Полное собрание сочинений. Том 77. Письма1907 г.

³ Об этом Молочников писал 29 июля 1907 г.

214. Вел. кн. Николаю Михайловичу.

1907 г. Сентября 2. Я. П.

Очень вам благодарен, любезный Николай Михайлович, за книги и милое письмо. По теперешним временам мне особенно приятна ваша память обо мне. Пускай исторически доказана невозможность соединения личности Александра и Козьмича, легенда остается во всей своей красоте и истинности. Я начал было писать на эту тему, но едва ли не только кончу, но едва ли удосужусь продолжать.¹ Некогда, надо укладываться к предстоящему переходу.² А очень жалею. Прелестный образ.

Жена благодарит за память и просит передать привет.³

Любящий вас

Лев Толстой.

2 сент. 1907.

Впервые опубликовано в ПТСО между стр. 320 и 321 (воспроизведено факсимиле письма).

О вел. кн. Николае Михайловиче (1859—1918) см. т. 73, стр. 166.

Вел. кн. Николай Михайлович прислал Толстому свои книги «Легенда о кончине императора Александра I в Сибири в образе старца Федора Козьмича», Спб. 1907; «Русские портреты XVIII и XIX столетия», т. 2, Спб. 1906, и два выпуска тома третьего, Спб. 1907. Книги эти хранятся в яснополянской библиотеке. В книге о Федоре Козьмиче Николай Михайлович на основании исторических данных опроверг легенду о том, что император Александр I не умер в 1825 г., а скрылся и долго жил в Сибири под именем старца Федора Козьмича.

¹ Толстой в 1905 г. писал произведение под названием «Посмертные записки старца Федора Кузьмича». См. т. 36.

² Толстой имел в виду близость смерти.

³ В сопроводительном письме от 13 августа 1907 г. Николай Михайлович просил передать поклон С. А. Толстой.

* 215. П. А. Сергеенко.

1907 г. Сентября 2. Я. П.

Спасибо вам, милый Петр Алексеевич, за письмо. Выписки же из дневни[ков] ваших детей слишком страшны. Страшна несоответственность своей действительности с восторженными представлениями и требованиями юных душ. Поцелуйте их от себя, а я хочу забыть всё то, что прочел, кроме того, чтобы стараться хоть немножко подвинуться к тому идеалу, к[оторый] они себе представляют.

Всегда радуюсь, видя Алешу, ¹ и смущаюсь, чувствуя и в нем ту же переоценку. Всё это вы наделали, но это не мешает мне любить вас.

Лев Толстой.

2 сент.

Андреев ² очень мне кажется чужд. Но очень рад буду ошибиться.

Петр Алексеевич Сергеенко (1854—1930) — писатель, близкий знакомый Толстого. См. т. 68, стр. 10.

Ответ на письмо П. А. Сергеенко от 29 августа 1907 г. с известием о том, что день рождения Толстого (28 августа) его семья посвятила «благодарственным думам» о Толстом. Приложил странички из дневников его детей с записями на эту тему.

¹ Алексей Петрович Сергеенко. См. письмо № 30.

² В том же письме П. А. Сергеенко сообщил, что Леонид Андреев «томится душою» по Толстому, но не решается приехать в Ясную Поляну, помня, что однажды Толстой косвенно уклонился от его посещения. Сергеенко спрашивал, действительно ли Толстому было бы неприятно видеть Андреева. См. письмо № 219.

216. В. Г. Черткову от 3 сентября.

217. М. П. Новикову.

1907 г. Сентября 4. Я. П.

