Полное собрание сочинений. Том 19. Про братьев меньших
Шрифт:
Недавно еще дивились мы первому ее воздушному путешествию. Теперь вертушка стала для нее делом обыденным — села, перекрестилась, достала часы на веревочке и успокоилась.
О нынешней дороговизне полетов Агафья осведомлена — «что же это такое, все миллионы и миллионы…» — но в полной мере, чего стоит сейчас перелет, не понимает. Полагает, как видно: скажут Николай Николаевич с Василь Михалычем слово — и вертолет будет. На этот случай готова у нее и благодарность. Развязывает свою котомку и достает грубошерстный, тугой, как валенок, вязаный носок. Второй связать дела не позволили,
Все, конечно, носок очень хвалят. Ободренная мастерица заставляет меня разуться, примерить обновку. И тут же, вроде бы невзначай, замечанье: да поездом-то к родне ехать долго и муторно, а вертолетом-то хорошо.
Переглядываемся с Николаем Николаевичем — трудно таежному робинзону постичь мирские дела-проблемы.
Бодрости Агафье хватило ненадолго. Тряска болезни ее обострила. Попросилась лечь на сиденье. Опять села, достала часы. Потом устроилась на полу. Потом опять привалилась к баку с горючим. Бледная. Пульс — сто двадцать. Достали яблоки. Агафье выбрали самое крупное. Разломила пальцами, как щипцами. Черным ногтем начала методично соскабливать кожуру. Нехотя яблоко пожевала — «мутит…»
Два часа полета вконец больную измучили. Но от лекарств отказалась — «много их пить-то вредно…».
В Абакане с аэродрома поехали мы домой к Николаю Николаевичу Савушкину.
Лифт, электричество, непривычный для таежницы городской порядок в жилье ничуть ее не смутили, не удивили. По-хозяйски распорядилась, где надо поставить сумку, достала сбитый из кедровых щепок ящик с иконой, спросила, как пройти в «нужное» место, и уселась, одним глазом поглядывая на телевизор.
Было это в четверг, 2 марта. «Мирская» жизнь пахнула с экрана очередной страшной новостью.
— За чё же его убили? Такой молодой и красивый…
Как ответить на этот вопрос, если и сами ответа мы не имели. Может, президент что-нибудь прояснит?
Агафья глядела на президента, забыв о греховности телевидения. Когда говорить он окончил, Агафья повернулась к нам, всем видом показывая: не поняла…
Московская трагедия ее не очень задела. Рассеянно послушав наш «перевод» для нее президентской речи, заговорила о болезнях, подтверждая в который раз: ни о чем другом люди не говорят так охотно, как о своих хворях. Но интересно было послушать, как ловко сыплет Агафья словами: бисептол, анальгин, скипидар, финалгон…
Пока Николай Николаевич передавал телеграмму к родственникам Агафьи в деревеньку с названием Килинск, я предложил охающей таежнице сделать массаж спины. Согласилась. Сняла вязаную фуфайку, оставшись лишь в черном своем сарафане. И вытерпела, лишь тихо постанывая, не очень умело отпущенную процедуру.
Хозяйка дома, зная особый подход Агафьи к еде, принесла яйца, яблоки и конфеты. Все пришлось ко двору. Только мелкая белая соль была забракована. Агафья достала свою — крупную, серую в тряпочке. А назавтра договорились о «непоротой» (непотрошеной) рыбе.
«И чтоб вода была с Абакана…»
Для воды Агафья достала из мешка закопченный бидончик с проволочной ручкой.
Постель для таежницы с белоснежными простынями приготовили на широком диване. Расспросив, как зажигается свет, и помолившись, она
улеглась, не снимая платка и бывалого черного сарафана.Утром сказала, что почти не спала. Опять стала подробно рассказывать о болезнях.
Мы съездили за врачом.
Забавно было слышать диалог знатного абаканского невропатолога Бориса Леонтьевича Мутца и упрямой наследницы старой веры. Доктор задает вопрос и ожидает ответа.
А Агафья выкладывает ему свое толкованье болезни, называет лекарства и даже говорит, сколько их надо.
— Ну что же, придется лечь подлечиться, — подытожил беседу невропатолог.
После обеда мы привезли Агафью в больницу. По первому посещенью тут многие ее знали. И она знала уже процедуру приемных покоев. Сдала свою «лопотинку» (одежку) и облачилась в больничный халат. Стали заполнять карточку.
Фамилия, имя, отчество. Республика Хакасия, район — Таштынский, селение…
— Селения нет. Сделайте прочерк, — сказал Николай Николаевич.
— Какой такой прочерк, — энергично вмешалась Агафья, — селение есть: Таежный Тупик.
Все засмеялись. И Агафья, чувствуя, что сказала что-то очень удачное, улыбнулась.
Прощаясь с таежницей, в который раз я говорил о невозможности нездоровому человеку жить одному вдалеке от людей.
— В Килинске надо остаться…
— Дожить до тепла. А там будет видно.
В коридоре Агафья уселась рядом со старушкой, такой же страдалицей, как и она, но из «мира». Разговор пошел, конечно же, о болезнях.
Мы с Николаем Николаевичем украдкой понаблюдали эту беседу. В нынешней жизни столько несчастий, столько боли, смертей, разрывающих душу трагедий. На все человеческое сердце уже даже не в состоянии отозваться. Но эта необычная человеческая судьба, эта драма — следствие давних и недавних российских событий — продолжает нас волновать.
Фото автора. 14 марта 1995 г.
Холодная трасса
Рассказ о перегоне самолетов через Аляску и Сибирь
Мир тесен. После первого посещения Аляски в самолете, летевшем из Магадана, в соседе по креслу узнал я полярного летчика Виктора Михайловича Перова. Породненные Антарктидой, мы, конечно, стали о ней вспоминать. Виктор Михайлович там отличился. В 1958 году газеты много писали о спасении бельгийского принца Антуана Де Лини. Героем антарктической драмы был Виктор Перов. Узнав, что лечу я с Аляски, Виктор Михайлович присвистнул:
— С теми местами я тоже связан!..
Потом уже в Москве встретились мы на квартире Перова, в кругу людей, узнавших Аляску в годы войны. Постаревшие летчики, разложив фотографии и пожелтевшие документы, вспоминали знаменитый перегон самолетов из Америки через Аляску в Сибирь и далее к фронту. Трасса называлась
Алсиб, в историю войны вошла она героической и в некотором смысле экзотической страницей.
Летом 1942 года в Советский Союз из США начала поступать помощь по так называемому ленд-лизу, что означает «давать взаймы, сдавать в аренду».