Полное собрание сочинений. Том 19. Про братьев меньших

Тяга к теплу у Агафьи связана с пребываньем уже два раза на горячих ключах, после которых чувствовала ослабленье болезней, и теперь разговор она то и дело подводит к осиновой коре и благодатным ключам.

Ерофей на вопрос о житье в «карантине» вздохнул: «Не приведи бог еще раз очутиться в таком положении». На его долю пришлась тут мужская работа — пилил дрова и готовил ветки для коз. Жили «на два дома». В каждой избе — по две печки, да еще и курятник надо было протапливать. И веток изводили козы немало. Так что работы монотонной, одинаковой каждый день для охотника тут хватало.

Весной пришла чередь огорода. «К Пасхе сходил настрелял рябчиков».

Это немного разнообразило жизнь, в которой главным было ожидание вертолета. «Каждый погожий день прислушивался: а вдруг?»

Агафья «заведовала столовой». С едой не бедствовали. Но с тревогой в последнее время стали поглядывать на убывающие запасы муки и крупы.

Были проблемы с водой. Для Лыковых «чистота» воды, по их вере, всегда была важной. Привезенная сюда посуда непременно «освящалась» в реке.

За водой к речке Агафья ходила непременно сама. Но в марте из-за болей в ногах и руках к Еринату с горы спускаться ей стало небезопасно. Чего бы проще доверить «подношение» Ерофею. Нет, не можно! Ерофея, окрещенного и отпустившего бороду, к воде все-таки допускать было грех. Какой же выход нашла Агафья? Переселилась с горы к самой речке.

Поставила палатку и там жила — варила еду, молилась. Палатка эта стоит и теперь, мы увидели ее сразу, как приземлились, — линялая парусина под кедром, поленница дров, кострище, «сигнальная» тряпочка от медведей…

По тону разговора, по мелким жалобам друг на друга было понятно: житье бок о бок в изоляции от людей было испытанием для обоих.

«Случалось, собачились, проявляли упрямство, которого у нас обоих в достатке». В ходу было даже смешное ругательство, привести которое соблазнительно, но удержусь вопреки нынешним вольностям со словами.

Не шутка — почти год рядом! «Бывали дни — решался: пойду пешком! Риск сгинуть в тайге не пугал. Останавливало другое. Больна же! Как ее бросить? Совесть потом замучает. Теперь все это надо будет объяснить жене, детям».

— Расставанье будет без слез?

— Да, пожалуй…

Не один раз по общему соглашению Ерофей и Агафья «дергали за веревочку» пресловутого «радиобуя». Но никакого сигнала отсюда не поступало. Ничего крайне опасного, правда, тут не случилось, а если бы и случилось, узнать об этом вовремя не пришлось бы — надежность техники, как видим, не стопроцентная. Не давал электричества и ветряк, привезенный сюда любителями эффектных жестов. Более уместными и естественными были бы свечи. Запас их кончился. Пришлось Агафье и Ерофею щепить лучину. Лучиной долгими зимними вечерами и освещались два «особняка» в таежном «поместье». В одном молилась Агафья. В другом маялся у маленького приемника Ерофей, слушая неспокойные вести «из мира».

На горячих ключах реки Абакан.

* * *

Улучив момент, идем с Агафьей к торчащему из высокой травы кресту. Некогда белый тесаный памятник на отцовской могиле от дождей потемнел. Уже более пяти лет Агафья одна…

Полагая, что тяготы минувших месяцев ее вразумили, в который раз заводим разговор о разумности перебраться к родне — «перевезем, поставим избу и помощь будет приходить вовремя». Пытаемся объяснить, почему не летают сейчас вертолеты.

Ответ прежний:

— Я там буду кашлять. Игорь Павлович сказал…

— Но ведь на горячих ключах собирается много хворых. Там кашель скорее может настигнуть.

Игорь Павлович сказал: на ключах можно…

Считая разговор оконченным, собеседница наша семенит в избу и возвращается с подношеньем — носками из козьего пуха, связанными зимой для Николая Николаевича. И сразу опять разговор о ключах. Лететь хочет прямо сейчас.

— А на кого же хозяйство оставишь?

— На Алексея. Он тут собирается жить. Его изба будет — эта, а эта — моя. Будем жить, как брат и сестра…

Агафья в этом году юбилярша. Ей пятьдесят.

— А тебе сколько? — спрашиваем Алексея.

— Мне тридцать четыре.

Что значит для него житье «как брат и сестра»? Улыбаясь, пожимает плечами.

— Ну поселюсь. Буду охотиться. Вместе будем вести хозяйство. Посеем рожь, чтоб зерно сюда не возить. Мельницу сделаю…

Знает ли Алексей, сколько людей уже сюда прибивалось и чем это кончалось?

— У нас так не будет.

— А как с верой?

— Окщусь по всей форме.

Понимает ли Алексей ответственность, которую берет на свои плечи?

— Понимаю, не маленький.

В алтайском селе Алексей, по рассказу его, живет одиноко, хозяйством — огород, лошадь, скотина. Отца его в здешних краях знают как таежного «шатуна». Появляясь в разных местах, след о себе оставляет всегда недобрый.

— Я с отцом по этой причине давно никаких отношений не поддерживаю.

— Смотри, — говорим, — все, что для блага Агафьи, — возраженья не будет иметь. Но ты сам хорошо видишь: она — ребенок, обмануть доверие ее — тяжкий грех.

— Я понимаю…

Вот и весь разговор. Агафья подходит и демонстративно становится с «братом» рядом.

* * *

Летчики и Николай Николаевич глядят на часы — на ключи Агафье ведь надо еще собраться. Но, оказывается, все у нее уже наготове. Отдает по хозяйству последние распоряжения. А трое мужиков — Ерофей и Алексей с загорелым приятелем — несут к вертолету «курортный» багаж — мешок с картошкой, сумочку с сухарями, с крупой, икону, книги, топор, бидончик и две вязанки стянутых проволокой дров — Агафья уже была на ключах и знает потребности «дикой» лечебницы. Сама Агафья в щегольских резиновых сапогах одолевает пространство воды к вертолету, держа в руках кастрюльку с вареной картошкой — не успела поесть в суматохе.

Крестясь, как в церковь, входит «курортница» по лестничке в вертолет.

Все, полетели!

В избе мы с Николаем Николаевичем выложили из рюкзаков обычный, всегда желанный набор гостинцев — батарейки, свечи, кое-что для хозяйства. А сумку с уже знакомыми таежнице апельсинами и лимонами прихватили с собой в вертолет. Был в сумке еще гостинец для Агафьи неведомый — бананы. Подняла брови.

— Це такое?

Из-за шума мотора объяснять было трудно. Я очистил банан, приглашая Агафью сделать то же самое. Качает головой, улыбаясь:

— Не можно…

Уже когда сели, отдал сумку подбежавшей к вертолету женщине, попросив Агафью по-опекать и объяснить ей, как обращаться с заморским фруктом.

Агафья подлечилась.

* * *

Для грядущего пропитанья таежницы завезли мы с Николаем Николаевичем Савушкиным три мешка муки, мешок пшена, мешок риса, мешок крупы ячневой, мед, разные огородные семена, предстоит при оказии завезти еще кур. Все это старанием директора Таштыпского лесхоза Юрия Васильевича Гусева куплено на пенсию Агафьи (она у нее, похоже, самая маленькая в стране — 19 тысяч в месяц), на деньги от издания книжки «Таежный тупик» и на деньги, поступившие от читателей «Комсомолки». Мы ни разу не просили их присылать.