Михаил Петрович, вчера получил ваше письмо. Оно вызвало во мне очень сложные чувства. Первое чувство было чувство огорчения и недоброжелательства к вам — осуждения вас. И с вечера и ночью много думал и боролся с своим чувством я вот теперь, сегодня, пришел в такое состояние, в котором могу спокойно и, главное, любовно ответить вам. То недоброе, нехорошее чувство (простите меня), которым проникнуто ваше письмо, заразило было и меня: мне захотелось доказать вам вашу неправду, осудить вас, но, вникнув в те мотивы, которые руководили вами, я передумал, скорее перечувствовал и вместо озлобления, которым заразило меня ваше письмо, чувствую теперь искреннее любовное сострадание к вам и в этом настроении и пишу теперь. Сострадание, испытываемое мною, вызывается никак не тем состоянием вашего желудка, наполненного ¹, как вы говорите, непитательной пищей, в то время как мимо вас проезжают сытые бары на сытых лошадях, а собака, их приказчик, брешет на народ, а на те ужасные, мучительнейшие чувства, которые вы при этом испытываете. Сострадаю и тем бесполезно мучительным чувствам и, главное, тому душевному состоянию и умственному извращению, при которых возможны и даже неизбежны эти ужасные чувства, ничего кроме бесполезного страдания не доставляющие: чувства ненависти к людям братьям из-за зависти к тем материальным преимуществам, которыми они случайно пользуются. Чувства эти особенно мучительны еще и потому, что людям, испытывающим их, свойственно всё больше и больше разжигать в себе мучительное чувство злобы, преувеличивая невыгоды своего положения (что вы особенно заметно и делаете) и выгоды тех, кто вызывает эти чувства.

Душевное же приводящее вас к этому состоянию чувство, ² которое и вызывает во мне сострадание к вам, это то полное неверие в духовную, т. е. истинную жизнь, которое вы много раз, как нечто очень вам дорогое, высказываете в вашем письме. Вы несколько раз, как бы довольные своим открытием, как бы подсмеиваясь, как о деле решенном, говорите о неверности, глупости мысли о том, что «не хлебом одним сыт человек». А между тем, именно оттого, что вы не верите в это, не верите в жизнь духовную, не верите в обязательность требований духовной жизни, не верите в бога, от этого и ваши страдания и ваше несчастие. Вы, между прочим, пишете, что вы испытываете некоторые неудобства от того, что вы «нововер». Я думаю, что³ вы не нововер, а вы невер. То, чтобы хоронить детей без услуг духовенства, не поститься, не ходить в церковь не есть вера: у вас есть отрицание предрассудков старой веры, а нет веры. И в этом, в том, что вы не верите в духовное начало жизни и в его требования, в этом ваше несчастие, а нисколько не в недостатке земли и в неправильности экономического устройства.

Если бы вы верили в это духовное начало жизни и в обязательность его требований, вы бы не считали, как вы это теперь считаете, первым и неизменным условием вашей жизни то, чтобы устроить и поддерживать свое отдельное хозяйство на земле. Если бы вы не верили в необходимость именно такой жизни, а верили бы в то, что жизнь ваша есть проявление в вашей ограниченной форме в этом мире того внепространственного, вневременного начала всего, которое вы сознаете в себе, и что не только главная, но единственная свойственная вам жизнь и деятельность есть стремление к единению со всем живущим, т. е. любовь, тогда вы бы не устраивали, как теперь, свою жизнь по составленной и излюбленной вами лично программе (хотя программа эта и хороша), но, исполняя волю высшего начала, предоставили бы судьбе, обстоятельствам поставить вас в те или иные условия. Может быть, исполняя высший закон любви ко всем, вы бы остались в любимых вами условиях, может быть, пришлось бы вам совсем иначе устроить свою жизнь; но как бы она ни устроилась, во всех условиях вы бы тогда, исполняя высший закон любви, наверное поступили бы наилучшим образом и, любя, а не ненавидя людей, нашли бы истинное благо.

Экономическое же неустройство, на которое вы жалуетесь, к счастью, столь очевидное теперь всем, никак не может быть устранено ни жалобами, ни ненавистью, ни насилием, вытекающим из ненависти, а только тем самым сознанием духовности того, что не хлебом одним сыт человек, которое вам кажется столь нелепым, и вытекающей из этого сознания любовью.

