Полное собрание сочинений. Том 40
Шрифт:
Нет на свете человека, который был бы настолько сообразителен, чтобы мог постичь всё зло, которое он делает.
Юность — непрерывное опьянение, это лихорадка разума.
Мы всегда любим тех людей, которые восхищаются нами, и не всегда любим тех, которыми сами восхищаемся.
Трудно любить тех людей, которых мы совсем не уважаем; но не менее трудно любить и тех, которых уважаем более,
Благодарность большинства людей — только тайное желание еще больших благодеяний.
Довольно много людей, презирающих богатство, но мало — отдающих его.
Мы нередко прощаем тому, кто надоел нам, но не можем простить тому, кому сами надоели.
Почему мы помним даже мелкие подробности случившегося с нами, а не помним, сколько раз рассказывали их одному и тому же лицу.
Чрезвычайное удовольствие, с которым мы говорим о себе, должно бы вызывать в нас опасение, что мы доставляем мало удовольствия слушающим нас.
Не столько недоверие к друзьям препятствует нам открывать им глубину нашего сердца, сколько недоверие к самим себе.
Хвалить королей за добродетели, которых нет у них, значит безнаказанно говорить им дерзости.
Мы скорее можем полюбить ненавидящих, нежели любящих нас больше, чем мы того желаем.
В ревности больше себялюбия, чем любви.
Мы признаемся только в небольших недостатках, чтобы убедить в отсутствии у нас больших.
Зависть непримиримее ненависти.
Иные думают, что не любят лести, но они не любят только известной манеры ее.
Слишком пылкая ненависть ставит нас ниже тех, кого мы ненавидим.
Случаи дают возможность другим узнавать нас и еще более нам самим узнавать себя.
Только людей, согласных с нашими мнениями, мы признаем людьми со здравым смыслом.
Люди, хитрящие с нами, в особенности раздражают нас тем, что считают себя умнее нас.
От всей души мы хвалим обыкновенно только тех, кто восхищается нами.
Истинное доказательство христианских добродетелей — смирение: без него мы сохраняем все наши недостатки, и они только прикрываются нашей гордостью, которая прячет их от других, а часто и от нас самих.
Ревность всегда родится с любовью, но не всегда умирает с нею.
Бывают
слезы, обманывающие нас самих после того, как мы обманули ими других.Посредственность обыкновенно осуждает всё, что превышает ее понимание.
Зависть побеждается истинной дружбой, а кокетство — истинной любовью.
Счастье делает видимыми наши пороки и добродетели, как свет — предметы.
Главная доля нашей искренности происходит от желания говорить о себе и показывать с выгодной стороны свои недостатки.
Если тщеславие и не разрушает вполне добродетелей, то по крайней мере все их колеблет.
Тщеславие других несносно для нас потому, что задевает наше.
К участи своей нужно относиться, как к здоровью: наслаждаться хорошей и терпеливо переносить дурную, к сильным же средствам никогда не обращаться без крайней необходимости.
Можно быть хитрее другого, но нельзя быть хитрее всех.
Чего в волокитстве меньше всего, — так это любви.
Мы нередко стыдились бы самых лучших своих поступков, если бы люди знали все мотивы их.
Немного найдется таких недостатков, которые не были бы более извинительны, чем средства, к которым прибегают для того, чтобы скрывать их.
Молодые женщины, не желающие казаться кокетками, и люди пожилые, не желающие быть смешными, никогда не должны говорить о любви как о занятии, в котором они могли бы принимать участие.
Немногие умеют быть стариками.
Резвость, увеличивающаяся к старости, недалека от глупости.
Мы гордимся недостатками, противоположными тем, которые действительно имеем; так, например, если мы слабы и уступчивы, мы хвастаемся упрямством.
Мы легко извиняем друзьям своим недостатки, которые нас не касаются.
Если друзья обманули нас, нам следует быть равнодушными только к их заявлениям о дружбе, но не к их несчастиям.
О достоинстве человека нужно судить не по его великим дарованиям, но по тому употреблению, которое он делает из них.
Мы почти ничего не желали бы страстно, если б вполне знали то, чего желаем.
Страсти самые неукротимые иногда дают нам отдых, но тщеславие никогда не оставляет нас в покое.