Полное собрание сочинений. Том 27.

И вотъ съ этимъ наполняющимъ душу страхомъ выказать свой страхъ онъ всякую минуту ожидаетъ того, что его пошлютъ туда, на бастіоны.

б) Из общей характеристики книги Ершова вычеркивается:

И вотъ начинается то второе ужасное нравственное состоянie, при которомъ юноша старается самъ передъ собой скрыть то, что онъ очень хорошо знаетъ, и описать и себ и другимъ свое участіе въ войн не какъ постыдное пребываніе въ подлой и глупой ловушк, а какъ что то неопредленно геройское.

Длается то, что въ болыпинств случаевъ длается во всхъ тхъ писаніяхъ, которыя для скрытія отъ людей истины наполняютъ міръ.

Предполагается, что тотъ самый основной вопросъ, который первый представляется при обсужденіи или описаніи какого либо предмета, вопросъ о томъ, почему произошло то, что произошло, и зачмъ я длалъ то, что я длалъ, вопросъ этотъ предполагается ршеннымъ и ршеніе это всмъ извстнымъ, и длается видъ, что то самое противорчіе, разршеніе котораго и составляетъ весь интересъ предмета, вовсе и не существуетъ, что про это противорчіе совстно даже говорить, что это извстно всмъ образованнымъ людямъ.

в) Говоря об отношении защитников Севастополя к войне, автор касается и общего отношения к войне людей нашего времени:

Нельзя найти самыхъ дикихъ людей, которые бы стали воевать только вслдствіе своей національной ненависти. Могли еще воевать люди, когда они страстно желали для своего блага цли, достигаемой войной, но этаго не могло быть въ Ахалъ-Теке, ^[467]ни въ Болгаріи, ^[468]ни даже у Нмцевъ, завоевывающихъ Рейнъ, ^[469]тмъ мене это могло быть у насъ, убивавшихъ Англичанъ и Французовъ для того, чтобы ключи отъ храма носились бы въ другомъ карман.

Толстой вычеркивает всё это место и основную мысль его излагает в нескольких строках, откидывая отклонения об Ахал-Теке, немцах и пр. и сводя все рассуждения к автору разбираемого сочинения.

г) На следующей странице рукописи, после упоминания о том, что в книге Ершова «делаются краткие намеки на любовь к царю, к отечеству», Толстой вычеркивает следующее предложение:

Но только намеки именно потому, что если бы это высказывать прямо и ясно, то ложь этаго была бы слишкомъ очевидна.

Эта резкая формулировка заменяется смягченной фразой, вызванной отчасти, быть может, и цензурными соображениями:

Чувствуется, что это только <отговорка> дань условіямъ, въ которыхъ находится авторъ.

д) Из дальнейшего разоблачения патриотических сочинений о войне, восхваляющих самопожертвование военных, автором вычеркивается следующее поставленное в скобки предложение:

(не говорится о томъ, что нтъ свободной жертвы, а принудительная, что нтъ повода къ жертв и что нтъ жертвы, а есть взаимное убійство).

е) Наконец, из заключения статьи исключается следующий большой кусок:

И вотъ являются эти, исполненныя неясности, подразумваній, мнимыхъ сожалній передъ жестокостью войны и сознанія ея необходимости, патріотическихъ намековъ и умолчаній, легкихъ и шуточныхъ картинокъ, долженствующихъ составлять контрастъ съ значительностью самаго дла — описанія. Длаются даже намеки на состраданіе (это верхъ ловкости и смлости) къ убитымъ, на недоумніе передъ жестокостью войны, но опять не договаривается и подразумвается, что разршеніе противорчія между свойственнымъ человку состраданіемъ и разумностью и христіанствомъ, не позволяющимъ убивать, да еще безъ причины, братьевъ, и организованнымъ убійствомъ слишкомъ просто и извстно каждому. И что тутъ есть нкоторая поэтическая фатальность.

И молодыя поколнія читаютъ и воспитываются въ этомъ лицемріи, и плоды этаго лицемрія — ужасны. И до чего довело людей фарисейство, до какого извращенія понятій!

