Полтава
Шрифт:
Казаки говорили, что не одному Марку дан конь. Удивлялись и даже хвалили доселе скупого кошевого.
Кандыбин зять, Демьян Копысточка, сам напомнил о прежней дружбе. Распрю залили крепкой горелкой.
— Мир! Мир!
— Мир! Чего ругаться в лихое время? — обнял Демьян Марка. — Вот бы не прозевать казацтву удачного мига.
Одинаково думали Марко и Демьян, потому и обнимались...
В Переволочной казацтво гуляло ещё два дня. А на третий туда прибыли те казаки, которые беседовали в Кодаке. Зажилые не пожалели горелки и для прибывших. А затем все узнали: есть в Переволочной
Радовалась голота, долго просидевшая в Кодаке.
У Марка с похмелья болела голова. Сначала он не вслушивался в слова мазепинских послов и не всматривался в подарки, хоть и без прежней злости глядел на них и молча терпел высловленную им устами Копысточки хвалу. Послами приехали генеральный судья Чуйкевич и бунчужный Мирович, а с ним и бывший киевский полковник Мокиевский.
Наконец Марко наставил ухо на посольскую речь. Чуйкевич говорил медленно, будто советовался с казаками. Умолкала даже шумная голота.
— Товариство! — журчали его слова. — Не уберёт царь городков. Нет... Уничтожит казацтво... Лишь только сил наберётся...
Мокиевский и Мирович кивали головами. Знать, заранее условились с Чуйкевичем.
Кто-то в толпе не выдержал:
— Как же быть?
Чуйкевич качал головой, будто перемешивая в ней мысли, и оттого наверх всплыло самое весомое:
— Силой надо принудить забрать городки!
— Слыхали! — в ответ много голосов. — А как?
Чуйкевич поднял руку с полусогнутым пальцем:
— Думаете, царь охраняет православную веру, а король против неё. А того не ведаете, что царь, побывав на чужбине, вздумал уничтожить православную веру, а всех вас сделать не только солдатами, но и латинянами! Уже папёж римский прислал ему благодарность за такие намерения. И в жёны царь выбрал себе женщину не нашей веры!
Мокиевский и Мирович облегчённо вздохнули, видя, как притихли запорожцы, хотя сами хорошо знали, что врёт, ой, врёт умница Чуйкевич.
После короткого затишья долго надрывалось товариство в крике:
— Царь — антихрист!
— Нет! Православную веру защищает!
— Зато его паны нас съедят!
— И жена уговорит его перейти в чужую веру!
Стонал майдан. Церковного звона не слышно. Только довбыши стуком перебивают гул. А когда немного угомонились казаки, Чуйкевич, подняв руку, где все красные пальцы сжаты в огромный кулак, успел посоветовать:
— Попробуем присоединиться к королю шведскому. Ведь Богдан Хмель когда-то об этом думал. Грозил московитам...
Новый гул прервал его совет. Но многие кричали утвердительно. Марко тоже неожиданно подумал, что Чуйкевич хоть и приехал от Мазепы, а говорит правду: от царя всего жди... Антихрист! Будет как на Дону. Поплывут и по Днепру плоты с казацкими трупами.
— Выгоним царя с московскими панами! — закричал Марко. — Волю гетманщине! Самостийну Украину!
— Волю! — поддержал Копысточка. — Царь — антихрист!
И началась свалка, после которой казаки снова пили и мирились, снова собирались на совет.
А на следующий день творилось то же самое. Уже в третий раз собралась рада, Нестулей, атаман переволочинский,
охрип от криков, поскольку угождал кошевому и побаивался казацтва, однако, казалось, и сегодня ничего не будет решено, а только ещё сильнее вздуются кулаки. Гордиенко притих, загадочно вслушивался.— Нельзя вступать в союз со шведами! — кричали одни.
Иные настаивали на своём:
— Как уберечься? Сила солому ломит!
Майдан ждал, что скажет Гордиенко. Ведь он посылал товариство на соединение с царскими войсками. Они отсюда недалеко, за Ворсклой. Вжались между шведами, чтобы ближе к запорожцам, к Днепру, к своим городкам на нём. Чтобы помешать шведам укрепить связь с татарами.
Неизвестность длилась долго. И наконец, когда вечернее солнце положило на широкий Днепр красные длинные тени, заговорил Гордиенко.
— Товариство! — прорезался неожиданно мощный голос. — Мы — сила. Доколе же нам терпеть позорные издевательства? Деды наши, наши отцы в земле зубами скрежещут, догадываясь о нашем безделье! Я правду говорю?
— Правду! Правду! — поддержали Гордиенка нарочито поставленные им казаки, так перемешивая снег с грязью, что она во все стороны летела брызгами. — Правда, батько! Нужно боронить Украину! Царь — антихрист!
Гордиенко ещё громче:
— Царь загонит украинцев за Волгу, а сюда пригонит своих бородатых кацапов да узкоглазых татар! Получается, правду говорят послы гетмана Мазепы — что хочет царь, то и делает. Получается, святую правду пишет гетман в своих письменах! Вот посмотрите на его парсуну, присланную нам в подарок!
Молодые казаки быстро подняли над возом что-то большое, яркое, красное — у Марка и глаза на лоб. Он уже видел эту парсуну. В Чернодубе! Это же её малевал брат Петрусь! Марко стал пробиваться поближе к возу. Это нелёгкая работа. На широкой плоскости живой человек в красном жупане! Глаза — многомудрые... Как же мог Марко не рассмотреть всего этого тогда, в церкви, когда показывал Петрусь эту парсуну, перед которой вмиг приумолкло всё товариство... Кто заслепил тогда глаза? Гордость заполнила Марка. Хорошо бы рассказать кому-нибудь о брате, да кому?
Гордиенко был доволен поведением казаков.
— Видите? Он строит церкви по всей гетманщине! Он нашу веру защищает! Он хочет видеть нашу Украину самостийной!
— Шведы отсюда недалеко! — пробивался сквозь голоса бас кошевого. — Ударим с нашей стороны. Прогоним царских вояк. Пойдут на них турки и татары. Не до нас будет царю.
Вот на что вывернул хитрец. Пусть и прежде нападал на православного царя, но это же — предательство! Что можно плести языком простому казарлюге, то грешно говорить кошевому.
Замолчали казаки надолго, как только замолчал кошевой. Наконец кого-то прорвало:
— Не пристанем!
— На православного царя напускать безбожного басурмана! Измена!
— Покажи то письмо, что от Мазепы приватно имеешь! Покажи!
Гордиенко взревел:
— Враки! Все слушали письмо! А теперь уже поздно назад оглобли поворачивать! Этой ночью наши товарищи за все кривды поубивали многих царских солдат, многих связали! Загляните в наши подземелья!
Он обращался к Нестулею. Нестулей поглаживал на пузе здоровенный ключ: