Полтавское сражение. И грянул бой

— Человек, который станет выполнять волю гетмана и первого министра шведского короля, имеет чин капитана, до прошлого года служил в царской армии, затем переметнулся к шведам.

— Фамилию его дядя плохо расслышал — то ли Фок, то ли Фокс, толи Фукс.

— Капитанов в шведской армии сотни, названные тобой фамилии плебейские и широко распространены, перебежчиков-немцев из русской армии у короля пруд пруди, — задумчиво произнесла Марыся. — Припомни, может, твой дядя еще что-нибудь слышал о капитане?

Казак почесал чуприну, нерешительно произнес:

— Когда Мазепа провожал графа, тот, будучи навеселе, на прощанье пошутковал, что ежели капитану в свое время не удалось изловить птаха с царской короной на голове, теперь ему представилась возможность спровадить на тот свет птаха с гетманской булавой в руке.

— А каким образом Мазепа и Пипер собираются покончить со Скоропадским? Пулей, кинжалом, ядом?

— Против Скоропадского они намерены применить все, что только возможно. Капитану-перебежчику велено отравить пана гетмана. Ежели ему это, не удастся, два мазепинских сердюка, которые прибудут в лагерь царских казаков под личиной добровольцев с Правобережья, постараются достать его пулей или кинжалом.

— Может, твоему дяде будет легче разузнать о подсылаемых к Скоропадскому сердюках? — спросила Марыся. — А они, в свою очередь, приведут к капитану-перебежчику?

— Он уже пытался заняться этим, но... Сердюков в напарники капитану должен подобрать Генеральный писарь, а чтобы те даже невзначай не смогли проболтаться о задании, их решено сразу же отправить под начало капитана.

— Я сегодня же приступлю к поискам капитана-перебежчика из царской армии с фамилией Фок, Фокс или Фукс, — пообещала Марыся. — Когда и где мы снова встретимся?

— Приходите завтра в полдень на это место, я буду вас ждать. Любопытствующим, коли такие объявятся, ответим, что вы решили еще раз внимательно осмотреть коня, поскольку сегодня у вас не было для этого времени. Договорились?

— Да. Всего доброго и до встречи завтра...

Придя домой и велев служанке не принимать гостей, кем бы они ни были, Марыся упала спиной на кровать, подложила под голову руки, задумалась. Стоит ли ей, польской княгине, создавая угрозу собственной безопасности, заботиться о сохранении жизни одному из своих бывших любовников? Да-да, бывших, ибо последний раз она встречалась и была близка с ним четыре месяца назад. Хотя Марыся часто вспоминала о бывшем стародубском полковнике, но уже не как о любовнике Иванке, а как о малороссийском гетмане Скоропадском, с которым она могла бы наилучшим образом устроить свое будущее после окончания войны Швеции с Россией. Однако будущее, о котором мечтала Марыся, возможно лишь в случае, если царь Петр после изгнания из Польши Лещинского, протеже короля Карла, пожелает видеть на ее престоле нынешнего гетмана Малороссии.

Кто может стать соперником Скоропадскому для избрания, а точнее, для назначения царем Петром, королем Речи Посполитой? Прежний король Август Второй Саксонский? Но неужели царь простит ему измену их союзу, предательское соглашение с королем Карлом, то, что по его вине в решающий период войны Россия осталась со Швецией один на один? А способен ли гордый и своенравный Петр забыть нанесенную ему Августом личную обиду, когда тот подаренную царем в знак дружбы шпагу с усыпанным драгоценными камнями эфесом подарил опять-таки в знак дружбы шведскому королю, который теперь частенько щеголяет с ней на боку? Такие вещи уважающие себя люди не прощают и расплачиваются с подобными Августу «друзьями» той же монетой, что получили от них.

А есть ли в Речи Посполитой люди, которым царь Петр мог бы предложить королевскую корону, оставшуюся бесхозной после Лещинского и Августа. Пожалуй, нет. Так называемым «польским принцам крови» Собесским она уже предлагалась, и те не решились взять на себя ответственность за судьбу Отчизны в тяжкий для нее час [72] . Другие знатные роды Речи Посполитой, начиная от польских Потоцких, Любомирских, Жолкевских и кончая литовскими Радзивиллами, Вишневецкими, Огинскими, настолько запятнали свою честь многочисленными перебежками от Лещинского к его противнику и наоборот, что об их кандидатурах не может быть речи.

