Половинка чемодана, или Писателями не рождаются

Когда несколько лет спустя я увидела подлинное полотно Карла Брюллова в стенах нашего Русского музея, впечатление оказалось менее сильным, чем от маленькой копии, увиденной в детстве. Но в Русский музей я попала много позднее, лет в 10–12, когда ездила по городу уже одна.

А первым музеем, куда меня привела мама, оказался Железнодорожный музей. Он находился в нашем районе – возможно, поэтому и был выбран мамой для воскресной экскурсии. Сейчас у каждого второго малыша есть детская железная дорога: рельсы, будки стрелочников и миниатюрные вагончики, но я тогда, в свои семь лет, увидела всё это впервые – ни у кого из моих сверстников таких конструкций не было. Я, уткнув нос в стеклянные витрины, разглядывала всё это великолепие, пытаясь соотнести с миром настоящих железных дорог!

Настоящий железнодорожный вокзал и железную дорогу я уже видела года два назад, когда бабушка отвозила меня в гости к маме, тогда ещё жившей в соседнем Выборге. И хорошо запомнила своё знакомство с паровозом. Запомнила, потому что испугалась, впервые услышав его резкий, пронзительный свисток. Страх непонятного обрушился на меня, и я спряталась, уткнув голову бабушке в колени.

5. Первая встреча с морем

Поезда я любила, и особенно отложилась в памяти моя первая самостоятельная поездка в Батуми – фронтовая подруга мамы пригласила меня погостить к себе на каникулы. Мне было шестнадцать лет, я стояла у окна вагона, под ногами вздрагивали на стыках колёса поезда, и я испытывала нетерпение от встречи с морем точно так, как лирический герой тогда обожаемого мною Евгения Евтушенко:

…Курортники толпились в коридоре,смотрели в окна:«Вскоре будет море!»Одни,схватив товарищей за плечи,свои припоминалис морем встречи.А для меняв музеях и квартирахоно висело в рамках под стеклом.Его я видел только на картинахи только лишь по книгам знал о нём.И вновь соседей трогал я рукою,и был в своих вопросахя упрям:«Скажите, скоро?..А оно – какое?» —«Да погоди,сейчас увидишь сам…»И вот – рывок,и поезд – на просторе,и сразу в мире нету ничего:исчезло всё вокруг —и только море,затихло всё,и только шум его…

Когда я пожирала море глазами из окна летящего поезда, то меня охватывало предчувствие невероятного. Но в полной мере я ощутила море кожей чуть позже, когда входила в воду, осторожно ступая босыми подошвами на раскалённую от солнца каменистую гальку пляжа. Вода, в отличие от наших северных озёр, принимала моё тело с нежной лаской и теплом, не испытывая холодной свежестью. Плавала я неважно. Часто-часто махала руками, чудом проплывала «саженками» метров десять, однако смело заходила в воду почти по горло, едва доставая кончиками пальцев дна.

Однажды я прочувствовала настоящий норов моря, когда, зайдя в воду в лёгкий шторм, вдруг поняла, что не могу выбраться из воды на берег. Вначале волна обманчиво подталкивала меня к берегу, поднимая на гребень пенящейся воды. Однако, не дожидаясь моих последних шагов на сушу, волна вдруг резко подавалась назад, накрывая меня с головой. Раз за разом волна несла меня к берегу и тут же снова отбрасывала в море, царапая лицо мутными взвесями гальки.

Я выбралась всё же самостоятельно, навсегда запомнив испытанный мною ужас перед неподвластной мне стихией.

Но полученный мною урок не стал препятствием к дальнейшему общению с морем. От той первой поездки на юг остались наилучшие воспоминания. Ведь на море мы приходили большой компанией девушек и местных армянских парней. Там, в Батуми, я с удивлением узнала, что армяне и грузины, живущие в городе, друг друга недолюбливают. Мне казалось это странным, ведь ещё до появления известной песни «Мой адрес – Советский Союз» утверждение о единстве народов нам, послевоенным детям, казалось непреложной истиной. И в то лето, одним удушливо-тёплым кавказским вечером, я впервые поцеловалась с мальчиком. Им был мой ровесник, армянин Иосиф. Этот невинный летний роман завершился без всякого надрыва, мы даже не обменялись со знойным красавцем адресами для переписки. И кажется, что под конец моего отдыха спутником моих вечерних прогулок стал уже не менее красивый грузин.

