Полуночник
Шрифт:
Ханна молча наблюдала за мной.
Что за выражение на ее лице? Она боялась меня?
Какая ужасная мысль.
Я остановился там, где был, на пороге кухни, и Ханна продолжила выливать содержимое бутылки в раковину.
Мой взгляд прошелся по ее лодыжкам и икрам. Ее леггинсы не оставили ничего для воображения. Она была одета в свободный длинный топ, который только прикрывал ее задницу.
Забытое чувство собственническое чувство шевельнулось во мне, но я не двигался. Три месяца назад я бы поднял футболку и сжал ее задницу. Тогда это было моим — моим, чтобы смотреть и касаться.
Ханна прошла
Да, она боялась меня. Конечно. Почему бы ей не бояться? Я был пьяным незнакомцем, который наставил пушку на нее несколько мгновений назад. И теперь я бродил вокруг, уставившись на ее тело.
Я повернулся, чтобы посмотреть, как она собирает бутылки с журнального столика и пола. Она остановилась у камина и достала телефон.
Я придвинулся.
— Кому ты пишешь? — зарычал я.
Ее глаза округлились. Они выглядели намного крупнее на ее осунувшемся лице. Несмотря на это она все еще была самой красивой. Вес, который она потеряла, каким-то образом помог еще легче читать эмоции на ее лице. Будто она была сценической актрисой с чистыми эмоциями.
— Нейту, — сказала она. — Твоему брату.
Я начал смеяться.
Нейт, конечно. Нейт с его грандиозными идеями.
Я начал расхаживать, пиная бутылки и одежду со своего пути.
— Нейт, Нейт, блядь. Он тебя сюда послал?
— Он попросил меня прийти, — Ханна убрала свой телефон подальше.
— Ну, разве это не чертовски мило. И вот ты здесь. Хорошо бы он предупредил меня. Знаешь, заранее предупредить было бы неплохо.
— Он думал, что ты рассердишься и уйдешь отсюда. И я думаю, он был прав.
Я сердито посмотрел на Ханну.
Она проигнорировала меня и продолжила выливать содержимое бутылок. Я усилил свою хватку на горлышке моей последней бутылки бурбона.
— Надеюсь, теперь ты счастлива, ты вылила около тысячи долларов вина в канализацию.
— Я отплачу тебе. Ты должен бросить пить, Мэтт. Все беспокоятся о тебе.
— Все, да?
— Пэм, твои братья, дядя.
— А что насчет тебя? — я наклонил бутылку к моим губам. Я слишком много пил, слишком быстро. Я откинулся на спинку дивана, когда комнату качнуло.
Глаза Ханны снова стали влажными. Черт, я хотел, чтобы она успокоилась.
— Никто не беспокоится так, как я, — сказала она.
Она бросила мешок с бутылками на кухне и скрылась в моей спальне. Я закрыл глаза. Я слышал ее перемещения по комнате, она закрывала окна.
Она вернулась с несколькими бутылками, которые тоже вылила и выбросила. Она очистила холодильник и морозильную камеру от выпивки и смела разбитое стекло с пола в совок.
Ее глаза остановились на кухонном столе. Он был завален таблетками и документами.
— Это мое, — сказал я.
— Больше я ни от чего не избавлюсь, — Ханна двинулась к столу. Мне казалось, что я упаду, если отпущу спинку дивана, и, кроме того, игра окончена.
Игра продолжалась недолго.
Ханна исследовала мои рецепты. Свежие слезы потекли по ее лицу, когда она выстроила в линию флакончики.
Свет огня упал поперек стола, освещая мой блокнот и россыпь страниц. Ханна взяла первую стопку. Я посмотрел на ее лицо, ее выражение лица изменилось.
Ободренный бурбоном, я хотел требовательно спросить,
почему она никогда не отвечала на мое несметное количество звонков, текстов и электронных писем. Почему, если она так волновалась, она оставила меня в покое на такое долгое время? Почему? Почему она не могла простить меня? И почему я не мог простить себя?Я был все еще слишком напуган, чтобы спросить.
Если Ханна действительно не сможет простить меня, я никогда не найду свой путь. Она оставила меня мучиться в догадках. Я нуждался в ней, потому что любил ее — или я любил ее, потому что нуждался в ней. Почему чувства превратились в лабиринт? Теперь я потерян в темноте. В моих мечтах я бежал по дороге, которая была окружена стеной с высокими изгородями. Вечно легкое прикосновение листьев заставляли меня смеяться. Вечно долгая ночь.
— Я не мог... заставить тебя услышать меня, — сказал я, говоря аккуратно,чтобы не было невнятно.
— Так это ты написал?
Она подняла написанные страницы «Суррогата». Я кивнул.
Ханна долгое время молчала. Я мог видеть ее мысли... череду вопросов, ответов, откровений. Она выглядела, будто впервые узнала, что я М. Пирс.
Наконец, она опустила страницы. Она пришла ко мне. В этот раз я был напуган.
Я закрыл глаза и откинулся на спинку дивана. Ханна забрала бутылку из моих пальцев. Я слышал, как она поставила ее на пол.
Она обняла меня сзади и положила руки мне сердце.
Боже, какая нежная кожа...
— Ты все время обманываешь меня, — прошептала она.
Я сжал диван двумя руками.
— Всегда, Мэтт, всегда говори со мной любым ртом, голосом, персонажем, но сам. Разве ты не понимаешь, что я люблю тебя? Я вижу тебя насквозь под всей твоей ложью, и я всегда найду тебя.
Я открыл глаза и откинул голову назад, уставившись в сводчатый потолок. Я не позволю этим слезам, наполняющим до краев мои глаза, пролиться.
Пальцы Ханны прошлись по моей груди и животу. Полные желания темные глаза смотрели на меня.
— Ханна... я не могу.
— Не можешь что?
Она поцеловала мою спину. Ее открытый рот задержался напротив моего голого плеча. Она нежно слегка прикусила кожу и держала меня за бедра.
— Я не могу написать сцену, — пробормотал я. Я не могу вызвать эрекцию.
— Я ждала этой сцены. Я живу твоими словами. Почему ты не можешь написать ее?
— Я не чувствую. Я не могу почувствовать...
Я зарылся пальцами в спинку дивана. Боже, как это унизительно. Я бы оторвался от Ханны, если бы не был уверен, что не смогу возбудиться.
Она двигалась напротив меня, поцелуями следуя от моей шеи к уху. Она встала на цыпочки и втянула мочку моего уха. Я тихо застонал.
— Я не могу, — взмолился я, — не могу.
— Тссс, Мэтт. Все хорошо теперь, все кончено. Я здесь и никогда не оставлю тебя.
Ханна прижалась своими грудями к моей спине. Она прижала руку к передней части моих боксеров. Я задохнулся. Впервые за месяцы в моих чреслах распространился жар.
— Ох, блядь, — я застонал. — Ханна...
Я начал тереться моим членом о ее ладонь. Она шептала милые глупости мне на ухо. Смысл слов уплывал, и все, что осталось — это ее горячее дыхание и обнадеживающий голос.