Полное собрание сочинений. Том 26
Шрифт:
А то, что опостылело мне всё мое житье. Сам себе опостылел. Эх, Марина, не умела ты меня держать, погубила ты меня и себя тоже! Что ж, разве это житье?
Я на свое житье, Никита, не жалюсь. Мое житье — дай Бог всякому. Я не жалюсь. Покаялась я тогда старику моему. Простил он меня. И не попрекает. Я на свою жизнь не обижаюсь. Старик смирный и желанный до меня; я его детей одеваю, обмываю. Он меня тоже жалеет. Что ж мне жалиться. Так, видно, Бог присудил. А твое житье что ж? В богатстве ты...
Мое житье!.. Только свадьбу тревожить не хочется, а вот взял бы веревку, вот эту (берет в руки веревку с соломы), да на перемете вот на этом перекинул бы. Да петлю расправил бы хорошенько, да влез на перемет, да головой туда. Вот моя жизнь какая!
Полно, Христос с тобой!
Ты думаешь, я в шутку? Думаешь, что пьян? Я не пьян. Меня нынче и хмель не берет. А тоска, съела меня тоска наотделку. Так заела, что ничто-то мне не мило! Эх, Маринушка, только я пожил как с тобою, помнишь, на чугунке ночи коротали?
Ты, Микита, не вереди, где наболело. Я закон приняла и ты тож. Грех мой прощеный, а старое не вороши...
Что ж мне с своим сердцем делать? Куда деваться-то?
Чего делать-то? Жена у тебя есть, на других не зарься, а свою береги. Любил ты Анисью, так и люби.
Эх, эта мне Анисья — полынь горькая, только она мне как худая трава ноги оплела.
Какая ни есть, — жена. Да что толковать! Поди лучше к гостям да мне мужа покличь.
Эх, кабы знала ты все дела... Да что говорить!
Марина! Хозяйка! Старуха! Здесь ты, что ль?
Вот и твой хозяин идет, тебя кличет. Иди.
А ты что ж?
Я? Я полежу тут. (Ложится в соломе.)
Где ж она?
А вон она, дяденька, дле сарая.
Чего стоить? Иди на свадьбу-то! Хозяева велят тебе итти, честь сделать. Сейчас поедет свадьба, и мы пойдем.
Да неохота было.
Иди, говорю. Выпьешь стаканчик. Петрунькю шельмеца проздравишь. Хозяева обижаются, а мы во все дела поспеем.
Эх, увидал я ее, еще тошней стало. Только и было жизни, что с нею. Ни за что про что загубил
свой век; погубил я свою голову! (Ложится.) Куда денусь? Ах! Расступись, мать сыра земля!Батюшка, а батюшка! Тебя ищут. Все уже, и крестный, благословили. Однова дыхнуть, благословили. Уж серчают.
Куда денусь?
Ты чего? Чего говоришь-то?
Ничего я не говорю. Что пристала?
Батюшка! пойдем, что ль? (Никита молчит. Анютка тянет за руку.) Батя, иди благословлять-то! Право слово, серчают, ругаются.
Оставь!
Да ну же!
Ступай, говорю. Вот я тебя.
Так я ж мамушку пришлю. (Убегает.)
Ну как я пойду? Как я образ возьму? Как я ей в очи гляну? (Ложится опять.) Ох, кабы дыра в землю, ушел бы. Не видали б меня люди, не видал бы никого. (Опять поднимается.) Да не пойду я... Пропадай они совсем. Не пойду. (Снимает сапоги и берет веревку; делает из нее петлю, прикидывает на шею.) Так-то вот.
Микита! А Микита? Вишь ты, и голоса не подает. Микита, что ж ты, аль захмелел? Иди, Микитушка, иди, иди, ягодка. Заждался народ.
Ах, что вы со мной сделали? Не человек я стал.
Да чего ты? Иди, родной, честь честью благословенье сделай, да и к стороне. Ждет ведь народ-от.
Как мне благословлять-то?
Известно как. Разве не знаешь?
Знаю я, знаю я. Да кого благословлять-то буду? Что я с ней сделал?
Что сделал? Эка вздумал поминать! Никто не знает: ни кот, ни кошка, ни поп Ерошка. А девка сама идет.
Как идет-то?
Известно, из-под страху идет-то. Да идет же. Да что же делать-то? Тогда бы думала. А теперь ей упираться нельзя. И сватам тоже обиды нет. Смотрели два раза девку-то, да и денежки за ней. Всё шито, крыто.