Полный финиш

— Я, что ли? — искренне удивился Крылов.

— А кто вчера ходил со мной в вагон-ресторан и там танцевал стриптиз на столе по просьбе каких-то пьяных блядей с восемнадцатой плацкарты? Если бы не я, тебя вообще бы с поезда ссадили.

— Да? Че, правда? — недоуменно проговорил Тоша, а потом перевел взгляд на меня и спросил: — Что, Женька, плющит? А мы с твоим Саньком уже похмелились.

— Заметно, — выговорила я. — Хорошие у вас методы знакомства, господа.

— Ты всю ночь что-то бормотала, а потом два раза вскрикнула так, что я чуть с лавки не свалился, — сказал Крылов.

— Достаточно, — прервала его я.

— Кошмар приснился, что ль?

— Да… кошмар. Пустыня, дорога, толпы людей… и из-под ног… из трещин стебли выскакивают и утаскивают вглубь. Как щупальца осьминогов, — деревянным голосом сказала я.

Потенциальный курортник Крылов услышал, кажется, только про поле.

— Это такой анекдот есть… типа того, что ты сейчас рассказала. Идет, значит, по пустынной дороге мусульманин, тащит на себе уйму тюков, сумок, ребенка ведет, все такое. А впереди жена идет — налегке. Ничего не несет. И тут встречают они аксакала. Аксакал говорит:

«Вах, почтенный, что ты делаешь?»

«А что такое?»

«Ты не чтишь Коран. Ведь всеблагий Аллах устами своего пророка Мухаммеда заповедал, что мужчина должен только воевать и молиться. Все остальное должна делать жена. А ты что, несешь все сам, а жена впереди идет, ни хрена не делает».

Мусульманин говорит:

«А как же я должен идти?»

«Вах, уважаемый, ты должен сесть на ишак, ехать впереди и читать Коран. А жена пусть тащит за тобой шмотки и детей. Как заповедал пророк!»

«Все это так, почтенный, но, когда писали Коран, еще не знали, что такое минное поле!»

— Спасибо, утешил… — пробормотала я, не глядя на весело хохочущего над собственным анекдотом Тошу.

…Когда я вышла из купе, то буквально натолкнулась на мрачного как туча, похмельного Немякшина, который приволакивал свои нижние конечности куда-то в направлении туалета. Под правым его глазом наливался полновесный фонарь, который Паша время от времени ощупывал.

Он только что вышел из своего купе, а вслед за ним в коридор прошел высокий, коротко стриженный парень в очках в стильной оправе. Его лицо, строгое, загорелое, широкоскулое, показалось мне знакомым, а уж когда он повернулся ко мне анфас, я подняла брови и с вопросительной интонацией произнесла:

— Это самое… Олег? Денисов?

Он вскинул на меня небольшие, чуть прищуренные глаза и после некоторой паузы сказал:

— Ты что, Женька, тоже едешь из Питера в Сочи? Что-то я тебя раньше не видел в поезде.

— А я не из Питера. Я подсела в Тарасове. Вместе вот с этим гражданином и его сотоварищами. — Я кивнула на остановившего посреди коридора Немякшина, угрюмо смотревшего на нас через плечо.

Улыбка сбежала с лица Олега:

— А, эти придурки из соседнего купе? Ты что… вместе с ними едешь, да?

— Ну да. А что такое?

Денисов красноречиво посмотрел на Немякшина, который пробормотал себе под нос что-то нецензурное, идя по коридору, и сказал:

— Да ничего. Просто выпили вчера ребята лишнего и начали непонятки строить. Козлы. К Светке клеились, как банный лист к заднице. Вот… немножно повздорили, блин. — Он поднял сжатый кулак, и я увидела, что два сустава на нем разбиты. — Редкие уроды, надо тебе сказать, Женя. Ну ничего… если так и дальше будет продолжаться, в Сочи я им не позавидую. Рихтанут. Раскатают, как батоны, и тогда…

— Да ладно тебе, Олег, — произнесла я. — Мне тоже досталось от них. Напоили, вот теперь с бодуна корчусь. А я вообще-то редко употребляю это… алкоголь. Даже пиво.

— Отказалась бы, — хмуро сказал Денисов.

— Да разве им можно отказать!

— Вот и Светка примерно то же самое говорит! — неожиданно сверкнув улыбкой, сказал Олег.

С Олегом Денисовым я познакомилась месяца три назад в Петербурге. Были общие дела, не всегда вписывающиеся в рамки закона. Конечно, я прекрасно отдавала себе отчет, что этот парень, который умел блеснуть обаянием, несмотря на полное отсутствие хороших манер, — что этот парень вполне вписывается в популярную категорию «член организованного преступного сообщества». Но мне до того не было и нет дела. Просто последний мой клиент, по чьим делам я, собственно, и выезжала в Питер, имел тесные связи с бандитским «коллективом», в который входил и Олег Денисов. Так пышно именовали группировку сами ее члены.

— А что не самолетом? — спросила я.

— А не могу я самолетом. Плющит, как негра в телогрейке. Пацаны все авиарейсом, в натуре, а вот я поездом тащусь.

Он тряхнул головой и сказал:

— Если что, заходи к нам в купе. Да там, кажется, и твой новый знакомый трется.

И он кивнул на возвращающегося из туалета Пашу Немякшина, который на этот раз не завернул в денисовское купе, в котором он ехал, а зашел прямо к своим друзьям, сверкнув на нас недобрым подозрительным взглядом поверх очков a la Жак Паганель…

* * *

После завтрака я стала свидетелем новых героических свершений веселой троицы. Более того, в свое шоу они вовлекли и Сашу Воронцова, который до этого пытался ворковать со мной, но понял тщетность своих любовных потуг в таком раздолбайском обществе.

Перенес, так сказать, на Сочи.

Они стали играть в домино. Вчетвером. Я в этом участия не принимала, но вполне хватило и наблюдения за тем, как парни щелкают по столу костяшками и потом смачно пробивают проигравшему по ушам карточной колодой.

По всей видимости, новообразовавшийся квартет чувствовал себя неплохо.

…Чего нельзя было сказать обо мне. Обычно я легко переносила похмелье, а сейчас… сейчас, даже после того, как я в порядке навязанной Воронцовым и Крыловым опохмелки выпила пива и позавтракала, дурнотное состояние не желало рассасываться. Подташнивало, и под горло постоянно подкатывали комки, отчего на висках выступали мелкие, бисерные капельки пота. К тому же перед глазами плыло.

— А этот… м-м-м… бритоголовый товарищ из моего купе с тобой знаком, что ли? — спросил Немякшин, смачно щелкая доминошкой по столу.

— Знаком, — ответила я. — По Питеру.

Воронцов поднял голову и спросил:

— Какой еще бритоголовый товарищ?

Я через силу улыбнулась:

— Примерно таким же тоном спрашивал Иван Васильич Бунша: «Кака-а-ая така-а-я собака?! Не позволю о царях такие песни петь!»

— Э… как?

— Это в «Иван Васильевич меняет профессию», — пояснил плохо разбирающемуся в кинематографе Воронцову Тоша Крылов. — Когда гусляры поют: «К на-а-ам еде-ет собака-а-а крымский ха-ан! Собака!!»