Полный карман песка

Я вижу, как глаза Эмми округляются, затем она отворачивается от меня, чтобы убежать обратно в гостиную. Домашнее задание, особенно с тех пор, как она на домашнем обучении и лишена товарищей, чтобы смягчить удар, стоит как раз над ванной в ее «списке вещей, которые я не выношу». Заставлять ее делать что-либо из этого списка - словно выдергивать ей зубы.

В ванной комнате я поворачиваю кран с горячей водой, чуть смягчаю ее холодной, потом скручиваю волосы и избавляюсь от одежды. Думаю, мои глаза расширяются, когда я опускаю в воду большой палец ноги. Я погружаюсь в теплую жидкость, не сдерживая стон.

– Черт возьми, как же хорошо! — объявляю я пустой комнате.

Здесь довольно тихо, спокойствие нарушает лишь приглушенный гул телевизора.

Я позволяю глазам закрыться, в мои мысли проскальзывает Коул. Его красивое лицо, невероятное тело, неприкрытая сила. Скрытая уязвимость. Он похож на нечто прекрасное, восхитительное, искусно созданное, загадочное, и словно упакован в коробку с надписью «Держись подальше», небрежно выведенной спереди. Что создает самую непреодолимую комбинацию, которую я когда-либо встречала. Так легко представить его сбивающим меня с ног, держащим в своих сильных руках, сокрушающим мои губы своими идеально вылепленными губами, согревающим мою кожу своим шершавым прикосновением. Боже!

Я не знаю, сколько времени провела в мире своих фантазий; наконец, поднимаю голову, чтобы осмотреться. Эмми счастливо поет вместе с одним из своих любимых DVD-дисков, а моя вода значительно похолодела. Не готовая еще отказаться от Коула, я цепляюсь большим пальцем ноги за затычку и дергаю. Позволяю спуститься паре дюймов почти холодной воды, прежде чем снова затыкаю ванну и поворачиваю кран, чтобы добавить еще горячей. Я слышу приглушенный звон, и практически вся конструкция остается в моей руке, за ней следует шквал воды.

Тяжелые брызги ударяют мне прямо в лицо. Я визжу и прижимаю руку, чтобы заткнуть дыру в трубе. Вода попадает мне в глаза, вздымается к потолку и выливается из ванной на пол прежде, чем я успеваю среагировать. И даже после она все еще извергается, словно безумная. И становится все горячее.

– Мама! Что случилось?

Эмми стоит в дверях с широко раскрытыми глазами. Я расправляю ладонь у основания трубы, чтобы остановить течь, осматриваясь вокруг в поисках какого-либо вентиля, отключающего воду. И вижу лишь один, как раз рядом с ванной - для унитаза.

Мои мысли несутся вскачь. Я не сантехник! И понятия не имею, что делать в подобной ситуации, помимо того, чтобы позволить воде затопить дом, - а это окажется настоящим кошмаром! Одна мысль, один человек, и словно хлопок в моей голове. Разумно это или нет, но я цепляюсь за этот образ.

– Эмми, мне нужно, чтобы ты сбегала в коттедж через улицу. Ты знаешь, где мистер Дэнзер работал летом?

– Да, я знаю, в каком.

– Иди прямо туда и постучи в дверь. Не останавливайся и не разговаривай больше ни с кем, слышишь?

– Я не буду, мамочка.
– Ее глаза смотрят испуганно, но она уже пятится из ванной.

– Эмми, найди мистера Дэнзера и приведи его сюда, хорошо?

Она кивает и затем поворачивается, готовая бежать.

– Эмми!
– кричу я. И облегченно вздыхаю, когда она снова появляется в дверном проеме. Мои щеки пылают.
– Дай мне два полотенца, - прошу я.

Она хватает одно с раковины, где я его оставила, другое достает из шкафчика внизу, и протягивает оба мне. Вода обильно вытекает из-под моих пальцев, когда я ослабляю хватку, чтобы обмотать одно полотенце вокруг тела, при этом протащив половину его по воде, а другое запихать в трубу, чтобы остановить поток горячей воды.

– Хорошо. Иди, иди, иди!

Она бежит прочь, а я молюсь о том, чтобы это оказалось верным решением. Сейчас ужасное время года для поиска альтернативного жилья. И если кто-то и сможет все это починить, держу пари, что это Коул.

Я снова выдергиваю пробку и слушаю, как булькает, спускаясь, вода в ванной, а мой желудок сжимается от тревожного ожидания.

Глава 10

Коул

Часть меня рада, что Иден больше не появляется в окне. Довольно тяжело просто выбросить ее из своих мыслей, но когда я могу ее видеть… когда она спокойно стоит в своей кухне и смотрит на меня…

Я закрываю глаза и стискиваю зубы от ненужного ощущения, что прорывается во мне. Не хочу к ней что-либо чувствовать. Не хочу думать о ней или представлять, что чувствую ее мягкие губы своими. Не хочу лежать ночью без сна и думать о том, что она делает, что надевает, когда ложится в кровать, или на что похожа, когда спит. Не хочу ничего подобного.

Но это не имеет значения. Я увяз в любом случае. Неважно, как сильно я с этим борюсь, она — это все, о чем я могу думать. Включая и день на пляже.

Я почти не слышу стук в дверь. Слишком погружен в раздумья, а звук очень мягкий. На секунду перестаю стучать молотком, чтобы послушать; возможно, я мог ошибиться, приняв посторонний шум за стук. Но затем я слышу его снова, нерешительный, но настойчивый.

Я кладу молоток и иду к двери, приоткрываю ее, чтобы выглянуть наружу. На крыльце стоит дочь Иден, Эмми. Ее глаза размером с чайные блюдца, палец уютно засунут в рот, и она покачивает одной ногой, полностью скрытой чем-то, подозрительно похожим на ботинок ее матери.

Во мне вспыхивает жгучая паника. Я рывком распахиваю дверь и опускаюсь перед ней на одно колено.

– Эмми, что это? Твоя мама ранена?

Она медленно трясет головой, подозрительно глядя на меня, словно я могу попытаться схватить ее и убежать. Облегчение омывает меня, и на секунду я опускаю голову. Я не могу проявлять беспокойство. Не могу выказывать больше, чем простую вежливость, что проявляют люди, когда тревожатся о том, что случилось с кем-то, кого они едва знают. Но на самом деле все иначе. Это облегчение… паника, что я почувствовал вначале… все это намного больше, чем простая вежливость. Чертовски больше.

И я понятия не имею, почему.

Снова коротко, неясно мелькает мысль: «Что, черт возьми, она со мной делает?»

Эмми поднимает руку и указывает назад, на свой дом. Ее сообщение ясно.

Я мог бы ответить, но слова застревают у меня в горле, когда она, удивляя меня, тянется к моей руке и обвивает свои маленькие пальчики вокруг моих. Что-то перехватывает у меня в груди. На несколько секунд мир становится тревожно-эмоциональным. Проходит какое-то время прежде, чем я могу говорить.