В своей взрослой жизни я ещё не раз выезжала и на Кавказское побережье, и в Крым, но уже никогда не испытывала такого полного единения с морской стихией. Приходилось мне бывать и на Балтийском море – уже студенткой: проходила практику на морском полигоне в тогда ещё родственной Эстонии. А много позже случались служебные командировки на суровое Белое море, куда ездили курировать строительство кораблей специалисты нашего исследовательского института.

И вот что удивительно: рядом с морем я никогда не испытывала болезненного одиночества, не уходила внутрь себя, не ощущала каким-то там покинутым Ребёнком. Мои глаза бездумно созерцали морские просторы, когда я присаживалась даже на розоватых валунах побережья Финского залива. Море переполняло мою душу, вытесняя всё мелочное, необязательное, сиюминутное. И я сама становилась морем.

6. Дача в посёлке Вырица

Пока я росла, я не задумывалась, где проводить лето. Каждый год бабушка с дедушкой снимали дачу в одном из посёлков Карельского перешейка: озеро, хвойный лес, ягоды и грибы – незатейливое времяпровождение моих каникул. Лишь разовый выезд в пионерлагерь и парочка визитов к родственникам-знакомым в другие края разнообразили мои летние каникулы.

Но, когда у меня появилась своя семья, летний отдых для всех, особенно для детей, стал у нас главной проблемой: собственная дача мерещилась только в мечтах.

Я с одной или обеими дочками уезжала на каникулы в разные края нашей тогда огромной страны. Иногда покупали туристические путёвки, иногда ездили дикарями. Я побывала с ними в Белоруссии и Литве, в Подмосковье и в Закарпатье, и на разных черноморских курортах Кавказа и Крыма. Объездила почти всю Европейскую часть СССР. Но этими поездками я могла закрыть только один из трёх каникулярных месяцев наших детей, ведь мой отпуск составлял двадцать четыре рабочих дня. В свою очередь муж забирал детей и ехал к себе на родину, в маленький городок Белоруссии. Там его и внучек откармливала картофельными драниками белорусская бабушка Наташа. Моя мама не соглашалась жить на съёмных дачах с девочками и обычно проводила отпуска в санатории, подлечивала здоровье. Когда мои дочки подросли, на одну-две смены их стали отправлять в пионерский лагерь.

Так и перебивались, дробя лето на куски. И лишь однажды мы сняли дачу на весь сезон. Мы состыковали с мужем наши отпуска так, чтобы охватить почти все три летних месяца. На работе мне удалось дополнительно к очередному отпуску выбить две недели за свой счёт.

Эту дачу семья сняла совместно с семьёй моей подруги-сослуживицы Людмилы. Наш общий дачный дом находился в посёлке Вырица в нашей области. Дом на тот момент был недостроенным: только сруб и крыша, но это не охладило наш энтузиазм – ведь на случай холодной погоды имелась печь, обогревающая обе наши комнаты. Очень скоро мы с подругой убедились, что было ошибкой смешивать духовное общение с бытовым. Мы добровольно устроили коммунальную квартиру с общей кухней и с характерными для неё войнами «примусов». Кстати, готовить приходилось на керосинках – древних устройствах с тускло горящими в керосине фитилями. После городских газовых плит это представлялось почти непреодолимой сложностью.

Лето, как назло, выдалось холодным. Мне помнятся наша огромная неуютная комната, с бревенчатыми стенами, уплотнёнными серым мхом; черновой дощатый пол со щелями, сквозь которые тянуло холодом из неотделанного цокольного этажа. Помню и себя: стройная ещё молодая особа с короткой стрижкой – впервые подстриглась коротко ради удобства ухода за собой. Ведь мне, городской женщине с двумя детьми, приходилось метаться между керосинкой, печью и тазом с грязным детским бельём. Викочке исполнилось полтора года; Жанночка в тот год собиралась идти в первый класс. Вичку запомнила как неуклюжую малышку, укутанную всегда в нескладную шерстяную (сама связала) кофту и великие ей колготки, сползающие по ногам гармошкой. Эти колготки давно потеряли свежесть и цвет, потому что перешли ребёнку от старшей сестры. Да, с погодой в то лето не повезло! Так что и шестилетняя Жанча пробегала всё лето в синем вельветом платьице с длинным рукавом. Обе то заливались кашлем, то захлёбывались соплями, вылетающими из носа. И каждый вечер мы с подругой Людмилой, засыпав в нутро печи порцию мелко дроблённого угля, разжигали в ней огонь, чтобы чуть-чуть согреть продуваемый сквозняками дом.