72

Имеются в виду сыновья покойного короля Речи Посполитой Яна Собесского Яков и Константин, отказавшиеся от предложения царя Петра принять корону, и Александр, не пожелавший даже обсуждать этот вопрос

Правда, оставался коронный гетман Сенявский, хранивший верность царю Петру в надежде получить от него королевскую корону. Но всей Варшаве, а значит, и Москве известно, что под давлением французского посланника маркиза де Бонака Сенявский уже готов был перейти к Лещинскому, однако от этого поступка его удержала жена. Неглупая и расчетливая бабенка, наладившая прекрасные личные отношения с Лещинским, смогла добиться у того согласия, чтобы ее муженек смог объявить себя его сторонником без каких-либо неприятных последствий для своей карьеры в момент, когда поражение России в войне не будет вызывать сомнений. Поэтому большее, на что вправе претендовать шляхтич средней руки Сенявский за верность Москве, это сохранение за ним поста коронного гетмана, на который наверняка станут зариться представители более знатных родов.

В свое время польская корона предлагалась и достойным иностранцам из прославленных европейских фамилий, но они, как один, под благовидными предлогами отказались от сомнительной чести стать монархом страны, половина которой была занята шведскими, а другая половина русскими войсками [73] . Вряд ли потребуются эти либо подобные им люди царю Петру завтра, когда за русское влияние в Речи Посполитой будет сполна заплачено русской кровью, и Россия станет иметь неоспоримое право иметь в ней послушного себе короля, не обращая внимания на мнение об его происхождении и заслугах остальной Европы.

73

Речь идет об австрийском фельдмаршале принце Евгении Савойском, согласившемся принять польскую корону лишь после завершения войны России со Швецией, и венгерском князе Ференце Ракоци, потребовавшем от царя Петра для своей поддержки сильной армии

Таким королем, наиболее приемлемым для Москвы, может быть малороссийский гетман Скоропадский, чья преданность России доказана в ходе войны. Конечно, у царя Петра имеются и другие верные соратники, тот же честолюбивый Меншиков, однако у Скоропадского перед ними существует огромное преимущество — его кандидатура на королевский трон может найти в Речи Посполитой много влиятельных сторонников. Но это возможно в случае, если его женой будет она, княгиня Марыся Дольская, обладательница одной из знаменитейших в Польше фамилий и первая красавица Варшавы.

Даже если она сумеет расположить в пользу нового мужа, малороссийского гетмана, лишь треть своих бывших поклонников и любовников — а она постарается это сделать! — большинство голосов сенаторов ему обеспечено. Они же приложат силы, чтобы кандидатуру малороссийского гетмана поддержало на Сейме мелкое шляхетство. Разве он, родовой казак и потомственный шляхтич, не ближе ей по духу, воспитанию, языку, чем безродный Меншиков, скакнувший из грязи в князи, или какой-нибудь русский боярин, не связанный с Речью Посполитой ни кровью, ни семейными узами, чужой ей во всех отношениях? А если род князей Дольских к тому же выступит гарантом, что король Скоропадский клянется не сводить с шляхетством счета за события русско-шведской войны и внутренней междоусобицы, в победе малороссийского гетмана над его соперниками можно не сомневаться.

Правда, на пути заключения брака между Марысей и Скоропадским существует определенная сложность — у нее есть законный муж, у него — жена. Впрочем, от мужа она не получала известий почти три месяца, и, кто знает, не отправился ли он за это время на тот свет, получив удар казачьей пики или гусарской сабли? Если он жив и у католички княгини Дольской возникнут сложности с расторжением брака у архиепископа Гнезненского, примаса польского духовенства [74] , она без раздумий примет православие и получит развод с мужем-папежником у послушного царю Петру киевского митрополита Кроковского.

74

Литва имела своего примаса — виленского епископа