Полуденные врата
Шрифт:
– Это то, что я могу даровать тебе, только это, – пророкотал он. – И всего на несколько минут – мою силу. Подумай, парень! Вспомни! Подави страх! Вспомни, разве это было так плохо?
Конечно нет. Я вспомнил, как здорово было не ощущать своей пустоты, не ощущать одиночества, как ощущает его каждый человек, чувствовать себя заодно с чем-то безмерным, во много раз более сильным и возвышенным, чем я сам. Почувствовать себя состоявшимся! Не просто попавшим под власть других, как было с Рангдой, чего добивался Баронг, но самому получить её! Ни Рангде, ни даже Баронгу не удалось осквернить это ощущение.
– Ты боишься? – шепотом спросила меня Джеки. – Одно время ты думал, что всего боишься: и что подумают о тебе другие, и что будет со всеми твоими блестящими планами. Из-за этого-то ты и нашими отношениями пожертвовал, бросил меня. Но это же было заблуждение, Стив!
И в её прикосновении я тоже почувствовал силу, вливающуюся в меня, энергию не менее кипучую, чем энергия Шимпа, она согревала меня, горела во мне, как горит в кислороде сталь. И правда, почему бы и нет? Мы же на Спирали, за пределами Сердцевины, здесь все возможно и все существует, подобно тем чудовищным силам, что сошлись сейчас в поединке.
– Стив, – горячо проговорила Джеки, – не дай страху одолеть тебя!
С большим трудом, словно сумерки вокруг меня сгустились и превратились в закопченное стекло, я заставил себя поднять руки и одной обнял Джеки, крепко прижал её к себе, а другую вытянул вперед, хотя сделать это было невероятно тяжело. Я чувствовал, как шевелятся у меня на голове волосы, как пощипывает кожу на лице, будто вокруг гремят разряды энергий. Казалось, из растрепавшихся волос Джеки вылетают искры.
– Я готов! – крикнул я и, напружинившись, так что рука чуть не выскочила из сустава, схватил за плечо Шимпа.
Но моя рука прошла сквозь него, как сквозь дым.
А через секунду, крепко прижимая к себе Джеки, я уже парил в воздухе, поднимаясь кругами над зелеными склонами острова, как лист над костром. И в ушах у меня звучал голос Шимпа, хотя самого Шимпа я не видел:
– Гляди! Гляди! Как расшаталась без контроля система равновесия. Хотя Рангда и Баронг сражаются за власть в царстве теней, но борьба их отражается на Сердцевине. Смотри – дорога безумию открыта: начался puputan!
Сумерки внизу вспыхивали то багровым, то золотым светом. Бой между террористами и сопровождавшими нас военными переместился на рисовые поля, и, похоже, он велся уже с применением тяжелой артиллерии. Противники, видимо, вызвали поддержку, и у партизан силы оказались гораздо серьезнее, чем ожидалось. Через горы, раскачиваясь на ветру, спешил к воюющим «Ильюшин», по бортам у него, как перезрелые плоды, крепились оружейные подвески, носовой пулемет уже поливал огнем джунгли. Над отдаленными вершинами гор показались новые вертолеты. Вдруг прямо над рисовым полем зажглось алое пламя – разорвалась ракета. Словно в ответ, с черно-синей вершины Гунунг Агунга послышался рокот – и из кратера поднялись грозные пары, за ними в клубах дыма вырвались на свободу тучи горячего пепла, а вдали на вершине Гунунг Батура блестящая поверхность озера в огромной кальдере [177] вдруг задрожала, как затуманившееся зеркало, и выбросила в небо столб кипящей грязи и пара.
177
Кальдера (исп. ) – свальное или круглое углубление в верхнем конце жерла вулкана, образующееся в результате взрыва газов, достигает нескольких сотен метров в глубину и до 10—12 км в поперечнике.
– Этим двум горам ничего не стоит уничтожить остров! Гляди, Стивен Фишер, гляди собственными глазами и моими глазами тоже! Смотри и набирайся ума!
И вдруг как будто одноцветное изображение разом зажглось яркими красками…
Как будто плоская картина стала трехмерной…
Как будто рисунок на стене вдруг потянулся ко мне и обвился вокруг…
Как будто бессвязный лепет вдруг вылился в шекспировские строфы…
Как будто сухой стебель в моих пальцах вдруг набух соком, покрылся цветами и листьями и обдал меня ароматом…
Как будто все, что я видел, вдруг стало расти, наливаться, распространяться с апокалипсической быстротой – такой поразительной сделалась моя восприимчивость, весь мир стал во много раз огромней, чем я представлял его себе, словно за каждой моей мыслью раскинулись горизонты знаний и глубочайшие пропасти незнания. Ибо надо постичь бесконечно много, чтобы понять, сколько ещё существует непознанного, и, как арки полуразрушенного древнего храма, это ужасающее незнание обрушилось на меня, сводя на нет мой и без того ничтожный человеческий интеллект, мое жалкое существование. Я в
панике отбросил от себя эти мысли, взял себя в руки и уставился на остров, все ещё виднеющийся внизу.И увидел.
Все целиком, макрокосм. Единую систему, живое существо на фоне синего океана; передо мной, словно на предметном стекле микроскопа, лежал образец, и он был живым, как и я сам. И остров Бали был живым. Небывалая красота и величие этого зрелища поразили меня; паря высоко в воздухе, я чувствовал, как меня закрутило и завертело, перед моим не очень четким взором замелькали все страны мира, по лицу планеты ещё медленнее, чем с ледниковой скоростью, проползли континенты, и все они были живыми! Не просто мертвые окаменелости, на которых кто-то обитает, нет! Ведь откуда эти живущие черпают силы, как не из того же камня, не из почвы? И всюду маячило то, что жило там прежде и снова в конечном счете будет полно жизни. Лишенное жизни было частью жизни, так же как жизнь была частью лишенного жизни. Одно в свой срок переходило в другое, и грани между ними не было. А сама планета Земля, движущаяся среди звезд, которые сверкали сейчас надо мной, сама наша планета была живой, составленной из живых континентов. А дальше что? Что такое звезды? И все, что за ними?
Но мой полет замедлился, и перед моими глазами снова возник остров Бали. Я вспомнил об I Desa [178] , этом «мистере Деревне», и о доме – подобии человека. Таким и был этот живой организм подо мной – единое целое, созданное природой и человеком. Постоянно нарождающиеся, постоянно умирающие живые существа, населяющие остров, начиная с простейших водорослей и кончая Великим брамином, – составляющие клетки этого острова, его органы, поддерживающие в действии его тело. Но если Бали – живой организм, где его сердце – сердце этого кракена [179] из камня и грязи подо мной – и где его мозг?
178
Господин деревня (индонез. ).
179
Кракен – в скандинавской мифологии морское чудовище.
Поразмыслив, я понял. Кровь острова – вода, водная система, частично естественная, частично созданная человеком, – это вены, по ним и течет вода, а сердце, что гонит кровь по венам, – это система subak! Управляемая, в свою очередь, мозгом. Мозг – это созвездие храмов, храмов subak и всех прочих, которые неусыпно наблюдают за всеми аспектами сложной жизни острова, управляют ею и поддерживают в ней хрупкое, но строгое равновесие.
Или поддерживали. Пока на остров не хлынули представители иных культур, пока не расцвел пышным цветом туризм, пока не начался взрывной рост населения и не установился правительственный контроль. И остров – будто тело, оскверненное вирусами, с иссякающим иммунитетом, с тающими физическими ресурсами – заболел, его сотрясает лихорадка, у него головокружение, его подкашивает упадок сил. Я стал мучительно соображать, как поступают с больным человеком, если у него слабеет кровеносная система, подводит сердце? Разумеется, ему оказывают помощь. Но то, что несу острову я, – это искусственное, чужое сердце, слепок, подобие сердца, тело не сможет его контролировать, а сердце не сможет откликаться на все, как живое – биться быстрей или замедлять ритм в соответствии с тысячью мелких подробностей жизни живого организма. Это трансплантат – защитные силы тела будут отторгать его, поэтому их придется уничтожить любой ценой. Красные искры трассирующих снарядов внизу, языки огня, вылизывающие маленькую деревеньку, давали мне понять, что тогда будет. А если то же произойдет со всеми деревнями, что ждет остров? Я видел, как война, пожары и кровопролития захлестывают Бали.
– Шимп! – громко крикнул я. – Шимп!
– Слышу! Уже давно слышу. Я читаю твои мысли ещё до того, как ты переложишь их в слова! И каково же твое решение? Говори!
Я чувствовал, что Джеки все ещё прижимается ко мне, слышал, как стучит её сердце, но не видел ни её, ни себя. Видел только остров под нами – необработанный зеленый драгоценный камень, он медленно вращался в бездонной пустоте, а над нами кружили в танце тропические звезды. Я не понимал, где я, не понимал, как я могу говорить в этом разреженном воздухе. Я вздохнул неуверенно, заикаясь, проговорил: