Полукровка. Крест обретенный
Шрифт:
Изнутри собор казался еще больше, чем снаружи, может быть, из-за полного отсутствия людей. Лишь по периферии вокруг нефа лепились маленькие, невысокие ниши, каждая со своим алтарем, со своими плитами и надгробиями, со своими статуэтками и барочной живописью на библейские сюжеты, замещающей в здешних церквах иконы. Сергей, человек совершенно невоцерковленный, не знал, как они, эти ниши, называются — в голове вертелись какие-то «притворы» и еще «базилики». Он подошел к огромному ларю в центре зала, взял свечу, бросил в щелочку для монет положенные десять франков. В этот момент ему некстати
«Ксюшенька, помоги мне…»
Габузов зажег свечу зажигалкой, какой-то родовой памятью вспомнив, что именно так и надлежит зажигать свечи во храме — не спичкой, а кремнем и огнивом, — и медленно двинулся вдоль ниш.
«Ксюшенька, помоги мне…»
Он поставил свечу рядом с другими, крепко вжав ее в углубление.
«Ксюшенька… или кто там еще… сделай так, чтобы с Самсут ничего не случилось!»
Он поднял голову, и уперся взглядом в ровную, девственно белую стену.
Наверху, почти под самыми сводами он увидел деревянный барельеф.
Держа в руках младенца и попирая босой ногой голову змея, стояла на огромном яблоке… Самсут и чуть заметно улыбалась ему.
Сергей тряхнул головой, сбрасывая морок.
Ну, конечно — то была вовсе не Самсут, а сама Дева Мария.
Впрочем, это уже не имело никакого значения…
…Габриэль оказалась очаровательной рыжеволосой красоткой совсем не армянского типа. Сергея она приняла любезно, провела в комнату Самсут, предложила вина.
— Ой, так вы друг Самсут из Петербурга?! — щебетала Габриэль, наполняя бокалы густо-алым бордо. Честный Габузов хотел было внести поправку, но предпочел отмолчаться. — Ой, она такая милая, мы все в нее просто влюбились… Ах, какой для нее будет приятный сюрприз, когда она вернется и увидит вас…
«Сюрприз-то да, а вот приятный ли?» — усомнился Габузов, принимая бокал.
— А вы в первый раз в Париже? — сыпала вопросами Габриэль. — А где остановились? Пока нигде? Тогда можете жить прямо здесь — если, конечно, Самсут будет не против.
«Конечно, будет. С какой бы стати ей быть за?» — с грустью заметил Сергей.
— Вы же давно знаете Самсут. Расскажите мне про нее — всё-всё-всё!
— Ну… — Габузов откашлялся. — Она работает учительницей, преподает английский. У нее есть сын Иван, десяти лет…
— Это я знаю! Расскажите, что она любит? Какую музыку, какие фильмы, какие духи?
— Духи? Вообще-то я про духи не того… — смутился Габузов. — А живет она на Петроградской.
— Что есть Петроградская?
— Старейший район Петербурга. Именно отсюда начался город — Петропавловская крепость, домик Петра…
— А кто такой Петр?
Чрезвычайно довольный тем, что ему удалось так ловко сменить тему разговора, Сергей прочитал целую лекцию по истории родного города, неоднократно прерываемую восклицаниями экспансивной Габриэль.
— Ах, я хочу в Петербург! Хочу! Вы рассказываете так, будто
это самый красивый город на свете.— Так и есть.
— А Париж? Никогда не поверю, что ваш Петербург красивее Парижа!
— Мне трудно сравнивать. Париж я знаю только по фильмам и фотографиям. Сегодня, правда, немножко прошелся по Распай…
— Что может быть интересного на Распай? Вы непременно должны побывать в…
От перечисления местных достопримечательностей Габриэль отвлек телефонный звонок. Она вспорхнула бойким рыжим воробушком.
— Минуточку! Это, наверное, Самсут. Я ей расскажу… Нет не расскажу, пусть будет сюрприз…
Габриэль убежала, а Габузов отставил недопитый бокал и оглядел комнату: арочное окно в затейливом металлическом переплете, белый шкаф во всю стену, кокетливые розовые обои, повсюду фотографии, картинки в рамочках, яркие постеры. Столик, кровать. У кровати стоит раскрытая дорожная сумка. Сергей всмотрелся: из сумки торчала прозрачная папка, в ней несколько листочков бумаги, на листочках какой-то текст.
Рука сама собой потянулась к сумке, слегка вытянула папку за корешок. Текст был на русском, глаза моментально выхватили фамилию «Тер-Петросян».
Габузов прислушался — из-за стены слышался бойкий голосок Габриэль.
Воровато оглядевшись, он вытащил листочки из папки, поднес к глазам.
«Лейтенанту Тер-Петросяну Алоше Петровичу, моему сыну
Дорогой сынок Алоша! Вот уже полгода, как нет от тебя вестей — вести, особенно добрые, не спешат в наш осажденный город. Каждый день возношу молитвы Господу нашему и его ангелам за тебя и твоих товарищей, доблестных русских воинов.
Пишу в надежде, что когда-нибудь…»
Голос в соседней комнате резко прервался, и тут же послышался приближающийся стук каблучков. Сергей мгновенно сообразил, что не успеет убрать листочки в папку, и в последний момент сообразил запихнуть их себе под пуловер.
В комнату вбежала Габриэль. Она была страшно взволнована: глаза округлились, щеки пылали. Девушка схватила Габузова за руку и потянула к выходу.
— Едемте, едемте немедленно! С Самсут случилась беда! Она пропала…
Через полчаса они уже сидели в кабинете Шарена, которому Сергей рассказал все, что ему было известно из материалов Шверберга. Теперь Габузов молча курил одну за одной, а Шарен до боли в пальцах нажимал кнопки всевозможных телефонов, пытаясь достучаться до своего неуловимого однокурсника Дереника…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ГРАФ ДРАКУЛА
Первым, что всплыло в затуманенном сознании Самсут, был плывущий навстречу вечности остров Сите. Но золотое пламя его не светило ровным светом, а как-то рвано мигало. «Вот и Сите погиб…» — совершенно спокойно и безразлично подумала Самсут, и слова эти никак не отдались в ней — ни сожалением, ни болью. Отчего-то ей было всё равно.