Полное собрание стихотворений

твой лепет сладостный любя...

Очарованье звуковое,

не умолкай, звени, звени.

Я вижу прошлое живое,

между деревьями огни

а усадьбе прадеда, и окна

открыты настежь, и скользят,

как бы шелковые волокна,

цветные звуки в темный сад,

стекая с клавишей блестящих

под чьей-то плещущей рукой

и умолкая за рекой,

в полях росистых, в синих чащах.

x x x

Все окна открыв, опустив занавески,

ты в зале роялю сказала: живи!

Как легкие крылья во мраке и блеске,

задвигались руки твои.

Под левой - мольба зазвенела несмело,

под правою - отклик волнисто возник,

за клавишем клавиш, то черный, то белый,

звеня, погружался на миг.

В откинутой крышке отливы лоснились,

и руки твои, отраженные там,

как бледные бабочки, плавно носились

по черным и белым цветам.

И звуки холмились во мраке и в блеске,

и ропот взбирался, и шепот сбегал,

и ветер ночной раздувал занавески

и звездное небо впускал.

x x x

В полнолунье, в гостиной пыльной и пышной,

где рояль уснул средь узорных теней,

опустив ресницы, ты вышла неслышно

из оливковой рамы своей.

В этом доме ветхом, давно опустелом,

над лазурным креслом, на светлой стене

между зеркалом круглым и шкапом белым,

улыбалась ты некогда мне.

И блестящие клавиши пели ярко,

и на солнце глубокий вспыхивал пол,

и в окне, на еловой опушке парка,

серебрился березовый ствол.

И потом не забыл я веселых комнат,

и в сиянье ночи, и в сумраке дня,

на чужбине я чуял, что кто-то помнит,

и спасет, и утешит меня.

И теперь ты вышла из рамы старинной,

из усадьбы любимой, и в час тоски

я увидел вновь платья вырез невинный,

на девичьих висках завитки.

x x x

И улыбка твоя мне давно знакома

и знаком изгиб этих тонких бровей,

и с тобою пришло из родного дома

много милых, душистых теней.

Из родного дома, где легкие льдинки

чуть блестят под люстрой, и льется в окно

голубая ночь, и страница из Глинки

на рояле белеет давно...

x x x

О, любовь, ты светла и крылата,

но я в блеске твоем не забыл,

что в пруду неизвестном когда-то

я простым головастиком был.

Я на первой странице творенья

только маленькой был запятой,

но уже я любил отраженья

в полнолунье и день золотой.

И, дивясь темно-синим стрекозкам,

я играл, и нырял, и всплывал,

отливал гуттаперчевым лоском

и мерцающий хвостик свивал.

В том пруду изумрудно-узорном,

где змеились лучи в темноте,

где кружился я живчиком черным,

ты сияла на плоском листе.

О, любовь. Я за тайной твоею

возвращаюсь по лестнице лет...

В добрый час водяную лилею

полюбил головастик-поэт.

Глаза

Под тонкою луной, в стране далекой, древней,

так говорил поэт смеющейся царевне:

Напев сквозных цикад умрет в листве олив,

погаснут светляки на гиацинтах смятых,

но сладостный разрез твоих продолговатых

атласно-темных глаз, их ласка, и отлив

чуть сизый на белке, и блеск на нижней веке,

и складки нежные над верхнею,- навеки

останутся в моих сияющих стихах,

и людям будет мил твой длинный взор счастливый,

пока есть на земле цикады и оливы

и влажный гиацинт в алмазных светляках.

Так говорил поэт смеющейся царевне

под тонкою луной, в стране далекой, древней...

x x x

Пускай все горестней и глуше

уходит мир в стальные сны...

Мы здесь одни, и наши души

одной весной убелены.

И вместе, вместе, и навеки,

построим мир - незримый, наш;

я в нем создал леса и реки,

ты звезды и цветы создашь.

И в этот век огня и гнева

мы будем жить в веках иных

в прохладах моего напева,

в долинах ландышей твоих.

И только внуки наших внуков

мой стих весенний полюбя

сквозь тень и свет воздушных звуков

увидят - белую - тебя...

III. Ушедшее

Пасха

На смерть отца

Я вижу облако сияющее, крышу

блестящую вдали, как зеркало... Я слышу,

как дышит тень и каплет свет...

Так как же нет тебя? Ты умер, а сегодня

сияет влажный мир, грядет весна Господня,

растет, зовет... Тебя же нет.

Но если все ручьи о чуде вновь запели,

но если перезвон и золото капели

не ослепительная ложь,

а трепетный призыв, сладчайшее "воскресни",

великое "цвети",- тогда ты в этой песне,

ты в этом блеске, ты живешь!..

1922 г.

x x x

Молчи, не вспенивай души,

не расточай свои печали,

чтоб слезы душу расцвечали

в ненарушаемой тиши.

Слезу - бесценный самоцвет

таи в сокровищнице черной...

В порыве скорби непокорной

ты погасил бы тайный свет.

Блаженно-бережно таи

дар лучезарный, дар страданья,

живую радугу, рыданья

неизречимые твои...

Чтоб в этот час твои уста,

как бездыханные, молчали...

Вот - целомудрие печали,

глубин священных чистота.

Тристан

1

По водам траурным и лунным

не лебедь легкая плывет,

плывет ладья и звоном струнным

луну лилейную зовет.

Под небом нежным и блестящим

ладью, поющую во сне,

с увещеваньем шелестящим