Вся эта характеристика известного рода сочинений о войне, прежде всего относящаяся к той книге А. И. Ершова, предисловием к которой должна была служить статья, автором вычеркивается, и мысль, заключенная в этих словах, излагается в значительно смягченном виде, без упоминания о «лицемерии» и «фарисействе».

Заключение статьи оставлено то же — рассказ юнкера о том, как Скобелев под Геок-Тепе перепоил солдат, чтобы они перерезали мирное население. Автор только к словам: «Вот где ужас войны!» приписывает еще: «Какие милионы работников Красного Креста залечат те раны, которые кишат в этом слове, произведении целого воспитания», подписывает свою фамилию и ставит дату: «10 М[арта] 89».

Этим днем, повидимому, работа над статьей закончилась.

В следующем 1890 году Толстой, повидимому, думал вновь взяться за предисловие к книге Ершова. В январе этого года Мар. Льв. Толстая писала сестре Татьяне Львовне, находившейся в то время в Москве: «Пойди пожалуйста в дом [Хамовнический дом Толстых] и поищи везде у папа рукописи и привези все, что найдешь. Нам надо его начатое предисловие к Рассказам о Севастополе Ершова... Поищи хорошенько» (ГТМ).

Неизвестно почему: потому ли, что Толстой остался недоволен своей статьей, или потому, что она вышла нецензурна, или, быть может, статья затерялась, но написанное Толстым предисловие в печати в то время не появилось, и книга Ершова вышла без него под следующим заглавием: «Севастопольские воспоминания артиллерийского офицера». Сочинение А. И. Ершова (Е. Р. Ш-ова). В семи тетрадях, изд. второе А. С. Суворина. Спб. 1891. Статья Толстого появилась впервые лишь в 1902 г. в издании «Свободного слова» (Christchurch, Hants, England) в брошюре под заглавием: Л. Н. Толстой, «Против войны», где статья занимает страницы 1—8. В России впервые в — «Сочинениях графа Л. Н. Толстого», изд. двенадцатое, ч. семнадцатая, М. 1911.

Мы печатаем статью по подлинным рукописям автора, исправляя некоторые неточности и восстанавливая пропуски, имевшиеся в той копии, с которой производилось издание «Свободного слова». Исправляем также неверную дату, под которой была напечатана статья. Толстой подписал статью сокращенной датой: «10 М. 89», причем под буквой «М» следует, как это ясно из дневниковой записи, разуметь март 1889 г.; переписчик же, очевидно, расшифровал «М» как «май», и статья появилась в издании «Свободного слова» с неверной датой 10 мая 1889 г.

Примечания.

Стр. 524, строки 26—28.«Одно словечко... пожалуйста, повесьте». Имеется в виду факт, рассказанный в «Русской старине» 1888, ноябрь, в записках известного художника Василия Васильевича Верещагина (1848—1904), озаглавленных: «Воспоминания художника Вас. Вас. Верещагина. Набег на Адрианополь в 1877 году». Здесь Толстой на страницах 466—468 прочитал: «Привели к Струкову ^[470]двух албанцев, отчаянных разбойников, по уверению болгар, вырезывавших младенцев из утроб матерей. Генерал приказал связать их покрепче, и драгуны, поставивши ребят спинами вместе, стянули локтями так, что они совсем побагровели и двинуться потом не могли... Я просил Струкова повесить их, но он не согласился, сказал, что не любит расстреливать и вешать в военное время и не возьмет этих двух молодцов на свою совесть, а передаст их Скобелеву, пускай тот делает, что хочет.

— «Хорошо, — отвечал я, — попрошу Михаила Дмитриевича: от него задержки, вероятно, не будет.

— «Что это вы, Василий Васильевич, сделались таким кровожадным? — заметил Струков. — Я не знал этого за вами.

«Тогда я признался, что еще не видел повешения и очень интересуюсь этою процедурою.

«Скобелев приехал к вечеру... Я попросил Скобелева повесить помянутых двух разбойников; он ответил: «Это можно» и, призвавши командира стрелкового батальона, полковника К., приказал нарядить полевой суд над обоими схваченными албанцами и прибавил: