Полтавское сражение. И грянул бой

Лицо митрополита побагровело, кровью налились даже мочки ушей. Его руки, доселе спокойно лежавшие на подлокотниках кресла, напряглись, тело Иоасафа качнулось, приняло из полулежащего вертикальное положение.

— Да, гетман, под истинной верой я, конечно же, разумею христианство, а точнее, его восточную ветвь — православие. А у тебя по сему поводу имеется собственная, отличная от моей, точка зрения?

— О нет, отче, это не точка зрения, — ответил Мазепа. — Скажем так, у меня есть ряд соображений по поводу того, действительно ли христианство явилось для Руси истинной верой. Истина — суть понятия, верность и незыблемость коего не вызывает сомнений. А у меня существуют сомнения, что принятие христианства принесло языческой Руси только благо.

— Большинство деяний имеют не только положительную сторону, и я готов беседовать с тобой на эту тему. Однако ты не сказал, отчего Москва, по твоему разумению, должна разделить судьбу двух предшествовавших ей Римов — италийского и византийского? — спросил Кроковский, пристально глядя на Мазепу.

Тот на миг задумался. Ответить без утайки или отделаться шуткой? Конечно, митрополит не тот человек, перед которым можно открыть душу, однако почему он должен унижать себя, лицемеря с собеседником? Минуло время, когда он страшился сотника Протасьева, выполняющего при нем роль московского соглядатая, и полковника Анненского, чей полк был приставлен царем Петром к Мазепе то ли действительно для его охраны от ненадежных казачьих старшин, то ли с иной тайной целью. Что Мазепе сейчас чьи-то подозрения и наветы, если царь не поверил доносу на гетмана Генерального судьи Кочубея и полковника Искры, прямо обвинивших его в секретных связях со шведским королем и Станиславом Лещинским с целью изменить России? Даже если царь Петр и поверит Кроковскому, Мазепу это не страшит — он постоянно настороже и каждый миг готов к любому развитию событий, а против солдат полковника Анненкова при нем неотлучно находится полк сердюков [1] полковника Гната Галагана.

1

Сердюк — отборный казак личной гетманской стражи

— Разве не сказал? — притворно удивился Мазепа. — Наверное, счел это излишним, поскольку печальное будущее России как третьего Рима видно каждому здравомыслящему человеку. Ты назвал две причины падения италийского и византийского Римов, в действительности она одна — достигшие крайней точки смуты внутри самих Римов, потому что последовавшие военные поражения от внешних врагов лишь результат внутренних распрей. Разве не сказано в Писании, что всякое царство, разделившееся на двое, должно погибнуть?

— Сказано. Но какое отношение сия истина имеет к России? Державе, предводительствуемой умным, полным сил Государем, соединившим в себе качества мудрого правителя, дальновидного политика, удачливого воителя? Державе, которая со временем только крепнет и раздвигает свои пределы, а не хиреет и не погружается в пучину братоубийственных смут, как то случилось с италийским и византийским Римами.

— Россия крепнет и раздвигает пределы? — Глаза Мазепы насмешливо блеснули. — Но разве не происходило то же самое до определенной поры с обоими Римами? Разве не владел италийский Рим половиной известного тогда мира? Разве не простирались владения византийского Рима в Европе, Африке, Малой Азии? Однако наступает предел, после которого захват новых земель ведет не к увеличению мощи державы, а к ее ослаблению, а покорение и присоединение чужих народов не усиливает державу, а неизбежно подводит ее население к междоусобицам и кровавым смутам. Так и случилось с обоими Римами, когда они перешагнули пору расцвета и покатились к закату своего могущества и к началу конца их существования как великих империй. Москва, похоже, не удосужилась изучить ошибки своих старших собратьев и, повторяя их, намерена разделить незавидную судьбу предшествовавших ей Римов.

— По-твоему, Россия повторяет ошибки прежних римских империй? — ледяным тоном спросил Кроковский.

— Отче, я не сказал, что Москва точь-в-точь повторяет роковые ошибки предшествовавших ей Римов. Я лишь предположил, что она, похоже, не изучила должным образом их ошибки и может серьезно поплатиться за это. А ошибок, которые я имею в виду, две. Первая в том, что Россия без удержу рвется на западе к Балтике, а на востоке в просторы Сибири, на севере все дальше уходит в дали Студеного моря, а на юге пробивается к черноморским и каспийским берегам. Как бы не оказаться ей в роли жадной собаки, подавившейся чересчур большим куском мяса! Ведь именно неуемная жадность сгубила италийский и византийский Римы, когда они растянули свои границы до того, что в конце концов попросту не смогли защитить их...

