Полное собрание сочинений. Том 7. Произведения 1856–1869 гг. Тихон и Маланья

– Ну а про господъ что слыхать? – спросилъ Тихонъ, видимо, но желая даже и говорить о такомъ важномъ дл съ бабою, хотя бы она и была его мать.

– Сказывали намеднись, что вс будутъ, а то опять замолчали. Молодой тутъ живетъ, да его и не слыхать. Все Андрей Ильичь завдуетъ. Мужики говорятъ ничего, что то только изъ за покосовъ съ нимъ вышло, старикъ знаетъ, онъ на сходк былъ, все разскажетъ. Навозъ свозили, слава те Господи, запахали всю почесть землю. Осьминника два ли осталось. Старикъ знаетъ. Барщина тоже ничего была. Мужикамъ все дни давали. Вотъ бабамъ такъ дюже тяжело было. Все всми да всми. Замучали полоньемъ совсмъ. Какую то (какъ ее?) свекловичу – чтоли все полютъ. Дома все я, да я одна бьюсь. Твоя баба съ солдаткой, что ни день, то на барщину. Хлбушки ставить, коровъ доить, холсты и то я стелю. Покуда ноги служатъ. Незнамо, что дальше Богъ дастъ. Баба то твоя молодая день деньской замучается, а домой идетъ, хороводъ ведетъ, псенница такая стала, гд и спрашивать съ нее, человкъ молодой, куражный, а народъ хвалитъ, очень къ работ ловка, и худого сказать н`eчего. Ну съ солдаткой другой разъ повздорять – нельзя. Старикъ покричитъ и ничего. То то рада будетъ, сердешная. Не чаяли мы тебя дождаться. Вчера пирогъ ставила, думала, кто мой пирогъ кушать будетъ. Кабы знала, птушка бы зарзала для сынка дорогаго. Слава Богу, насдка вывела, трехъ продали.

Старуха говорила все это и много еще другаго разсказала сыну, про холсты, про гумно, про стадо, про сосда, про прохожихъ солдатъ, и все длала свои дла и въ печи, и на стол, и въ клети. А Тихонъ сидлъ на лавк, кое что спрашивая, кое что самъ разсказывая, и, взявъ на знакомомъ мст гребешокъ, расчёсывалъ свои кудрявые, густые волосы и небольшую, рыжеватую бороду и съ удовольствіемъ посматривая въ изб то на панёву хозяйки, которая лежала на полатяхъ, то на кошку, которая сидла на печи и умывалась для праздника, то на веретено, которое сломанное лежало въ углу, то на курицу, которая безъ него занеслась и съ большими цыплятами зашла въ избу, то на кнутъ, съ которымъ онъ самъ зжалъ въ ночное и который Гришка бросилъ въ углу. [1] Не одни его оттопыренные пальцы, но и внимательные, поглядывающіе на все глаза просили работы, ему неловко было сидть, ничего не длая. Онъ бы взялъ косу, отбилъ бы, починилъ бы завалившуюся доску на палатяхъ или другое что, но во время обдни нельзя работать. Наговорившись съ старухой, онъ поднялъ охлопавшійся кнутъ, досталъ пеньки, вышелъ на крыльцо и на гвозд, у порога, сталъ свивать хлопокъ своими здоровыми ручищами, сдланными только для того, чтобы пудовиками ворочать, и все поглядывалъ по улиц, откуда долженъ былъ идти народъ изъ церкви. Но еще никого не было, только мальчишки въ вымытыхъ рубахахъ бгали около пороговъ. Мальчишка лтъ пяти, еще въ грязной рубах, подошелъ къ порогу и уставился на Тихона. Это былъ солдаткинъ сынъ, племянникъ Тихона.

1

Зачеркнуто: Все ему это мило было, потому что все это напоминало ему Маланью, его хозяйку.

– Сёмка, а Сёмка, – сказалъ Тихонъ, – ты чей? – улыбаясь на самаго себя, что онъ съ такимъ мальчишкой занимается.

– Солдатовъ, – сказалъ мальчикъ.

– А мать гд?

– Въ кобдн, и ддушка въ кобдн, – щеголяя своимъ мастерствомъ говорить, сказалъ мальчикъ.

