров бородачей

(Окно в природу)

Большая охота… Четыре сноумашины, вынырнув из деревни, несутся по острову. Впереди всех с биноклем — плотный круглолицый егерь (распорядитель охоты), «регистрированный гид». В своем непродуваемом комбинезоне и громадных защитных очках Ларсен Кин колоритен. Явись он на плоском своем снегоходе где-нибудь около Брянска или Можайска, его приняли бы за неземного пришельца. Но когда, сняв очки, Ларсен подносит к глазам бинокль, он превращается в обыкновенного веселого эскимоса. Его помощник — моторный молодой малый — на прицепе своего снегохода тянет громадные нарты, в которых сидят две персоны. Меховые одежды, зеленые маски на лицах и специальное покрывало не дадут нунивакскому ветру ни малейшего шанса охладить охотничий пыл этой занятной пары. Они прилетели на остров убить маскака. Так зовут на Аляске мускусного быка (овцебык — по-нашему, умингмак — «бородач» — по-эскимосски).

Охота стоит немалых денег, и те, кто их заплатил, держат себя так, чтобы все понимали, кто тут заказывал музыку.

Не будем называть фамилий этих людей. Имена: Люси и Ренди. Мы с Джоном Бинклей тут — сбоку припека. Распорядитель охоты — старый друг Джона. Он шепнул: «На всех всего хватит — стрелять и снимать. Вот сноумашина. Садитесь!».

Езда по острову, лишь кое-как прикрытому снегом, — удовольствие небольшое. Постепенно она превращается в пытку. Снегоходы с грузовыми нартами на прицепе при быстрой езде имеют склонность на всех неровностях расставаться с землей и шлепаться на нее. Назвать это тряской нельзя. Это сплошные прыжки.

На глазах у меня от добротной японской сумки начинают лететь заклепки. А в ней — фотокамера. Хватаю сумку в объятия и, лишившись возможности опираться на руки, превращаюсь в подобие камешка в погремушке. Внутри у меня что-то екает, и я начинаю думать: а надежно ли все там подвешено?

Джон мое положение понимает. Но отставать нам нельзя. Он то и дело, привстав за рулем, оборачивается: «Как дела?» Я подымаю вверх руку: «Все в норме!».

Между прочим, пора бы быкам уже показаться. Остров немаленький — сто десять километров на восемьдесят, — но овцебыков тут порядочно — полтысячи, за два часа пора бы увидеть хоть одного…

После очередной порции тряски останавливаемся перевести дух и проглотить кофе. Люси и Ренди расчехляются. И не напрасно. Мимо в просвете солнца бежит лиса. Пах! Пах! Пах!.. — шесть пуль из скорострельного дорогого ружья посылает явно неумелый охотник. Одна пуля лису задевает, и рыжий кудлатый зверь начинает вертеться волчком. Ренди идет к лисе, наступает ботинком на кончик хвоста и, сделав еще один выстрел, небрежно кидает добычу в нарты.

И опять трясемся в тумане. Ларсен делает петли, полагая, что овцебыки схоронились в речных низинах. И наконец-то подает знак. Глушим моторы и осторожно подходим к чему-то, в тумане похожему на стожок сена.

Маскаки! Три! Мирные, кроткие, с апостольски длинными бородами. Стоят мордами друг к другу, думают свою северную невеселую думу. Одному из них сейчас предстоит умереть.

Какому? Пишут: охотники в древности убивали этих животных копьями, подойдя на десять шагов. Сейчас нас отделяет от быков метров сто пятьдесят. Ближе подходить — «неспортивно», да и оптический прицел уже ни к чему. А так все чин чином.

Стрелять будет Люси. Она снимает свою зеленую маску, примеривается к ружью. В деревне вечером Люси по рисункам в проспекте училась отличать быка от коровы. Но сейчас без помощи Ларсена она не может определить, в какого из трех ей надо прицелиться.

Овцебык — существо интересное. Полагают, живет на земле уже миллион лет. Приспособлен для обитания на Крайнем Севере. По перешейку в Беринговом море перебрался на Аляску. В эпоху обледенения земли продвинулся к югу и был обычен в Европе, а в Новом Свете дошел до жаркого теперь штата Кентукки. Ушел на север с отступлением ледника и занял тут, как говорят теперь ученые, «экологическую нишу», приспособился существовать в условиях, где не могут жить даже очень неприхотливые северные олени. Густой нежный пух и длинный, до шестидесяти сантиметров волос сделали его «непробиваемым» для ветров и морозов. От волков, разделяющих с песцами и овцебыками полярное общество, бородачи оборонялись просто: становились в круг, выставляя вперед рога. Таким образом удавалось сберегать малышей. Но этот способ никак не годился для защиты от человека. Двуногий охотник безбоязненно подходил к «крепости» — стрелы и копья было довольно, чтобы повалить зверя, мясо которого и сегодня ценится как очень вкусное.

Овцебыки повсюду были истреблены. У нас на Севере, полагают, последних убили лет двести назад. На Аляске это случилось позднее — во времена Джека Лондона доконали из ружей последних.

К счастью, овцебыки сохранились в Гренландии. И в 30-х годах американцам пришла хорошая мысль попытаться вернуть овцебыков на Аляску. Несколько десятков животных долгим кружным путем по суху и по морю, через Норвегию, Нью-Йорк и Сиэтл доставили на Аляску.

Выдержали бородачи небывало длинное путешествие. А Аляска была им домом родным. Особенно хорошо они себя чувствовали там, где было холодно и где на скудную пищу не претендовал никто, кроме них.