— Названная тобой ошибка касается только Римов, предшественников Москвы, — перебил Мазепу митрополит, — Россия не зарится на чужое, она лишь желает возвратить себе то, что утратила в результате татарских нашествий и войн Смутного времени. Разве не стояла Киевская Русь твердой ногой на берегах Балтики, а разве не звалось Черное море прежде Русским?

— ...Вторая ошибка обоих Римов в том, — спокойно продолжал гетман, словно не слыша слов Кроковского, — что они растворили свой родной народ в массе народов и племен, потеряв собственную самобытность, прежде всего качества, которые вознесли их над соседями и позволили стать их победителями. Тесное общение и смешение с покоренными инородцами способствовали проникновению в среду коренных римских граждан слабостей и пороков покоренных ими народов, и рядом с любовью к Родине, верностью долгу, гордостью в их душах стали уживаться лицемерие, стяжательство, трусость. Зато оказавшиеся в составе римских империй ранее отсталые народы, перенимая от истинных римлян их науку, культуру, искусство, со временем поднимались до уровня и все больше начинали тяготиться своей зависимостью от Рима, не упуская ни единого благоприятного случая для обретения некогда утраченной независимости. Становясь меньшинством в созданных ими империях, коренные римляне теряли свое стержневое предназначение, утрачивали главенствующее положение и, в конце концов, подрывали силу своего народа-победителя...

— В Российской державе нет народа сильнее, нежели великороссы! — вновь перебил Мазепу митрополит. — А если к ним присовокупить нас, малороссов, их братьев по крови, вере, языку, нам вкупе не страшны никакие скопища инородцев, замысли они козни супротив державы или Государя.

— Покуда не страшны, отче, покуда. А вот растянет Россия свои границы вдоль вновь присоединенных на западе и юге земель, отправит на освоение дикой Сибири, как в ненасытную прорву, десятки и сотни тысяч исконных славян, будь то велико- или малороссы, не будет знать покоя, защищая и обустраивая завоеванные территории, и придет час, когда инородцы, не представлявшие прежде для державы опасности, станут для нее наиглавнейшей угрозой. А что дело обстоит именно так, они уже подтвердили, обнажив свои клыки во время мятежа Стеньки Разина. Кто поддержал его? Казаки? Нет. Да, были с ним гультяи — разбойнички казачьих кровей из тех, кому все едино, кого грабить — кызыл-башских купцов, царские караваны, русских бояр, однако родовые казаки не только не пошли за Стенькой, но захватили его в полон и выдали на суд Государю. Русские крестьяне? Тоже нет. Да, пристали кинему горькие пьяницы и те лодыри, что нос воротят не только от работы на помещика, но и на самого себя, но истинные хлеборобы-труженики отшатнулись от Стеньки. Зато к нему слетелась тьма мордвы, чувашей, черемисов, татар, башкир и прочих инородцев, не столь давно ставших российскими подданными. Что их привлекло к Стеньке, кстати, со многими своими ханами и баями? Конечно же, не любовь к донскому казаку Разину или к его обещанию поверстать всех желающих в казаки и жить всей Россией по староказачьему Присуду, а ненависть к России, их покорительнице, и стремление заново обрести от нее независимость.

— Мало ли кто чего хочет и к чему стремится, — усмехнулся Кроковский. — Поддержав Стеньку Разина и крепко поплатившись за это, поволжские инородцы надолго запомнят преподнесенный им урок и в дальнейшем не повторят совершенной ошибки.

— Ой ли, отче? — недоверчиво прищурился Мазепа. — Вспомни, сколько раз Польша пыталась отучить нас браться за сабли в ответ на своеволие на Украине шляхты или на ее желание насадить у нас вместо православия унию? Десятки раз! Шляхетская и казачья кровь лилась реками, а каков результат? Тот, что при гетмане Хмеле мы сбросили с шеи польскую удавку.

