Полтава. Рассказ о гибели одной армии

Ранним утром 30 июня Юлленкрук послал людей и в Переволочну, и к посту у Кишенки — узнать, не видно ли армии. Из обоих мест ответили отрицательно. Работы по подготовке переправы продолжались. Разобрав старую церковь на бревна для моста, шведы попытались сплавить часть из них вверх по Днепру, но веревки лопнули и лес унесло течением. Не имея никаких сведений об армии, Юлленкрук уже начал беспокоиться, однако около девяти утра через поле прибежал мальчонка с вестью о том, что «войско идет». Тогда Юлленкрук, дабы обезопасить и охранить переправу, послал за Днепр человек тридцать солдат, которых сам распределил по другому берегу. Он как раз устанавливал два поста на самом обрыве, когда различил вдали, на левом берегу реки, несколько скачущих всадников. Армия действительно была на подходе.

Однако до соединения с главными силами пришлось подождать. Войска около двух часов простояли за Кобеляками, прежде чем продолжили походный марш. Русская нерегулярная конница еще не раз пыталась нападать на задний отряд, но и эти атаки были отбиты, после чего всадники стали смирно следовать за шведами на расстоянии примерно в две версты. В основном поход протекал без потерь для шведской стороны, хотя несколько человек отставших все-таки попало в руки преследователей. Некоторых взяли в плен, когда они решились вернуться за вещами с брошенных подвод. Войско катилось дальше, подгоняемое слухами о том, что переправа через Днепр уже готова. После полудня шведская армия начала приближаться к Днепру возле Переволочны. Обоз не стал идти вдоль Ворсклы до развалин Переволочны, а повернул чуть севернее вправо и, срезая угол, направился сразу в Тахтаевку. Когда к Переволочне подошел отряд Крёйца, поступили донесения о том, что переправа обеспечена и поставлена под охрану; эта весть еще больше подстегнула кавалеристов, которые во весь опор поскакали к Тахтаевке.

Около полудня Юлленкрук завидел надвигавшиеся от Переволочны первые скопления конников. Сразу вслед за ними обрушился целый поток телег и подвод. К генерал-квартирмейстеру подъехал генерал-адъютант Юлленклу и передал ему распоряжение предстать перед королем, который вот-вот прибудет. «Разве армия не осталась у Кишенки?» — спросил остолбеневший Юлленкрук. Этого генерал-адъютант не знал, а на вопрос Юлленкрука, беседовал ли с королем офицер из караульного поста под Кишенкой, Юлленклу ответил, что, конечно же, беседовал, но Его Величество захотел сам поехать вперед для разговора с генерал-квартирмейстером. В тот же миг подоспел и король. Армия не только не остановилась у Кишенки, но стремглав, безрассудно понеслась к Тахтаевке, где, по всеобщему убеждению, ее ждала готовая переправа. Переправа, осуществимость которой вообще была крайне сомнительна.

26. «Они будут драться, коль скоро я прикажу им!»

Юлленкрук рассказал о нехватке материалов и рабочей силы — в виде объяснения, почему он считает, что армии лучше было остановиться у Кишенки. В ответ король лишь пробормотал: «Да-да, надо поворачивать». Карл и в самом деле развернулся и отъехал назад, но недалеко: он встал на луговине у реки, где, обдуваемые знойным ветром, начали скапливаться артиллерия, войска и значительная часть обоза.

Прискакал на рекогносцировку к Днепру и Левенхаупт. Место, выбранное Юлленкруком для перехода через реку, не понравилось генералу: по его мнению, оно напоминало тупик, ловушку. Встревоженный, он вернулся туда, где стояли его запасные лошади, и нашел спешившийся там же драгунский полк Шлиппенбаха. Усталый, измотанный поносом и нестерпимой жарой, Левенхаупт искал тени, чтобы отдохнуть. Майор Русенкамп устроил ему у маркитантской повозки импровизированный навес от солнца, и генерал лег. Не прошло и нескольких минут, как Левенхаупт обнаружил забравшегося к нему в шляпу горностая и поймал его. Русенкамп и другие офицеры сбежались поглядеть на пойманного зверька. Левенхаупт подумал о том, что его армия, подобно горностаю, «сама себя в ловушку завлекла». Он отпустил зверька, «моля Господа, чтобы и мы так же во здравии из оного места выбрались».

Колонны одна за другой спускались с плоскогорья в простиравшуюся вдоль реки долину. Полки перемешались с обозом, создав невообразимую сумятицу из повозок и солдат. Вся армия собралась в единую массу, которая, однако, была растянута от окрестностей Переволочны до самой Тахтаевки. Позиция ее, несомненно, была ненадежной. Впереди раскинулся широкий стремительный Днепр. Речная долина хорошо просматривалась с возвышенной части местности, — возвышенность эта, которую многие называли песчаной горой, представляла собой заканчивавшееся возле реки степное плато. На стыке между плато и долиной виднелись небольшие топи и заболоченные блюдца. Около реки, на полпути между Переволочной и Тахтаевкой, находилось еще одно __ довольно протяженное — болото, затруднявшее подходы к берегу. Место было открытое, растительность большей частью льнула к болотам, кромке реки и домам, причем состояла в основном из кустарника и низкорослых молоденьких деревец. Почва была сухая и песчаная, а потому могла предложить очень мало подножного корма для лошадей. Наступавший неприятель имел возможность заблокировать единственный выход из долины (естественно, помимо переправы через реку) — дорогу, по которой шведы пришли сюда и которая вела к броду через Ворсклу у Кишенки, то есть путь, представлявший альтернативу переправе через Днепр. А если означенный неприятель занял бы и вытянутое в длину плоскогорье, с которого просматривалась речная долина, стоявшие внизу шведы оказались бы совершенно беззащитны перед вражеской артиллерией, поскольку она контролировала бы значительную часть речного берега. Небольшим утешением служило лишь то, что многочисленные болотца у подножия плоскогорья ограничивали возможности прямой русской атаки на долину. Впрочем, те же болотца сковывали и свободу передвижения для шведских войск. В том-то и заключалась основная слабость позиции: она самым радикальным образом ограничивала шведам простор для маневра. Если бы шведскому войску не удалось теперь перебраться через реку, оно в буквальном смысле слова уперлось бы в тупик. И если бы оно потом надумало переходить Ворсклу, ему пришлось бы поворачивать и той же дорогой идти обратно, к броду у Кишенки.

Однако тут же, вечером 30 июня, повернуть целую армию было далеко не простым делом. Конечно, к этому времени генералитет мало верил в наведение понтонного моста, однако переправа с помощью подручных плавательных средств уже началась. Приступил к переходу Сильверъельм с отрядом в 300 конников, следом за ним Мазепа со своей охраной, пасынком, женщинами, обозом, большим числом запорожцев и других казаков, а также шведской ротой конных егерей. Выше них по течению, на избранном для переправы месте, где напротив находились в реке два небольших острова, а до другого берега Днепра можно было «достать выстрелом из пушки», в лодки грузили седла, а коней заводили в реку, чтобы они перебирались вплавь. Очень скоро выяснились трудности грядущей переправы: Днепр был широк и быстр, и сильный ветер заставил многие связки плывущих коней повернуть вспять. У отряда Мазепы тоже было в распоряжении некоторое количество лодок, но переправа все равно оказалась сопряжена с риском, и часть ценностей — денег, золота и серебряных сосудов — была унесена стремительным течением. Рядовым казакам из окружения гетмана велено было перебираться собственными силами. Коней сцепляли вместе и заводили в реку, один казак держал в поводу первую лошадь, а остальные плыли, положив голову на круп той, что была впереди них. Когда передний казак уставал, он мог отдохнуть, уцепившись за гриву или хвост первого коня. Однако даже привычным казакам нелегко было перебраться через широкую реку, и многие из них утонули.

До шведского командования, видимо, стало постепенно доходить, что переправа им не по зубам. Перебросить целую армию за Днепр около Тахтаевки было очень сложно, если не сказать невозможно. Однако пока что никто не собирался отказываться от перехода Днепра и, избрав альтернативный вариант, идти к Кишенкскому броду через Ворсклу. Еще некоторое время возможность переправы через великую реку никем не подвергалась сомнению. Весь генералитет собрался в одной из палаток короля. Карл отдал Крёйцу приказ найти более подходящее для переправы место, но, поскольку уже наступали сумерки, генерал-майор решил (довольно-таки легкомысленно, хотя и по вполне понятным причинам) отложить рекогносцировку до рассвета. Пока шведское командование раздумывало, советовалось и морщило лбы над картами и схемами, вечерняя темнота все более сгущалась.

