Польско-русская война под бело-красным флагом

— Хорошо, — отвечают работяги. И тот, что повыше, добавляет: ну, тогда, может, сразу перейдем к ключевому вопросу, чего тут резину тянуть, если вы заранее знаете правильные ответы. Тот, что пониже, говорит: о’кей, точно.

Третий, последний вопрос. В последнее время засоленность реки Неман возросла на 15 %. Подчеркиваю: на 15 %. Состояние природной среды этих окрестностей ухудшилось, а воды Немана приобрели ультрамариновый цвет. Правда ли, что ответственность за такое положение вещей ложится на русских? А. Да. Б. Не знаю. В. Конечно. Вэ! — сразу же отвечает Анжела, работяги переглядываются, и тот, что повыше, добавляет: девять пунктов из десяти, самый лучший результат в рубрике «вооруженное отношение к расовому врагу». Ну, значит, красим забор, что поделаешь, мы сюда не лясы точить пришли. Записывают что надо куда надо и принимаются за забор.

Мы с Анжелой идем кончать эту херню с собакой. Я типа стою в сторонке и думаю про Суню, что какая бы она там ни была, а все равно жалко, что сдохла. Анжела своим военно-морским шузом загребает на нее землю, и я вдруг гляжу, что Суня пропадает из вида, точно телевизионное изображение с экрана среди помех, она типа порастает землей.

— Чао, бамбина, — говорю я Суне в последний раз. — Классная ты была сучка, только немного жирная.

Анжела смотрит на меня пристально, не в ее ли адрес намек, и загребает землю дальше. Потом говорит: хватит. А теперь отслужим богослужение, небольшой фокус-покус, чтобы Суня не попала туда, куда нам с тобой, Сильный, прямая дорожка, а мы с тобой попадем в ад, как в яблочко, на самое дно, да еще нас обломками сверху придавит, пустотой присыплет. Ты еще будешь свидетелем моей гибели под руинами, под камнями и обломками. А я буду смотреть на твою гибель. Такой вот конец. Давай, Сильный, чтоб Суня избежала нашей участи, тяжких страданий.

После чего утаптывает землю, вырывает несколько корней с травой и сажает их в землю на могиле Суни.

— Бог переворачивается в гробу, когда все это видит, — говорю я и крещусь.

— Ну, ты, кончай понты кидать, — говорит Анжела и хватает меня за руку, отчего меня дрожь пробирает по всему позвоночному суставу, потому что мне кажется, что это сама смерть, злобная и бешеная старуха-смерть схватила меня за руку и ведет на ту сторону реки.

— Ты что, с ума сошла? Пусти, — говорю я и удираю на крыльцо. Анжела смотрит на меня с некоторым изумлением и говорит: вчера ты относился ко мне по-другому, с нежностью. Но раз так, ладно. Нет так нет. Совсем необязательно держаться за ручки. Это мещанство. Каждый из нас свободная, независимая и отдельно взятая личность. Не знаю, что ты там себе думаешь, но я тоже независимый, отдельный и индивидуальный человек. И мы должны внести в этот вопрос ясность. Я не собираюсь отказываться от своих друзей, от своих привычек и хобби. И хочу, чтобы ты об этом знал.

А потом началось. Только мы успели войти в дом, надеть тапочки, шлепанцы, вдруг как зазвонит звонок, раз, второй, третий, как начнет кто-то валить в дверь кулаками. Охрана порядка. Или, то же самое, только хуже, Изабелла. Шутки в сторону, думаю я и, чтобы не пошел слух, что ищут моего братана, чтобы не пошел слух, что в нашей семье живут одни уголовники, говорю Анжеле, чтоб немного привела комнату в порядок, а я пока открою. И вовремя, потому что Наташа не успела еще в автоматически закрывающейся двери типа «Герда» пробить насквозь дыру в форме своего шуза. Хотя самой малости не хватило.

Смотрю я на нее. Наташа — это Наташа. Мы с ней познакомились на дискотеке. Хотя я понятия не имею, что она в День Без Русских делает в этом городе, в эту пору, в этой квартире. В свое время она катила бочку на Магду, мы как раз с Наташей познакомились, когда Магда пришла ко мне жаловаться, что какая-то мымра к ней пристебывается, и если бы у нее был настоящий парень, то он бы сказал этой суке, чтобы держалась подальше. Мы тогда с Магдой немного встречались, между нами уже завязалось довольно близкое знакомство, ну и пришлось мне идти выяснять отношения. Наташа мне сказала, что ненавидит Магду за одну ее рожу и что, когда она идет через танцзал, то пусть лучше Магда прижмется к стеночке и притихнет. Потом мы с ней тусовались довольно близко. А теперь она стоит в дверях и пялится на мои штаны, как будто у меня там стрелка присобачена, которая сейчас качнется, подползет к животу и покажет карту погоды на ближайшую неделю. Сегодня ожидается исключительно красная с порывами до черной погода с прояснениями. Сегодня будет русская погода. Над городом собираются красные тучи. День Без Русских из-за неблагоприятных погодных условий, возможно, придется отменить.

