Полуночная принцесса

Кристиан слушал, забыв про остывающий кофе. Он выпрямился в кресле, а чашку с блюдцем поставил на массивный подлокотник.

Дженни, казалось, не замечала Кристиана. Она продолжала говорить, сплетая ткань рассказа из нитей своих воспоминаний.

– Папа часто отпускал маму в театр и на вечера в сопровождении других мужчин. И Вильям Беннингтон был одним из таких мужчин, хотя в то время я об этом не знала. Вдовец, партнер моего отца по бизнесу – думаю, у папы не возникало сомнений в его порядочности. Если и был какой-то скандал, то я о нем не знала. В тс дни я вела довольно замкнутую жизнь – впрочем, как и сейчас. Правда, тогда я находилась под покровительством отца. Он вовсе не был так снисходителен, как может показаться на первый взгляд. Да, он называл меня Принцессой, когда я была упрямой и требовательной, но это еще не значит, что он во всем мне потакал. В нашем доме он был властителем. Чаще всего он звал меня Дженни – чтобы я не очень зазнавалась, как он говорил. Мама считала это глупостью – у меня же было другое имя, и очень хорошее. Вообще-то Дженни – это сокращение от моего второго имени, девичьей фамилии моей матери.

Скотт звякнул чашкой о блюдце.

– Дженнингс, – тихо произнес он, осененный догадкой, – Лилиан Дженнингс! Боже мой, кто бы мог подумать? Значит, твой дед…

– Хм. Отец моей матери. Это его именем названа клиника. Ирония судьбы, не правда ли? Меня насильно отправили в больницу, построенную на завещание моего деда! – Дженни усмехнулась. – И это еще не все, доктор Тернер. Помните ту сумасшедшую, которая иногда заходила ко мне в палату? Это моя крестная мать.

Глава 14

– Элис Вандерстелл? – Брови Скотта взлетели чуть ли не на самый верх. – Элис – твоя крестная мать?

Увидев его удивление, Дженни улыбнулась:

– Вандерстеллы были близкими друзьями моего отца. Наши семьи имеют отдаленное родство. Их общие датские предки были очень влиятельными людьми.

– Так вот почему она назвала тебя Принцессой! – сказал Кристиан, подавшись вперед и упершись локтями в колени. – Она действительно тебя узнала. Разумеется, она знала и про родимое пятно, и про твое семейное прозвище – ведь она находилась в церкви, когда тебя крестили.

Дженни кивнула и объяснила Скотту и Сьюзен, почему ее назвали Принцессой.

– Но я опять забегаю вперед. – Она налила себе еще кофе и, отхлебнув, продолжила:

– Надеюсь, из моего рассказа вам стало понятно, что мы с отцом были очень близки. Я любила свою мать, но плохо ее знала. А папа… он был не столько наставником, сколько другом. Мне было всего пятнадцать, когда он погиб в железнодорожной катастрофе по пути из Вашингтона домой, – голос Дженни сорвался до сиплого шепота. Она рассеянно смотрела на свое искаженное отражение в кофейной чашке. – Я с трудом перенесла эту потерю. Вот когда я впервые увиделась с доктором Морганом. Мама пригласила его ко мне, чтобы он меня лечил. По ее мнению, я недостаточно быстро оправлялась после смерти отца. В те дни он заведовал не всей клиникой, а только психиатрическим отделением.

– Тебя положили в больницу? – спросил Скотт.

– Нет, мама оставила меня дома. Доктор Морган приходил несколько раз. Он принес эту… эту штуку… меня привязывали к ней ремнями, и она крутилась…

У Дженни дрогнул голос. Кошмары воспоминаний душили ее. Взяв себя в руки, она продолжала говорить, рассказав о решении матери отправить ее за границу и о том, как появились в ее жизни Вильям и Стивен Беннингтоны.

– Я вернулась в Нью-Йорк слишком поздно. Мама была уже мертва, и всеми делами заправлял Вильям. Я не сразу поняла, как пронырлив мой отчим. Впрочем, Стивен не отставал от папаши. – Покраснев, Дженни начала рассказывать о своих взаимоотношениях со сводным братом. – Сначала мне льстило внимание Стивена. В его отношении ко мне не было братской фамильярности. Он был очень красивым мужчиной, и мне нравилось думать, что я его заинтересовала. Тогда мне еще не приходило в голову, что его больше привлекал размер моего состояния, чем я сама. Всего через несколько недель после моего возвращения мы были помолвлены.

