Полосатый рейс (сборник)
Шрифт:
Вышел из кино потрясенный режиссер Крылов и, проходя мимо Сажина, развел руками, сказал:
— Невероятно!..
Смотрели с удивлением друг на друга две женщины, две костюмерши из Посредрабиса — обе убитые солдатами на экране.
— Нет, это удивительно, — сказала наконец одна из них, — мне просто не верится, что ты — это ты, а не та…
— Мне самой странно, а на тебя я смотрела и думала — боже мой, неужели это Соня… — и обе улыбнулись.
— Что ж, товарищи, — сказал наконец Сажин, — поздравляю вас всех… — И он пошел, надевая на ходу шинель и фуражку, становиться в очередь на следующий сеанс.
И снова пламенел на черно–белом
— Кто там? — спросил Глушко, подойдя к двери и открыв ее.
На улице, освещенный упавшим из квартиры светом, стоял Сажин.
— Что ты? Что случилось?… — с недоумением спросил Глушко.
Сажин шагнул к нему и изо всех сил обнял.
— Да ты что… да что случилось? Пусти… ребра поломаешь… — старался освободиться Глушко.
Сияющий Сажин отпустил его наконец и скинул фуражку.
— Пустишь к себе или одевайся, выходи…
— Да ты что, ошалел, что ли? Ночь… Ну, заходи, черт с тобой, ребята спят, Настя в кровати… заходи, ладно, раз такое дело…
— Будем шепотом… — сказал Сажин, скинул шинель, вошел в комнату. — Здравствуйте, Настя! — действительно шепотом сказал он, но так тряхнул ее руку, что Настя громко вскрикнула, и дети проснулись. Сажин возбужденно заходил по комнате.
— Ну, валяй выкладывай, случилось что–нибудь? — спросил Глушко.
Сажин остановился, взвихрил волосы.
— Случилось, — сказал он, — ты фильму нашу не смотрел еще — «Броненосец „Потемкин"»?
— Нет еще.
— Потому и спрашиваешь — что случилось? Видел бы — не спросил бы! В общем, одевайтесь и сейчас же идите в кино.
— Да ты что? Ночь на дворе.
— Да?… Ночь?… Ладно, завтра пойдете, — разрешил Сажин. — Это, братцы, такая вещь… просто революция… вот это кино, это я понимаю… Какой же я был дурак… до чего дурак… Кто бы мог думать… А наши посредрабисники… И женщину одну если б вы видели… там сына убили… — И, помолчав, Сажин сказал как бы уже самому себе: — Ах, черт меня возьми, черт меня возьми… — Сажин опомнился, заметил, что мальчишки не спят, смотрят на него во все глазенки. — Товарищи, простите, я, кажется, всех переполошил, детей разбудил, ах, черт возьми… пойду я…
И снова Сажин стоял у старой, покосившейся халупы за развалившимся забором. На этот раз он вошел в калитку и постучал в дверь. Никто не ответил. Затем из сарайчика в глубине двора вышла старуха.
— Клавка? — ответила она на вопрос Сажина. — Съехала. Давно съехала.
— Куда? Не знаете?
— Нет, милый, того не знаю. Не платила за квартиру — сколько ей ни говорю, а она: тетя Даша да тетя Даша, потерпите — нету, ну, нету денег… Я сама вижу, что нет, терпела, да всякому терпежу ведь конец бывает…
— Она, может быть, перебралась куда–нибудь тут же, в Одессе?
— Нет, милый, нет. Очень ее участковый донимал, что документу нет… куда–то поехала доли искать. Наймусь, говорит, в горничные. А кто ее с двумя добавлениями возьмет? Вот тут жила она…
Старуха открыла дверь в пристройку — тесный сарайчик, с крохотным — в ладонь — окошком. Земляной пол. В углу солома, покрытая рядном. Оглядывая это жалкое жилье, Сажин заметил на подоконнике бутылку с темной жидкостью. На приклеенной бумажке
были написаны знакомые два слова «Грудной отвар».— Это я ей заваривала, — сказала старуха, — какой–то, сказывала, человек больной у нее был…
Сажин взял бутылку. Еще раз взглянул на убогую конуру, на солому в углу. Простился. Ушел.
Каждый день ходил Сажин на «Броненосец „Потемкин"».
На зрителях «Бомонда», на их взволнованных лицах мерцал отраженный свет. Сажин сидел среди них, мучительно вглядываясь в экран, где Клавдия снова трагически несла навстречу своей смерти мертвого ребенка. Вот прошли кадры Клавдии, закончилась часть, и Сажин встал, пошел к выходу. Зрители сидели молча, потрясенные картиной, и терпеливо ждали продолжения. Сажин остановился на улице у входа в кино, возле большого плаката с фотографиями из «Броненосца». Там была и фотография Клавдии, несущей ребенка. В кинобудке нервничал Анатолий. Он снял уже с аппарата бобину с показанной частью и, обернувшись, увидел, что мальчика со следующей частью нет.
— Ну где он, проклятый… Сеанс срывает…
— Толик! — раздался отчаянный крик с улицы. — Бежи на помощь!
Анатолий — как был — босиком выскочил на площадку наружной лестницы. Внизу стоял Василек. Он держал высоко над головой вырванную у Бома коробку пленки, а свободной рукой отталкивал мальчишку, который храбро бросался на него. Хохоча, Василек помахал коробкой в воздухе и крикнул Анатолию:
— Привет, Толюнчик! Ты у меня еще харкать кровью будешь за ту суку Верку. Я буду с каждой программы у тебя части перехватывать и сжигать. Понял, падла?…
Анатолий спрыгнул с площадки, минуя лесенку, прямо в снег и бросился на Василька. Но тот встретил его сильным ударом в лицо, и Толик упал. Василек побежал, отмахиваясь от Бома, который цеплялся за его ногу и кусался, как собачонка.
Анатолий, шатаясь, встал и кинулся за Васильком. Шлепая босыми ногами по снегу, он догнал бандита у входа в кинотеатр и рванул у него из рук коробку. Сажин увидел, как блеснул нож, и Василек удрал, оставив пленку в руках Анатолия. Сажин подбежал к нему. У Анатолия была разодрана куртка и кровь шла из раны на руке.
— Давай перетяну руку…
— Потом, потом… — бормотал Анатолий, — потом…
И он пошлепал босой обратно к своей кинобудке. Сажин помог ему взобраться по лесенке, и Анатолий стал заряжать часть. В зале не слышалось обычное в таких случаях «сапожник», но там уже топали ногами — антракт затянулся. Наконец пленка заряжена, свет в зале потушен.
— Крути, — сказал Анатолий Бому, который поднялся в аппаратную. И Бом завертел ручку.
— Тут у меня дельная аптечка есть… — Анатолий указал на тумбочку, и Сажин достал из картонной коробки бинт и йод. Рана повыше локтя была неглубокой, и, разрезав рукав Толиной куртки, Сажин обработал ее йодом и накрепко забинтовал.
— Ну, теперь я в полном ажуре, — сказал Толик и попытался двигать рукой, — только, гм… крутить придется сегодня тебе одному, Бомка.
— Покручу, подумаешь, международный вопрос…
— Чем бы тут вам помочь? — спросил Сажин.
— Все нормально. Спасибо.
На кухне сажинской квартиры происходили важные события. Вся женская часть населения сбилась вокруг Лизаветы, которая держала в руке письмо. На Лизавете был «роскошный» халат, пальцы унизаны кольцами.
— Чтоб я так жила — Веркин почерк, — говорила она, рассматривая письмо, — чтоб я своего ребенка почерк не узнала… Адрес — Сажину…