— Гетман, ты сравниваешь нас, запорожских и украинских казаченек, с полудикими поволжскими инородцами? — презрительно скривил губы Кроковский. — Нас, которых даже кичливые полячишки признали равными их знаменитым крылатым гусарам, нас, которых турки считают никем не превзойденными мореплавателями, нас, которых французский принц Конде объявил лучшей в мире пехотой?

[2]

— Отче, я никоим образом не ставлю на одну доску родное нам казачество и каких бы ни было инородцев. Просто я усомнился, что подавление бунта Разина с поддержавшими его инородцами Поволжья заставит их смириться с владычеством над ними чуждой России, и привел пример, когда реки крови не могли заставить народ отказаться от свободы. Но разве эта цель может быть достигнута лишь вооруженным путем? Сегодня инородцы из-за малочисленности и дикости бессильны против России, подавляющее большинство населения которой составляют славяне, но если Государи продолжат без удержу завоевывать и присоединять к державе новых инородцев — прибалтийских, кавказских, сибирских, туркестанских, те со временем могут сравняться по численности со славянским ядром России или даже превзойти его. Тогда у них будет два способа сбросить с себя владычество России: либо сообща выступить против нее с оружием в руках, либо дождаться, когда Россия в силу внешних или внутренних причин окажется у критической черты, и отказаться повиноваться центральной власти, заявив о своем выходе из державы.

2

За чистоту своих рядов боролись не только запорожцы, а позже черноморцы и кубанцы, но и другие казачьи войска. Особенно показателен в этом отношении пример донцов, когда Россия стала остро нуждаться в казачестве и путем института «приписного казачества» начала искусственно множить его численность. Вот выдержка из распоряжения по Донскому Войску его атамана Степана Ефремова от 17 апреля 1755 года: «...чтобы казаки, как сами, так дети их, на беглых и протчих великороссийских женках и девках не женились, также бы и своих казачьих дочерей за великороссийских и сказочных замуж не отдавали и к такому замужеству овдовевших казачьих жен не допускали...» Священникам тоже было строго велено, чтобы «соглашающих иттить в замужество за малороссиян и великороссиян казачьих жен и дочерей не венчали». А вот отрывок из жалобы Донского Войскового правительства князю Потемкину по поводу «приписных казаков»: «Хотя из них были и люди такие, кои давали надежду к службе, но все они, не имея к тому навыка от молодых лет, и будучи на своих местах или земледельцы или люди в праздность погруженные, оказались бесполезными, тем еще более, что нередко происходят от них из полков побеги и другие постыдные по службе упущения, касающиеся до нарекания Донских казаков, которые и рождением и воспитанием своим, получая свойственное предков их состояние, имеют особливые способности и усердие к службе, чем Войска сие приобрело славу»

— Российские Государи тоже знают историю и учитывают ее уроки, — назидательно произнес Кроковский. — Они не допустят, чтобы Россия расползлась в Европе или Азии настолько, что не сможет надежно защитить свои границы, и не позволят инородцам достичь числа, при коем Россия перестанет быть славянской державой. Или ты сомневаешься в здравомыслии ныне цар-ствуюшего либо будущих российских Самодержцев?

Мазепа подобрался в кресле, посмотрел на большие деревянные часы, висевшие над пушистым персидским ковром. Пожалуй, встречу с митрополитом пора заканчивать, поскольку ее цель уже полностью достигнута — в присутствии оппонента он вслух высказал то, о чем долго и мучительно размышлял в последнее время, решая наиважнейший в своей жизни вопрос: существует ли будущее у Украины в составе Российской державы и что надлежит делать ему, украинскому гетману, в случае, ежели этого нет или оно трагично.

Но одно дело размышлять наедине с собой, когда можно позволить существовать в голове сумбуру мыслей и произвольно прыгать с одной на другую, не доводя анализ самых неприятных из них до принятия решительного однозначного вывода, оставляя спасительную лазейку для нового витка рассуждений в надежде отыскать желанное решение, позволившее бы ему остаться в стороне от войны шведов с русскими. И совсем другое дело высказать мысли вслух перед возможным будущим врагом, когда, избегая всяких околичностей, двусмысленностей и недомолвок, необходимо ясно сформулировать свою точку зрения и отстоять ее в споре, когда твои доводы будут опровергаться, а доказательства браться под сомнение.