День ушел куда-то на запад. По эту сторону горизонта была ночь. Я сидел за столом напротив окна, подперев голову ладонью. Небо закрывали облака, мир своим мраком прижался к стеклам окна, не было видно ни зги. Чувство одиночества, усиливаясь в такие часы до невообразимой тоски, захватило меня. Неясные образы возникали и исчезали в голове, меня клонило ко сну, но в дремоте я все-таки пододвинул к себе карандаш и бумагу…

И вдруг вой, одинокий и отчаянно безысходный, заставил меня поднять слипающиеся глаза. Небо разъЯснилось.

Полнолуние…

Появление луны было неожиданным в этой беспросветности. Ее свет как будто призывал все живое встрепенуться от отчаяния и объединиться в своем одиночестве. Уравнивала ли луна в правах всех, не обращая внимания ни на природную иерархию, ни на социальный статус, ни на возраст и амбиции, я не знаю, но все мы были сейчас ее детьми и ее сиротами – сиротами подлунного мира. Может быть, только под луной мы можем… нет, не ощутить, а только приблизиться к ощущению единства с этим миром и друг с другом – единства одиноких душ.

Шло время, я завороженно слушал этот вой, обращенный ввысь, и понимал, что в это мгновение, глядя на небо, я вижу то же, что и тот, кто воет. Не сразу, но я стал различать интонации, чувства и почти понимать, что хотел выразить голос. Это были мысли без слов, это было состояние души – одиночество, понятное всему живому. Голос говорил о праве занимать свое, именно свое место во вселенной и указывал на несправедливость и скоротечность этого мира. Мысли и чувства входили в меня, становились моими, и в душе я уже готов был тоже обходиться без слов. Лунный свет и одинокий вой показывали мне путь к пониманию того, что есть вокруг меня вечного и непреходящего, и того, что есть в нем конечного и бренного. Я увидел этот мир в его гармонии белого и черного, в его холодном свете и космическом мраке, без начала и конца. Отодвинув от себя бумагу и карандаш, я вслушивался в звуки ночи.

Конец ознакомительного фрагмента.