Полукровка (Der Halbblutling)

Все повторилось. Только теперь уже в корабле «Великая Германия» сидел Ганс ун-Леббель. Подопытная обезьяна, которая однажды посчитала себя человеком.

Рейх устремлялся к звездам.

Плавно отошла от корабля кабель-мачта.

– Зажигание!

– Пошел!
– торжествующе крикнул Артур Рудольф.

Длинное тело ракеты появилось из бурого облака пыли, бушующей над стартовым комплексом. Некоторое время ракета стояла на столбе пламени, потом неторопливо, но верно ускоряя свой полет, устремилась в голубую высоту. За ракетой оставался длинный белый хвост, похожий на замерзшую молнию.

– Есть отделение!
– торжествующе заорали из «мейлервагена». Ракета набирала высоту.

– Пятьдесят семь секунд… Полет протекает нормально!
– доложили из «мейлервагена».

Отделилась вторая ступень.

– Мы взяли высоту!
– хлопнул в ладоши Артур Рудольф.
– Мы взяли ее, Вернер! Мы взяли ее со второй попытки! Космос - наш!

– Кладу его в свой карман!
– счастливо захохотал фон Браун. Повернувшись к столпившимся у пульта инженерам, он поднял руки над головой.

– Шампанского!
– крикнул фон Браун.
– Мы это заслужили, друзья!

Хлопнула пробка, за ней еще и еще, шампанское лилось в стаканы, кто-то пил прямо из горлышка, а взъерошенный Рудольф смотрел на зеленый экран, где стремительная вертикальная линия медленно обретала пологость - корабль вышел на орбиту и теперь неторопливо обживал ближний космос, посылая вниз торжествующие радиосигналы.

– Леббель!
– счастливо крикнул фон Браун.
– Как слышишь меня? Ты на орбите! Парень, как слышишь меня?

Корабль молчал.

– Растерялась!
– ядовито и сухо прокомментировал происходящее доктор Рашер.
– Наша обезьянка растерялась. Этого следовало ожидать.

***

Нет, он не растерялся.

Он был спокоен и рассудителен. Он достал из кармана комбинезона кинжал и попробовал остроту лезвия. Рядом с лицом Ганса плавал прикрепленный к блокноту карандаш. Этим карандашом Ганс должен был сделать в блокноте записи в условиях невесомости. Но он не собирался этого делать.

Для себя он уже все решил.

Не хотелось думать, во что превратится кабина корабля. Впрочем, кто ее увидит, ведь посадки не будет. А если посадка все-таки состоится, ему на происходящее будет плевать. Так же, как наплевали на него самого. Ганс ун-Леббель не печалился об этом, он даже не жалел, что никогда уже не сможет избавиться от маленькой приставки к фамилии, которая указывала на неполноценность его крови. И сама неполноценность крови больше его не пугала. Горько было думать о Барбаре. Ничего хорошего в ее жизни не предвиделось. Ничего. И этого тоже уже нельзя было изменить.

И все-таки он улыбался.

Он видел звезды. Он видел то, чего не видел никто. Он сделал это первым. Не чистокровный ариец, а ничтожный «хальбблутлинг», полукровка, которого хладнокровно использовали в качестве подопытной обезьяны, чтобы он открыл дорогу в космос истинному арийцу. Поэтому к его обиде примешивалось яростное торжество. Он был первым! Был! А теперь он уйдет вслед за фюрером.

Неторопливо он оголил запястья. Страха не было.

Он солдат.

Сердце солдата - даже если оно бьется в груди русской макаки, которой никогда не стать настоящим арийцем, - душа солдата принадлежат фюреру и Германии. А если они не могут принадлежать фюреру и Германии, то должны принадлежать окружающей мир пустоте.

Но прежде чем он отправился в вечное путешествие, Ганс ун-Леббель вдруг увидел тоненькую печальную женщину с копной светлых волос. Босоногая, в белом платье, женщина плыла среди звезд. Ганс вгляделся. Нет, это была не Барбара-Стефания-Марта. Это была…

– Мамочка?
– на языке, не знакомом ему самому, спросил Ганс.

2005 г.