Полное собрание сочинений. Том 25

Мн по крайней [мр] казалось, что она удивлялась на то, что вотъ т люди, которые только ругали и гоняли ее, пока она была жива, чувствовала и страдала, теперь собрали по двугривенному ей на гробъ и на саванъ и разыскали ея брата въ пальто съ барашковымъ воротникомъ, который, пока она жива, не приходилъ къ ней, и даже чужой дьячекъ пришелъ и читаетъ, и я, чужой господинъ, пришелъ и соболзнуетъ теперь надъ ея тломъ, не тогда, когда ей было нужно, а тогда, когда ей ничего не нужно. Выраженіе ея удивленія было то же самое, которое я видлъ на лиц 15-лтней проститутки, когда я спросилъ ее, есть ли у нея мать, то же, которое было на лицахъ, глядвшихъ черезъ перегородку, то же, которое было на лицахъ оборванцевъ изъ Ляпинскаго дома, когда имъ показалось, что я жалю ихъ.

И въ самомъ дл, есть чему удивляться. Люди, считающіе себя образованными

20. Отпечатанные листы статьи для январского номера «Русской мысли» 1885 г., хранящиеся в ГТМ и восходящие ко второму оттиску описанной выше корректуры. Сохранились полностью (страницы 202—262) в составе пятнадцати глав. XV глава оканчивается словами: «Так что же делать? На этот вопрос, если кому-нибудь нужен еще ответ на него, я отвечу подробно, если Бог позволит, в следующем нумере». Вслед зa этим — имя и фамилия автора. Таким образом в январской книжке журнала предполагалось напечатать лишь первые пятнадцать глав статьи.

21. Автограф ГТМ на 9 листах в 4°, написан на двух согнутых пополам полулистах обыкновенной писчей бумаги и пяти четвертушках такой же бумаги, без нумерации. Рукопись написана очень неразборчиво, с массой помарок и вставок на полях и среди текста; страницы 4, 17 и 18 чистые. Начало:«Только тотъ хитрый обманъ». Конец:«Или къ корыту зa мытье рубашекъ». В основном текст соответствует второй половине главы XXIV окончательного печатного текста «Так что же нам делать?» В начале рукописи рукой Толстого для обозначения главы проставлена цыфра не то XVIII, не то XXIII, вернее — первая. Рукопись начинается несколькими абзацами, в печатные издания не вошедшими (см. вариант № 4). ³⁴³

После упоминания о том, что автор живет среди фабрик, изготовляющих предметы, нужные для балов, идет текст, в печатных изданиях отсутствующий:

Я знаю хорошо одну фабрику — это маленькую чулочную фабрику. Она выходитъ одной стороной на Оболенскій переулокъ. Оболенскій переулокъ пустынный, особенно вечеромъ, и я часто хожу по немъ и смотрю въ незавшенныя окна на рабочихъ во время ихъ работы. Я вижу эти однообразныя, сосредоточенныя лица на одномъ и томъ же дл, эти однообразныя, быстро двигающіяся, какъ машина, пальцы и эти однообразно унылыя лица и вижу ихъ такими всегда, всегда одинаковыми, точно какъ строенія. Я иногда мсяцы не хожу, иногда узжаю въ деревню, возвращаюсь, прихожу къ окну — и опять т же лица и т же выраженія, т же движенія. Двочка въ послднемъ окн выросла съ тхъ поръ, все стоя на томъ же мст и длая т же быстрыя, однообразныя движения своими костлявыми пальцами. Одинъ мастеръ во 2-мъ окн очень пожелтлъ и похудлъ все на томъ же мст и за тми же занятіями. То же самое вдь на всхъ другихъ фабрикахъ, гд тысячи, 10 тысячъ, 100 тысячъ такихъ же людей.

После описания времяпрепровождения рабочих, выпущенных на улицу после работы и предающихся разгулу и разврату, следует такое замечание, в печатном тексте выпущенное:

Что бы я сдлалъ, когда мн было 20 лтъ и когда бы меня держали всю жизнь за станкомъ и выпустили бы на праздникъ съ 10 рублями въ карман, и трактирами съ органами, и двками, и извощиками, готовыми свезти, куда хочу, на каждомъ перекрестке?

