Полное собрание сочинений. Том 8. Мир за нашим окном

Как добывали птиц для ловчей охоты и почему были они столь дороги? Дело в том, что хищные птицы вообще не очень многочисленны, к тому же лучшие из соколов — кречеты водятся в северных землях. Специальные люди ловили их в Исландии, Скандинавии, в России — «за Двиной и Печорой». Промысел этот можно сравнить с добычей драгоценных металлов. Но если намытое золото в дальнейшем нуждается только в охране, то «живой товар» нуждался в «тщательном бережении». Всем людям, имевшим отношение к соколам, строжайше запрещалось пить, курить, играть в азартные игры, «дабы государевым птицам от пьяных или нечистых людей дурного не учинилось». Ловцы кречетов («помытчики») доставляли птиц с севера в Холмогоры (место рождения Ломоносова), а потом уже санным путем медленно, в специальных, обшитых войлоком, коробах доставляли в Москву. Деньги на прокорм птиц и людей должны были давать по пути следования местные власти. А нарочные гонцы, опережая обоз, спешили к царю доложить о здоровье птиц. Всего за год в Москву доставлялась сотня или немногим более кречетов. И это считалось хорошей добычей.

С появлением дробового ружья интерес к ловчим охотам в Европе резко упал. В России энтузиасты-любители в прошлом веке еще охотились с кречетом. Одним из охотников был писатель Аксаков.

Сегодня мы наблюдаем любопытное возрождение соколиной охоты. Ружье дало слишком большие преимущества человеку перед дикой природой. И люди теперь сознательно усложняют процесс охоты, стараясь оставить для дичи как можно больше шансов спастись.

В последние годы охота с ловчими птицами распространилась во Франции, ФРГ, Англии, Соединенных Штатах, Австрии, в ГДР (сто пятьдесят соколов) и особенно в Венгрии, где культура охоты особенно высока. У нас с ловчими птицами (главным образом с орлами) охотятся в Закавказье и Средней Азии.

Охота с птицей, конечно, много сложней и хлопотливее, чем с ружьем. Во-первых, сокола надо поймать. Его берут из гнезда, когда он уже хорошо оперился, или ловят совсем молодым на приманку сетями. Дальше идет процесс воспитания. Сокола надо приучить к человеку.

Есть много способов это сделать. На старых соколиных дворах были, например, помещения, заполненные водой, где соколу негде сесть. Полетав, он волей-неволей садился на плечо человеку и тут же получал мясо. Голод и пища с руки постепенно приучают птицу к охотнику. Этот процесс называют «держание». Потом сокола (или орла) приучают к охоте, отпуская его для начала на поводке. На этой поре предметом охоты служит чучело дичи или подобие чучела — «вабило». И весь процесс называют «вабление». Тут важно научить птицу стремительно нападать и возвращаться к охотнику.

Потом наступает «притравливание» — охота на полуживую добычу. Птица уже свободно летает и, овладев дичью, все-таки по привычке слетает на перчатку охотника. Все, птица готова к ловле. Она исправно будет служить человеку. Но это не служба собаки, которая преданно принесет и положит добычу у ног охотника.

Птица охотится «для себя». А человек, наслаждаясь охотой, забирает добычу у своего друга, голодом понуждая его снова и снова преследовать дичь.

Приручение птиц и сама охота, как видим, хлопотливы и не очень просты. Однако процесс приручения соколов столь интересен и охота так поэтична, что нашлось бы немало любителей древнего спорта. Но есть в этом деле загвоздка. Где добыть птицу? При большом увлечении ловчей охотой есть опасность вконец истребить соколов. Поэтому во всех странах введен строгий регламент отлова птиц (а также изъятия их из гнезд).

Такова история одной из древнейших охот на земле.

_{Фото автора. 16 октября 1971 г.}

Снег

(Окно в природу)

Снег в октябре — дело обычное, но снег осенний редко бывает обильным и долговечным. Попорошил и, глядишь, в тот же день и растаял. Название таким снегопадам — зазимки. Но вот не «зазимок», а зима с вьюгой, какие случаются в феврале, посетила среднюю полосу.

Почти двое суток без перерыва (15 и 16 октября) бушевала метель на смоленских, московских, владимирских, горьковских землях, в Чувашии и Мордовии. Сначала шел мокрый снег, потом морозец его подсушил, завыла поземка, закружились белые вихри…

В воскресенье, выглянув утром в окно, я увидел, как дворник, стоя на одной ноге, высыпал из резинового сапога снег, не уронившие листьев кусты и молодые деревья были пригнуты снегом к земле, грузовик вез из парка поломанные сучья. А позвонивший из Подмосковья друг удивился: «Ты дома? Ну, брат, что тут в лесу!..» Я немедленно стал снаряжать лыжи, припоминая, ходил ли я когда-нибудь на лыжах в октябре месяце…

Такой лес я видел лишь однажды, в конце февраля. Без лыжни идти было почти не под силу. Временами по колено в снегу я прошел по знакомым местам километра два, пока наконец не встретил лыжню и костер, на котором варился чай. Трое парней приветствовали меня, как приветствуют в океане одинокую лодку.

Тему для разговора не надо было искать.

— Ну погода! Ну лес!..

Вчера еще черный сумрачный, лес сиял теперь радостной белизной. Молодые елки и сосны были похожи на снежных баб. Лес держал на ветках неимоверные тяжести. Все, что могло согнуться, согнулось. Молодые липы, орешник, березы касались земли верхушками. Сорокалетние сосны и елки, там где растут они кучно и густо, сумели сдержать тяжесть ветра и снега. Но чуть дерево в стороне — сломалось, как будто это всего лишь тоненький прутик.

Воскресенье выдалось солнечным. Небо было звеняще-синим. И от этого день был очень похож на мартовский. Только красок в лесу было, пожалуй, побольше. К синеватым оттенкам снега и темным пятнам хвои прибавлялись красные языки не облетевших берез, зеленые лопухи бузины и алая россыпь не съеденных птицами ягод боярышника и рябины.

Когда в полдень солнце стало подтачивать снег и подул ветер, безмолвный лес наполнился странными вздохами — как будто в рыхлую массу снега то и дело бросали сверху перины. Облегченно расправлялись ветки у елок, пружинами выпрямлялись березы. Иногда удара палкой по дереву было довольно, чтобы случился снежный обвал. Мелкая серебристая пыль летела сверху вперемежку с желтыми листьями. Ветер гнал листья по снегу, и они с теплым шуршанием наполняли лыжню.

Над лесом с криком летели дрозды и галки. Торопливо в направлении юго-запада пролетело несколько уток.

Уже на закате солнца, когда все в лесу сделалось синим, а верхушки берез горели красным, я наткнулся на ночлежное место рябчика. Птица ночевала по всем правилам зимнего времени — норка, ход в рыхлом снегу и удивительный по красоте рисунок: ямка и возле нее отпечаток двух крыльев — тут рябчик взлетел.

В нескольких местах леса я измерил глубину снега. Почти везде линейка уходила на двадцать — двадцать пять сантиметров, а в крепях, в зарослях трав и мелких кустов, снегу было полметра.

Откуда так неожиданно, так много снегу, и надолго ли? Синоптики говорят: снег рожден холодом Арктики и влагой, которую ветры пригнали с теплого Средиземного моря. Как раз на широте Подмосковья два фронта встретились. За тридцать часов в этой войне холода и тепла снегу выпало больше, чем за иной месяц зимы. Любопытно, что в это же самое время немного южнее Москвы стояла обычная осень.

Вернувшись из лесу, я позвонил в Воронеж: «Как там у вас?» — «У нас семнадцать градусов тепла. Ходили за грибами, убираем капусту».

А ведь это, если говорить о погоде, почти что рядом с Москвой. Растает снег или будет лежать? Скорее всего растает, хотя наши отцы и деды помнят годы, когда зима становилась на Покров день (14 октября). А снега столь же обильные выпадали даже в августе. Вот свидетельство летописца: «Снег выпал 12 августа. Шел три дня и три ночи. Выпало его на четыре пяди. Всякий хлеб под снегом полег… А зима была теплая». (1420 год. Третья Новгородская летопись).

Как видим, то, что кажется нам новым и необычным, на земле уже было.