Положение в гроб

Старичок Баранов с разгону, видимо, прочитал ремарку в этом тексте-сценарии: паузу, наверно, следовало сделать ему и, наверно, посмотреть в зал: не найдется ли в самом деле такой благородный, который вытряхнет бксчинствующего покойника из гроба. "И следовало бы, честно говоря!" - неслыно повисло в воздухе над начальствующей когортой.

Взлетевший Баранов честно и теперь даже вдохновенно выполнял свой последний дружеский долг, или, если подойти иначе, отрабатывал две тысячи рублей - весь весомая сумма для пенсионера, да и не только пенсионера.

– "Будь прокляты ваши кастрирующие редакторы, ваши анонимные цензоры, ваше страшное и кровавое НКВД - КГБ - вечное проклятие палачам Лубянки!

– ваши нищие магазины и зажиревшие холуи во князьях, ваше рабское бесправие и всесильная ложь".

("Ого! дошел и до общей политической программы!" - "Завещание съезду, а".
– "Фига в кармане..." - "Милое однако, устройство, при котором только мертвые и могут себе позволить... да и то..." - "М-да уж им терять нечего", - прошелестели шепоты.)

Но оказалось, что мертвому терять очень даже есть чего.

– "Я жил среди вас, все делал так, как делаете вы, добился ненужных благ и почестей, которых добиваетесь вы...
– но уж хоть после смерти лежать среди вас не хочу я.

Похорон, могил, памятников и речей над свежим холмиком не будет. Хватит фиглярства.

Нотариуса прошу предъявить товарищу Темину, второму секретарю писательской организации, -он, я полагаю, возглавляет этот цирк, если не сбежал еще бродяга, - ау, Сашок, ты здесь?"

Темин побагровел, чугунея массивно. Несколько человек - от входа, из безопасности, - заржали откровенно и бессердечно.

– "... предъявить расписку в получении мною от упомянутого театра ста пятидесяти девяти рублей за мои бренные останки и письменное согласие родственников, заверенное нотариально. Ничего, пусть живут счастливо на мои гонорары и смотрят на мой портрет, незачем таскаться вдаль к камню над моими костями, которые мне уже отслужили, пусть теперь хоть медицине послужат.

Панихида окончена, всем спасибо.

А теперь пошли все вон отсюда. Я устал, знаете, за семьдесят четыре года, пора и отдохнуть от вас."

* * *

Старик Баранов опустил локти, растопыренные предохранительно над письмом, как крылья наседки над цыпленком, письмо сложил и поместил в конверт, а конверт перегнул пополам и спрятал во внутренний карман.

Наступила совершенно понятная заминка, неловкая и неопределенная. Вроде и нельзя расходиться и надо расходиться, и ... нет, не безобразная, идиотская, немыслимая ситуация. Что теперь делать? Чем все должно кончиться?

Темин гнал блицпереговоры с Завидовичем. Хоть теперь следовало брать инициативу в свои руки, и немедленно. Естественно, никому не хотелос ьпринимать ответственность за беспрецедентный скандал.

Верх взял, само собой, старший по должности, закончив неразборчивые дебаты категорическим приказанием. Завидович вытянулся "смирно".

– Товарищи ! Ввиду всех обстоятельств и неообходимости уточнения деталей всех просят покинуть зал! Церемонию считать оконченной, брякнул он.

Помедлили и потекли на выход. Оглядываясь, предвкушали перекурить сейчас происшедшее, посмаковать, переложив рюмкой в баре, обсудить и дождаться конца. Не каждый день, знаете!

– Насколько вообще это все законно?
– допрашивал Темин нотариуса.

– Абсолютно, - подтвердил тот с некоторым даже удовольствием. Медицинская экспертиза, заверенное завещание. Все соблюдено.

Руководящий взгляд обкомовского товарища в атылок гнул Темина в спину.

– Вы понимаете, что это попадает под уголовную статью, и виновным прийдется ответить, я вас уверяю.

– Отнюдь, есть заключение юристконсульта. Никакой пропаганды насилия, свержения, клеветы и нецензурных выражений.

– А публичное оскорбление гражданской церемонии? Этот чтец декламатор сядет, есть кому позаботиться.

– Судом над Барановым вы раздуете всеобщее посмещище. Прикиньте последствия. Как юрист, гарантирую его неуязвимость, максимум - сто рублей штрафа и предупреждение.

– А сколько вы получили за эту мерзость?!
– не выдержал Темин.

– Отчеты о гонорарах я подаю в коллегию.

– Но можно в чем-то изменить его волю? Это же нонсенс.

– Я обязан проследить и настоять на исполнении закона.

Товарищ из обкома броненосно подплыл и увлек нотариуса в сторонку втолковать.

Белые лепные двери в опустевшем зале распахнулись - по паркету протопали двое ребят в синих коротких пальто с какими-то шевронами.

– Сюда сейчас нельзя, товарищи!

– Санитары, из морга, - заурядно представился один а второй ткнул мятую справку.
– За трупом... вот.

– Не требуется. Кто вас прислал?

– Нас? Начальство. Распорядилось.

Завидович ворковал родственникам. Родственники слушали замкнуто; "только посмейте... последнюю волю отца..." злобно отвечал желчный, худой мужчина, сын, с ненавистью озирая доброхотов литературного мира. Семья в этой распре обнаружила подготовленное единство. (Заговор. Группа.)

– Вот что, - объявил позабытый на отшибе старик Баранов.
– Если вы его сейчас не отдадите согласно завещанию, то у меня заготовлены письма во все инстанции и в западные консульства. С указанием фамилий и деталей и текстом письма. Устраивает?

Похоже, это было правдой, черт ему сейчас не брат, чего ему бояться, пенсионеру, как его прищучишь?

Матерый литературный волк, опытный интриган и предусмотрительный боец Водоватов с треском выигрывал свой посмертный раунд.

* * *

– А вам бы помолчать.
– брезгливо уронил Темин. Продались за две тысячи, и теперь счастливы, что их получили. О вашем поведении сообщат куда следует, прийдется отвечать. Продажный циник...

Старичко коротко просеменил к Темину и с чудной ловкостью всадил ему пощечину. По массивной выскобленной щеке шлепнуло сыро и звучно.

Темин выдохнул и закрыл щеку.

Старичок любовно потрепал покойнику плечо, рек:

– Молодец, Сенька! По Сеньке шапка! Прощай, до встречи!
– и поцеловал в губы. От дверей бросил санитарам: - Давайте ребята, давайте!