Попытка развернуть и заставить идти назад всю неповоротливую и пребывающую в расстройстве махину — обоз, артиллерию и войска — должна была стоить огромных усилий. Мало того, что такой маневр был сложен в исполнении, ему наверняка препятствовали и серьезные психологические барьеры — по крайней мере пока не будут испробованы все иные возможности. Армия легко катилась на юг: от врага и к маячившему впереди спасению. Поворот обратно, на север, чтобы идти к Кишенкскому броду, должен был показаться совершенно нелепым, поскольку в северном направлении были русские. Надо сказать, что само войско пребывало в удручающем состоянии. Общее настроение, особенно в тех частях, которые пережили недавний разгром под Полтавой, было проникнуто унынием и страхом. Пехотный капрал Эрик Ларссон Смепуст пишет, что к Днепру все шли «с печалью в сердцах». Шведскую армию целиком охватил упадок духа. Помимо всего прочего, со дня выхода из Пушкаревки снабжение продовольствием осуществлялось из рук вон плохо. Обоз шел отдельно от войсковых частей, и последним явно было нелегко разыскать свои подводы с провиантом. Некоторые солдаты по три дня не получали крошки хлеба. Угроза голода, которая накануне битвы витала над отдельными соединениями, теперь превратилась в реальность. Однако это было еще не все. За тяжкий и поспешный марш почти не выдалось времени для полноценного отдыха, так что и воинство и генералитет были предельно измотаны, рядовые и офицеры падали с ног от усталости. Вероятно, командование и рассудило, что армии не помешает остаться здесь на ночь, с тем чтобы наконец-то отдохнуть и запастись продовольствием. Очевидно, представлялось маловероятным, что русские успеют нагнать ее в течение ближайших двенадцати часов. Мнения по этому поводу разделились, но кое-кто из генералов высказался в том духе, что, мол, пройдет еще несколько дней, прежде чем неприятельские войска нагонят шведов, но и тогда русские будут измотаны, а потому малоопасны. Сам король не менее оптимично уверял, что, «если бы противник намеревался идти по пятам, он бы уже был тут». Правда, отряд Крёйца имел утром несколько стычек с русскими частями, но это была всего-навсего легкая нерегулярная конница, от которой мало толку в бою. Ее можно было не бояться.

Но, пока верховное командование судило и рядило, как лучше поступить, значительная часть армии уже приняла собственное решение и маниакально устремилась воплощать его в жизнь. Солдаты хотели любой ценой попасть за реку. Здесь следует напомнить про излишне оптимистические и просто ложные сообщения, которые передавались на марше от одной колонны к другой и суть которых сводилась к следующему: командование нашло место для переправы через Днепр и обеспечило его безопасность. Словно зачарованные, загипнотизированные этой надеждой на спасение, маршевые колонны неудержимо тянулись к Тахтаевке, спускались в долину и подходили к берегу. Вечером 30 июня все, как один, солдаты и обозники пребывали в уверенности, что армия действительно будет переправляться на тот берег — впечатление, которое наверняка еще упрочилось при виде того, как переезжают через реку кавалеристы Сильверъельма, конные егеря, а также Мазепа со всей своей свитой. Весьма сомнительно, чтобы у многих даже закралась мысль о возможности спасения другим способом — перейдя Ворсклу и направившись в Крым. Переправа через Днепр и продвижение в западном или юго-западном направлении, очевидно, считались единственным выходом из положения.

Смятение и страх были настолько сильны, что солдаты преисполнились решимости так или иначе одолеть широкую реку. Однако лодок и плотов было очень мало, их не могло хватить на всех. Имевшиеся в наличии неказистые плавательные средства мгновенно стали цениться на весь золота. В разлагающей, деморализующей, панической обстановке, девизом которой было «спасайся, кто может», ратники помчались на берег и силой захватили плоты, построенные под присмотром Юлленкрука. Тот, кто не сумел добыть себе средство передвижения с помощью рукоприкладства, начал строить сам. Даже полковники и другие высшие офицеры побросали свои части и принялись сооружать для себя подобие судов. Кто-то, подгоняемый страхом, лихорадочно искал бревна или любое другое дерево. Снежный ком покатился с горы и мгновенно вырос в лавину. Начали разбирать дома и разламывать повозки. Воины перерывали свои пожитки, отбирая самое важное, то, что хотели бы спасти вместе с собой. В стремнину сталкивались донельзя жалкие сооружения: солдаты пытались пересечь реку на зарядных ящиках или клеенчатых чехлах от артиллерийских фур, на связанных вместе ободьях колес, на сцепленных телегах или на шатких плотах из тоненьких молодых деревец.

Лошадей привязывали друг к дружке и загоняли в поток. Солдаты, у которых не оказывалось никакого средства передвижения, пробовали перебираться вплавь, некоторые — держась за что-нибудь, другие без всякой помощи. Однако река, как говорилось выше, была широкая и быстрая. Сильный ветер еще более затруднял переправу. В воду заходили группами по 10–20 воинов, а на ту сторону чаще всего выбиралось только несколько человек, остальные тонули. Судя по всему, большинство рискнувших плыть нашли смерть в волнах. Оставшиеся на берегу с ужасом взирали на то, как течение одного за другим поглощало и солдат и лошадей, отчего желание переправляться вплавь несколько поуменьшилось. Зрителям попытка переплыть Днепр казалась чистейшим самоубийством. Эскадронный пастор Смоландского кавалерийского полка пишет: «Когда увидели мы, с какими стенаниями народ на тот берег перебраться пробовал, решили мы со товарищи, что лучше останемся всем скопом и будь что будет, в любом случае доля более завидная, нежели с собой в реке покончить».