– Аль ты меня не призналъ? – Онъ досталъ изъ кармана одинъ бубликъ и далъ ему.

– Вонъ она, кобдня! – сказалъ мальчикъ на распвъ, указывая вдоль по улиц и безсознательно вцпляясь въ бубликъ.

– А кто я? – спросилъ Тихонъ.

– Ты?… дядя.

– Чей дядя?

– Тетки Маланьки.

– А тетку Маланьку знаешь?

– Семка, – закричала старуха изъ избы, заслышавшая голосъ парнишки, – гд пропадалъ? Иди, чортовъ парнишка, иди, обмою, рубаху чистую надну.

Парнишка ползъ черезъ порогъ къ бабк, а Тихонъ всталъ, хлопнулъ раза два навитымъ кнутомъ, чтобъ увидать, хорошо ли. [2] Кнутъ хлопалъ славно. —

Парнишку раздли голаго и обливали водой. Онъ кричалъ на всю избу. [3] Тихонъ стоялъ на крыльц и смотрлъ на улицу. День былъ красный, жаворонки вились надъ ржами. Ржи лоснились. Въ рощ сохла роса съ солнечной стороны и пли птицы. Народъ шелъ изъ церкви. Шли старики большими, широкими шагами (шагами рабочаго человка), въ блыхъ, за ново вымытыхъ онучахъ и новыхъ лаптяхъ, которые съ палочками, которые такъ, по одному и по парно; шли мужики молодые, въ сапогахъ; староста Михеичъ шелъ въ черномъ, изъ фабричнаго сукна кафтан; шелъ длинный, худой и слабый, какъ плетень, Ризунъ, оканычъ хромой, Осипъ Наумычъ бородастый. <Всхъ этихъ мужиковъ и бабъ мн нужно будетъ описать въ этой исторіи>. Шли дворовые, мастеровые въ свиткахъ, лакеи въ нмецкихъ платьяхъ, дворовскія бабы и двки въ платьяхъ съ подзонтиками, какъ говорили мужики. На нихъ только лаяли крестьянскія собаки. Шли двочки табунками, въ желтыхъ и красныхъ сарафанахъ, ребята въ подпоясанныхъ армячкахъ, согнутыя старушки въ блыхъ чистыхъ платкахъ, съ палочками и безъ палочекъ. Ребятницы съ блыми пеленками и холостыя пёстрыя бабы въ красныхъ платкахъ, синихъ поддёвкахъ, съ золотыми галунами на юбкахъ. Шли весело, говорили, догоняли другъ друга, здоровкались, осматривали новые платки, бусы, коты прошивные. [4] Вс они были знакомы Тихону; по мр того какъ они подходили, онъ узнавалъ ихъ. Вотъ Илюшины бабы <щеголихи> идутъ. «Какъ разрядились, – думалъ Тихонъ, – и къ другимъ не пристаютъ», <не отъ того, что у нихъ платки и сарафаны лучше всхъ, но отъ того, что самъ строгій старикъ свекоръ идетъ той стороной дороги и посматриваетъ на нихъ.> Вонъ мальчишки идутъ за Илюшей и <втихомолку> смются надъ нимъ. <Вонъ Осипъ Наумычъ идетъ одинъ въ лаптяхъ и старомъ кафтанишк, а Тихонъ знаетъ, что у него денегъ cтанетъ всю деревню купить.> Вонъ идетъ худая, разряженная баба, убрана какъ богачка, а Тихонъ знаетъ, что это самая послдняя, завалящая баба, которую мужъ ужъ давно бить пересталъ. Идетъ прикащица съ зонтикомъ, разфрантилась, и работница ихъ, Василиса, въ красной занавск. А вотъ Матрешкинъ, дворовый, красную кумачевую рубаху вчера купилъ въ город, надлъ, да и самъ не радъ, какъ народъ на него дивится. Вотъ оканычева двка съ дворовыми идетъ, съ Маврой Андреевной разговариваетъ, оттого что она грамотница, въ монастырь хочетъ идти. Вотъ Минаевы идутъ сзади, и баба все воетъ, должно, хоронила кого, а вонъ Ризунова молодайка идетъ, <какъ купчиха разряженная и> все въ пеленки лицо прячетъ. [5] Видно, родила, причащать носила. Вонъ Болхина старуха съ клюкой, шла, устала, сла <и все молится Богу и прохожимъ говоритъ, что она нынче въ послдній разъ въ церкви была, что ужъ смерть ея пришла за ней. И поглядть на нее, такъ кажется, что правда.> Все жива старуха. А ужъ лтъ 100 будетъ. А вотъ и мои – старикъ большими шагами шагаетъ, и все горбъ у него такой же, – думалъ Тихонъ. – Вотъ и она… <Красавицу, кто бы она ни была, баба ли, барышня ли, издалека видно. И идетъ она иначе, плыветъ точно, и голову несетъ и руками размахиваетъ не такъ, какъ другія бабы, и цвта-то на ней ярче, рубаха бле и платокъ красне. А какъ красавица она, да своя, такъ еще дальше узнаешь; такъ-то и> Тихонъ съ другого конца улицы узналъ свою бабу. Маланья шла съ солдаткой и съ двумя бабами. Съ ними же шелъ замчной солдатъ въ новой шинели, казалось, ужъ пьяный, и что-то разсказывалъ, махая руками. Цвта на Малань всхъ ярче показались Тихону. <Маланья гд бы ни была, всегда къ ней приставали, около нее сходились другія молодайки, мужики и молодые ребята, проходя мимо, замолкали и поглядывали на нее. Даже старикъ рдкій проходилъ, чтобъ не посмяться съ ней; ребята и двочки обходили ее, косились и говорили: «Вишь Маланька-то, Маланька-то какъ идетъ».>