Сказав о беспечности едущих на бал и не хотящих знать о том, какая связь между этим балом и теми рабочими, которые ходят по улице пьяными после утомительной работы для изготовления предметов, нужных для бала, Толстой продолжает (это место выпущено в окончательном печатном тексте):

Но мало того, что они не хотятъ знать того, кто и какъ сдлалъ имъ ихъ бархаты, вера, конфеты, они не видятъ и того, что сотни людей не спали въ эту ночь, отправляя ихъ господъ и дожидаясь ихъ, и сотни кучеровъ, многіе старики, сидли въ эту ночь до 7-го часа на козлахъ, махая то той, то другой рукой и удерживая прозябшихъ лошадей (морозъ доходилъ до 25 градусовъ), <поглядывая въ освщенныя окна, прислушиваясь къ слабымъ звукамъ музыки и желая только однаго, чтобы у «нашей» заболло что-нибудь и чтобы надо было свезти ее домой и самому отогрться въ кучерской, а не простудиться на смерть.>

Далее на полях следующая вставка, тут же зачеркнутая:

При этомъ надо помнить, что вс т люди на фабрикахъ, которые готовили вс предметы, нужные для бала, и вся та прислуга — кучера и другіе, которые служили участникамъ бала, — это все счастливцы, побдившіе въ борьб за существованіе, что рядомъ съ этими счастливцами есть въ той же Москв десятки тысячъ людей, вытсненные этими счастливцами, — не получившіе мстъ на фабрикахъ и въ прислугу и въ эту самую ночь съ пустымъ желудкомъ валяющіеся въ ночлежныхъ домахъ, и нкоторые умирали, какъ прачка.

Несколько ниже — на протяжении почти целой страницы, захватывая поля, речь идет всё о том же — о вопиющем контрасте между тем, что делается на балах, и тем, что происходит в это время на улице — среди прислуги, дожидающейся своих господ, и бедного, не имеющего пристанища люда. Всё это зачеркнуто.

Немного отступя, следует абзац, частью выпущенный в печатном тексте, частью в измененном виде перенесенный сначала в главу XXII рукописной редакции (см. ниже), а затем в главу XXV окончательного печатного текста:

Мы живемъ такъ, какъ будто нтъ никакой связи между умирающей прачкой, 14-лтней проституткой, замерзшимъ отставнымъ солдатомъ и нашей жизнью, а между тмъ связь эта должна бы рзать намъ глаза. Мы можемъ сказать: «Но не мы лично защемили хвостъ въ лещетку», но отрицать того, что не будь защемленнаго хвоста, не было бы нашего веселья, мы не имемъ никакого права. Мы не видимъ, какая связь между прачкой и нашей роскошью, но это не отъ того, что нтъ этой связи, но отъ того, что мы поставили передъ собой ширмы, чтобы не видть. Если бы не было ширмъ, мы бы видли то, чего нельзя не видть.

<Какія же это ширмы?>

Ниже читаем в рукописи еще два абзаца, в печатном тексте отсутствующие:

[1] Если еще были бы какія-нибудь отговорки для того, чтобы заставить всхъ этихъ людей нести этотъ постылый и тяжелый трудъ. А то никакихъ. Весь трудъ этотъ понесенъ людьми въ нужд для того, чтобы он, безстыдно оголенныя, могли, обнявшись съ молодцами, кружиться по комнат.

[2] Я привелъ свое воспоминаніе о бал именно потому, что въ этомъ безобразномъ явленіи бала, боле уродливомъ въ наше время, чмъ циркъ съ мучениками во времена Августовъ, поразительне этотъ обманъ, представляющій покупку и наемъ, т. е. употребленіе для себя денегъ, какъ что то самое естественное и безвредное.

Рукопись заканчивается примером драки собак (см. гл. XXIV окончательного текста), после которого следует еще такое заключение:

Вдь бархатъ и папироски длаютъ, во-первыхъ, отъ того, что ты съ другими ихъ любишь, а во-вторыхъ, отъ того, что ты съ другими своимъ пріобртеніемъ тхъ денегъ, на которыя ты покупаешь, привелъ съ другими людей на фабрику, или за папироски, или къ корыту за мытье рубашекъ.

Что касается стилистических и более мелких фактических отличий текста рукописи от окончательного печатного текста, то они встречаются не так уж часто и существенного интереса не представляют. Следует лишь отметить, что в тексте рукописи эпизод с набивкой папирос двумя женщинами, рассказанный в конце главы XXIV окончательного печатного текста, происходит не в комнате «одного знакомого», а в комнате сына Толстого.