Так вот, милый брат Михаил Петрович, мое откровенно высказанное, может быть ошибочное, но серьезно прочувствованное мнение о вашем душевном состоянии. Из этого моего мнения вы сами можете сделать вывод о том, что если бы я и мог (а я не могу, т[ак] к[ак] не имею своих денег) исполнить ваше желание, я не сделал бы этого, т[ак] к[ак] нашел бы и знаю много и много людей, которые больше, чем вы, нуждаются в денежной помощи. Я знаю вас: вы человек очень умный и очень гордый, но думаю, что вместе с тем в вас живет и большая нравственная сила, — религиозное чувство, и потому надеюсь и прошу вас очень об этом: так же, как я над вашим письмом, подумайте и вы над моим и поработайте над недобрым чувством, которое оно может вызвать в вас и во всяком случае простите мне то, что может оскорбить вас. Совершенно искренно могу повторить то, что сказал в начале письма, что ничего не чувствую к вам, кроме самого доброго любовного чувства. Ответьте мне, если испытаете то же. Если же нет, не отвечайте. Я буду знать, что вы не согласны со мной, — думаю, что только до времени.

Любящий вас Лев Толстой.

4 сент. 1907.

Подлинник написан на машинке, подписан и датирован собственноручно; поправки внесены рукой H. Н. Гусева. Впервые опубликовано в ПТС, I, № 254. На полях подлинника написан М. П. Новиковым (карандашом) конспект его ответа Толстому. В ГМТ хранятся два черновика комментируемого письма: автограф, датированный 2 сентября, и переписанная с него машинописная копия, имеющая незначительные собственноручные поправки Толстого. Подлинник, очевидно, выверен H. Н. Гусевым с этой копии. В нашей публикации исправлено по черновику-автографу несколько слов (ошибки допущены при переписке на машинке).

О Михаиле Петровиче Новикове (1871—1939) см. т. 53, стр. 445—447.

Ответ на обширное письмо М. П. Новикова от 29 августа 1907 г.

Новиков писал о своих переживаниях, вызываемых, с одной стороны, его мировоззрением в духе Толстого, с другой стороны тяжелым материальным положением из-за его малоземелья (на семь душ один надел). Он остается верным своим взглядам, но жизнь, голодные рты детей доказывают, что «одною духовною свободой довольствоваться нельзя». «Своей гордой и красивой фразой: не хлебом единым будет жив человек — христианство только прикрыло свою слабость в разрешении экономического вопроса о хлебе». «Голод, который они (бедные люди) носят в себе всю жизнь, поведет их всюду, но только не туда, где нет хлеба земного. Помогите мне добыть земли, добыть хлеб, о котором, кажется, всю жизнь я не тосковал так, как теперь, когда увидел как-то само собой, что пока у меня нет земли, не будет и свободного хлеба и свободного духа». Еще в январе Толстой заметил, что «в таких крестьянах, как Новиков, у которых основа не религиозная, он разочаровался». В день получения письма Новикова он говорил: «Когда читаешь письмо Новикова, кажется, что всё это правда, а оно неправда. Если хочешь быть христианином, то не пеняй, что нельзя воспитать в школах пятерых детей. Первое требование мирской жизни — семейная жизнь. Кто хочет жить по-христиански, не должен жениться… Он [Новиков] мне всегда бывал тяжел. Он необыкновенно умен и всегда тяжел… Пишет, что у него раздут живот от плохого питания. Он совершенно здоров». Толстой заметил, что письмо Новикова написано очень сильно: «Дай бог, чтобы Меньшиков писал так» (ЯЗ, записи 13 января и 1 сентября 1907 г.). См. также Христо Досев, «Вблизи Ясной Поляны», изд. «Посредник», М., s. а., стр. 13 и 14.