2

Зачеркнуто в ркп. II: и какъ будто что-то вспомнилъ, пошелъ въ избу <онъ посмотрлъ еще въ улицу>, взялъ свой кафтанъ, женину синюю поддевку и вышелъ на дворъ.

3

Зачеркнуто в ркп. II: Тихонъ вышелъ на дворъ, досталъ снца отъ лошадей, посмотрлъ было въ сани, но ему не понравилось, и влзъ на амбаръ. На амбар онъ постелилъ свой кафтанъ на сно и, чему то посмиваясь, слзъ опять и вышелъ за ворота.

4

Зачеркнуто в ркп. II: <Весело смотрть на <праздничный> народъ, когда онъ въ праздникъ идетъ изъ церкви, да еще веселй, как знаешь этотъ народъ, какъ всякаго знаешь и что къ чему знаешь. Вотъ> Ермилины бабы щеголихи идутъ и къ другимъ не пристаютъ, не отъ того, что у нихъ платки и сарафаны лучше всхъ, но оттого что самъ старикъ Ермила, свекоръ, идетъ той стороной и посматриваетъ на нихъ. Бда, коли увидитъ, что он съ ребятами играть станутъ или что. Мальчишки стороной идутъ, подальше обходятъ Ермила и смются надъ его брюхомъ.

5

Зачеркнуто в ркп. I: она посл родовъ въ первый разъ въ церкви была и ребенка причащала. Вонъ солдатъ замчной в новой шинели идетъ, ужъ пьянъ, гд то набрался, къ бабамъ подлипаетъ.

А Маланька шла точно также, какъ и другія бабы, ни нарядне, ни чудне, ни веселе другихъ. На ней была панёва клтчатая, обшитая золотымъ галуномъ, блая, шитая краснымъ рубаха, гарусная занавска, красный платокъ шелковый на голов и новые коты на шерстяныхъ чулкахъ. Другія были въ сарафанахъ, и въ поддёвкахъ, и въ цвтныхъ рубахахъ, и въ вышивныхъ котахъ. Также, какъ и другія, она шла, плавно и крпко ступая съ ноги на ногу, помахивая руками, подрагивая грудью и поглядывая по сторонамъ своими бойкими глазами. <Да что то не то было въ ней, отчего её издалека видно было, а вблизи с нее глазъ спустить не хотлось.> Она шла, смялась съ солдатомъ и про мужа вовсе не думала.

– Ей Богу, наймусь въ выборные, – говорилъ солдатъ, – потому, значитъ, въ эвтомъ дл оченно исправно могу командовать надъ бабами. Меня Андрей Ильичъ знаетъ. Я тебя, Маланья, замучаю тогда.