Она встала, подошла к камину и прислонилась плечом к каминной доске, обхватив себя руками за талию, как бы защищаясь от горьких воспоминаний.

– Однажды я стала случайной свидетельницей разговора между Вильямом и Стивеном и узнала об их планах больше, чем хотела бы знать. Они собирались навсегда прибрать к рукам мое наследство. Если бы я вышла замуж за Стивена, они могли бы распоряжаться моим состоянием даже после того, как мне исполнится двадцать один год.

– Не обязательно, – сказал Кристиан, – законы этого штата защищают твое богатство. После свадьбы оно не переходит в собственность твоего мужа.

Дженни покачала головой.

– Мой отец любил меня, Кристиан, но он ни на минуту не допускал мысли о том, что я в состоянии сама распоряжаться своими деньгами. В этом плане его завещание довольно своеобразно. В двадцать один год я получаю право наследования, но при этом мне надо назначить не одного, а сразу трех попечителей. В двадцать пять, через четыре года их опекунства, с милостивого позволения отца я могу от них избавиться.

– Как я понял, это условия на случай, если ты не выйдешь замуж.

– Правильно. Но если я выйду замуж раньше двадцати пяти лет, мои деньги становятся собственностью моего мужа. На этот счет мой отец высказался предельно ясно. Такова воля завещателя. Все совершенно законно.

– И что было после того, как ты расторгла помолвку? – спросил Скотт.

– Я заболела.

– Тебя напоили наркотиками?

– Думаю, что да. Приходится в это поверить, иначе остается, что я действительно сходила с ума – как мне и говорили. У Беннингтонов было две причины меня убрать. Они хотели, во-первых, остановить слухи о своих банковских махинациях, а во-вторых, опять прибрать к рукам мои деньги. Дело в том, что мне уже исполнился двадцать один год, а я еще не назвала попечителей. Если оставить меня в клинике, объявив больной, то можно и не спрашивать мое мнение. Попечителей за меня назначит совет директоров банка.

– Назначили бы Вильяма и Стивена? – спросила Сьюзен.

– Вильяма – это безусловно. Насчет Стивена не знаю. Здесь важно то, что место распорядителя делилось между тремя людьми. Вильяма это совсем не устраивало. Потому-то он и отправил меня в больницу: он рассчитывал держать меня там до тех пор, пока я не соглашусь выйти замуж за Стивена.

– Вряд ли даже доктор Морган это понимал, – продолжала Дженни, – сначала Вильям приглашал его ко мне на дом. Думаю, мой отчим знал, что со мной делалось после смерти папы. Было умно с его стороны опять обратиться к Моргану. У меня уже появилась история болезни, заверенная авторитетным врачом. После нескольких его посещений меня отправили в клинику Дженнингсов, предварительно пропустив через Файв-Пойнтс. Единственное, чего не хотел Вильям, – это чтобы я умерла.

– Я тоже этого не хотел, – сказал Скотт, – но разве твоя смерть не стала бы для Вильяма решением всех проблем?

Дженни покачала головой:

– Он бы собственноручно убил меня, если бы мог таким образом добраться до моих денег. Но ему нужно было отделаться от меня, оставив при этом живой. В случае если я умру до двадцати пяти лет, не будучи замужем, мое состояние перейдет в частные благотворительные учреждения города.

– А не может быть так, что часть твоих денег уже перешла к этим учреждениям? – спросила Сьюзен. – Все-таки Кэролайн Ван Дайк была официально объявлена мертвой.

– Знаю, – отозвалась Дженни, – миссис Брендивайн читала мне ее некролог. Следующий этап – основание фонда распределения денег. На это уйдет месяцев шесть, поскольку Вильям наверняка затеял борьбу за место главы этого фонда. Я надеюсь добыть нужную мне улику прежде, чем его или Стивена выберут директором. В данный момент мое состояние находится в безопасности. Никто не может к нему притронуться, пока не учрежден фонд. Вот почему Вильям так часто запускает руку в банковские вклады. В обществе считают, что он очень богат, но это далеко не так. Даже с теми деньгами, которые достались ему после смерти моей матери, уже через несколько лет содержание такого большого особняка станет ему не по карману. Если он не купит этот дом, ему придется съехать. Это часть моих двадцати пяти миллионов.