Я без понятия, чего она сюда приперлась, чего ей от меня надо. Спереди в волосах белая прядь. Хитрый взгляд. Небольшой горб.

— Депресняк? — спрашивает она меня на тему моих штанов, сально улыбаясь, мол, я кое-чего знаю, но не скажу. Хотя вообще-то Наташа классная телка. Только на что это она типа намекает? Типа со мной что-то не так, типа половые отклонения, окончательное и бесповоротное половое расстройство: прощай, мол, джордж, ты меня достал, из-за тебя я загадил себе штаны, и теперь тебе хана. Попытка убийства острым оружием. Хуже, почти самоубийство, игрушечный комплект для детей в возрасте от трех лет, звучное коммерческое название «маленькое самоубийство», кухонный ножик и крохотный гробик для джорджа из не разлагающихся в земле синтетических материалов, на цепочке. А для тех, кто позвонит первый, сюрприз от фирмы, чехольчик.

— Нееееееа, это одна моя знакомая, — говорю я Наташе на тему этих штанов, хотя надеюсь, что Анжела не слышит, а убирается в комнате.

— Фу, просто свинья, а не знакомая, это ж надо было так тебя уделать, а? — говорит Наташа, слюнявит палец и пытается стереть там, где надо.

— Ага, — говорю я. — Просто извращенка. — Наташа в ответ спрашивает, извращенка это что, имя у нее такое или фамилия, потому что она про анкетные данные меня спрашивает, а не про подвид.

И, нагло глядя мне прямо в глаза, дальше трет мне штаны своим пальцем. Ну, я ей на это начинаю постанывать. Она тогда меня отпихивает, кричит, что я такая же свинья, как и все, что она ко мне по-дружески, а я ей тут вылезаю со своей поганой эрекцией, и что, может, у меня или у моего братана есть какая травка, что-нибудь нюхнуть, потому что она за этим пришла.

— Заткни свою зяпу, ладно? — говорю я ей. — На полтона тише. У меня в гостях двоюродная сестра, — отчитываю я ее. — Заливаешь? — шипит Наташа, входит и на цыпочках адидасов идет в комнату, куда нагло заглядывает. — Никакая это не сестра, — шипит она в мою сторону, — это какая-то садомазохистка, какая-то мрачная проблядь. — Ты это, заткнись, понятно? — шиплю я ей, и мы вдвоем смотрим в дверную щелку. Анжела на коленях довольно-таки заторможенно собирает бумажки и окурки с пола. — Мля-а-а-а, она вообще живая или ты ее с кладбища приволок? Может, это вообще труп на батарейках? — шипит Наташа, пихает дверь и входит. — Привет рабочему классу. Ну, и как тебя зовут? Меня, например, Наташа. — Подает Анжеле руку и говорит: Ната. Ната Блокус.

— Анжелика, — говорит Анжела, — но если хочешь, можно просто Анжела.

— Анжела, значит? — говорит Наташа и подтягивает штаны.

— Просто Анжела, — говорит Анжела.

— Классные у тебя браслеты из гвоздей. Почем брала? — говорит Наташа.

— Смотря какой, — отвечает Анжела, поднимаясь с колен. — Они все разные, но в основном я их покупала сегодняшним летом в туристическом городке Закопане или на других высокогорных экскурсиях.

— Класс, — говорит Наташа. — Просто завал.

Отходняк у меня просто голимый. Я до сих пор не знаю, говорил об этом или нет, но у меня череп сносит и вообще, наверное, я прямо сейчас умру. И не буду скрывать, что, глядя на Наташу, глядя на Анжелу, я задумываюсь над таким вот подозрением, что это ясный как белый день ад, специальный ад за барыжничество, за амфу, ад с незаходящим солнцем, с лампочкой в пять тысяч ватт прямо в глаза, с какой-то тусовкой, на которой веселятся две отмороженные телки, из которых одна, может, вообще давно уже жмурик, а вторая шастает по квартире, с отвращением поднимает разные вещи и бросает их назад на ковер. Как одночленная комиссия по делам произошедшего тут военного преступления. Как вьетнамский солдат среди зарослей сахарного тростника. Под одеяло на диване заглядывает: о, я вижу, тут была крутая резня, а, Сильный, кого это ты так уделал, извращенец, собаку свою, что ли, говорит она.

Анжеле бледнеть уже дальше некуда, поэтому она резко сереет. К тому же она вдруг отрыгивает, что грозит опасностью, может, на свет божий опять просится очередная порция камней. Нужно ее спасать, потому что как ни крути, а сегодня она проявила к нам с Суней большую доброжелательность и смекалку.

— У меня собака сдохла, — объясняю я Наташе, показывая на диван, — русские отравили. Она умирала в муках и все засрала кровью. Они ей скормили саморазрывающийся внутри жертвы патрон. Противопехотную мину в еде, — говорю я, сажусь рядом с Анжелой на диван и утешительно обнимаю ее рукой. — Она нам всю квартиру загадила, мы ее только что похоронили.