– Да, замучаешь, – отвчала Маланья, – такъ то мы лтось земскаго въ риг, ленъ молотили, завалили, портки стащили, да такъ то замучали, что побжалъ, портки не собралъ, запутался. То то смху было.

И бабы покатились со смху, даже остановились отъ хохота, а солдатка хохотунья присла, ударила себя по колнямъ ладонями и завизжала хохотомъ.

– Ну васъ совсмъ, – сказала Маланья, локтемъ толкая товарку и понемногу затихая отъ смха.

– Ей Богу приходи, – сказалъ солдатъ, повторяя то, что онъ уже говорилъ прежде, – сладкой водки куплю, угощу.

– Ей мужъ слаще водки твоей, – сказала солдатка, – нынче пріхать хотлъ.

– Слаще, да какъ нтъ его, такъ надо чмъ позабавиться для праздника, – сказалъ солдатъ.

– Что ты мое счастье отбиваешь, – сказала Маланья. – Больше водки покупай, Барычевъ, всебезпремнно придёмъ.

И вдругъ Малань вспомнилось, что мужъ второй праздникъ общалъ пріхать и не прізжаетъ, и по лицу ея пробжало облако. Но это было только на одно мгновенье, и она опять начала смяться съ солдатомъ. Солдатъ шопотомъ сказалъ ей, чтобы она одна приходила.

– Приду, Барычевъ, приду, – громко сказала Маланья и опять залилась хохотомъ. <Не много нужно, чтобы рабочимъ, молодымъ и здоровымъ людямъ въ праздникъ было весело.> Солдатъ обидлся и замолчалъ.

Анисимъ Жидковъ, который видлъ, какъ Тихонъ въхалъ въ деревню, стоялъ у порога своей избы; мимо самаго него проходили бабы. Когда Маланья поравнялась съ нимъ, онъ вдругъ ткнулъ её въ бокъ пальцемъ и сдлалъ губами: крр…, какъ кричатъ лягушки. Маланья засмялась и на отмашь ударила его.

– Что, хороводница, лясы точишь съ солдатомъ, мужъ глаза проглядлъ, – сказалъ Анисимъ смючись, и, замтивъ, какъ Маланья вся вспыхнула, покраснла, услыхавъ о муж, онъ прибавилъ степенно, такъ чтобы она не приняла за шутку:

– Ей Богу. Въ самыя обдни на тройк пріхалъ. Могарычъ за тобой.

Маланья тотчасъ же отдлилась отъ другихъ бабъ и скорымъ шагомъ пошла черезъ улицу. Пройдя черезъ улицу, она оглянулась на солдата.

– Мотри, больше сладкой водки покупай, я и Тихона приведу, онъ любитъ.

Солдатка и другія бабы засмялись, солдатъ нахмурился.

– Погоди жъ ты, чортова баба, – сказалъ онъ.

Маланья, шурша новой панёвой и постукивая котами, побжала до дома. Сосдка посмялась ей еще, что мужъ гостинца – плетку привёзъ, но Маланья, не отвчая, побжала къ изб.

Тихонъ стоялъ на крыльц, смотрлъ на свою бабу, улыбался и похлопывалъ кнутомъ. Маланья стала совсмъ другая, какъ только узнала о муж и, особенно, увидала его. Краснй стали щеки, глаза и движенія стали веселе и голосъ звучне. [6]

6

Зачеркнуто в ркп. II: и на мст ей не стоялось. Она сбжала на дворъ, поздоровалась съ мужемъ, но Тихонъ показывалъ отцу новокупленную лошадь, и Маланья не посмла говорить, она опять побжала въ избу.

– И то видно, плетку въ гостинецъ привезъ, – сказала она смясъ.

– Ай плоха плетка то? – сказалъ мужъ.

– Ничего, хороша, – отвчала она улыбаясь, и они вошли въ избу.

Вслдъ за бабой пришелъ старикъ и пошелъ съ Тихономъ смотрть лошадей. Маланья скинула занавску и принялась помогать матери собирать обдать, все поглядывая на дверь. Старикъ вошелъ въ избу, старуха стала разувать его. Маланья побжала на дворъ къ Тихону, схватила его обими руками за поясъ и такъ прижала къ себ, что онъ крякнулъ и засмялся, цлуя её въ ротъ и щеки.