Полуостров Сталинград

Плюс ко всему, постоянная авиаподдержка. Фрицы уже знают, что любая атака больше четверти часа идти не будет. Потом прилетают злые штурмовые чайки и утюжат ракетами всё, что увидят. А что можно успеть за пятнадцать минут? Добраться ползком до наших позиций и сдаться в плен? Ну, так велкам!

Так что поработать не удаётся. Яков тяжело вздыхает. Он прав. Скучно мне, бояре…

* — Напоминаю утончённым барышням, возможно имеющимся среди читателей, что советские офицеры не матерятся. Они матом разговаривают. А некоторые ещё и думают.

20 сентября, суббота, время 14:20.

Небо к северу от Вильнюса. Литва.

Лётчик Алексей Кондратьев. Як-7.

Но тот, который во мне сидит

Считает, что он истребитель.

Мы их выследили! В рот им вонючие ноги, мы их выследили!

— А вы куда? А ну, в сторону, идиоты! — Куда понесло вторую двойку? Отворачиваем от чужой взлётной полосы на таком крутом вираже, что напряжённо скрипит корпус.

Это уже второй, хотя первый аэродром мы так не проверяли. Куда этого Колю Ефимова понесло? Зачем?!

Самая удобная ударная позиция — параллельно взлётке, чуть в стороне. Над стоящими рядами машинами. Расстреливай, не хочу. Только это азбука, которую знают все. Поэтому зенитки стоят по обе стороны полосы, туда-сюда несколько метров. Зайти ровно вдоль полосы — верный способ героически убиться. И не факт, что героически. Николай с ведомым то ли не успели, то ли забыли вовремя отвернуть. Вышли правильно, по дуге, обойдя зенитки. И дав очередь из пушек и пулемётов, надо было тут же отворачивать в сторону. Не успели…

— Кречет, тебя не задели?

— Кондор, вроде крыло пробили. Управляемость хорошая.

— Возвращаемся.

Возвращаемся. С бреющего полёта, на котором отследили мессеров, выходим на верхние этажи. Там обзор лучше. Только мешает застывшая в глазах картинка с двумя вспыхнувшими огненными шарами в конце взлётки. Очень надеюсь, что зацепили с собой на небо хоть немного фрицев. Хотя им не по пути, фашистам место только в преисподней.

Только сейчас эйфория от того, что мне удалось пробиться в корпус генерала Рычагова, сделала ручкой. Чувствую, что становится всё равно. Где ни воюй, а друзей и боевых товарищей будешь терять. Не всё ли равно, где это делать? На родном Северо-Западном фронте или ставшим родным Западном.

Ничего, прорвёмся. Война и смерть это спрессованная до невероятной плотности жизнь. И она мне нравится. Начальство говорит, что господства в воздухе мы не достигли, но я — человек простой и генеральских заумностей не понимаю. Мы делаем в литовском небе всё, что захотим, и мессеры от нас откровенно бегают. Немецкие бомберы всё тайком и украдкой работают. На моём счету уже четыре «юнкерса», три в группе, и моя ближайшая мечта насильно приземлить мессер. Ничего сложного, главное — догнать.

21 сентября, воскресенье, время 17:10.

Москва, Ставка Верховного Главнокомандования.

Выдернули меня в Москву. Не вовремя, но особых возражений нет. Скучно мне не просто так. Скука — прекраснейшее из чувств, любой опытный и поживший на свете человек это понимает. Скука — прямой потомок уверенности, которой у меня хоть отбавляй.

Если не случилось ничего экстраординарного вроде падения на Землю астероида, — а про такое сразу бы все узнали, — то вторая фаза моей контригры против фон Бока идёт уже три часа. И её результат меня не сильно заботит. Мой фронт находится в чрезвычайно выигрышном положении. Настолько редкостном, что даже термина для него не знаю. Если любой ход ведёт к поражению, это цугцванг. А если к победе? То-то и оно.

Как такое могло произойти? Со мной всё ясно, я и фронт старались. Однако, как фон Бок так страшно вляпался? Молотов, сидящий наискосок от меня, поближе к вождю ёжится и отводит глаза. Чего это он? А, это я задумался и смотрю сквозь него. Чисто машинально. Чуть улыбаюсь, — опять невольно, — отвожу глаза.

Происходящее на заседании меня веселит. Конечно, не ради веселья прибыл, к примеру, наградные листы надо подать в канцелярию СВГК. С упаковочкой трофейных шоколадок. Там барышни, в основном, хоть начальник мужчина. Но у мужчин есть жёны, могут быть дочки, сёстры, племянницы. Так что шоколадка будет в тему. Хотя шефу канцелярии пообещал бутылку французского коньяка, когда документы пройдут полный цикл и вернутся реальными наградами и удостоверениями.

Ладно, продолжим веселиться. Строго про себя, разумеется. В обеих жизнях наблюдал похожие картинки. Как только кто-то добивается заметного успеха, моментально вокруг него образуется ажиотаж в среде коллег. Каждый знает точнее всех, как наилучшим способом этот успех развить. Ещё немного подождать и они начнут спорить между собой, напрочь забыв про автора победы.

Смешно потому, что никто из них по-настоящему воевать не умеет. По-генеральски разумеется, по-гусарски мы все не дураки. Шашки наголо и вперёд. Но всем очень хочется усыновить будущую большую победу. Прямо в очередь выстраиваются. Вон и у Жюкова глаза блестят, и на стуле крутится, как на сковородке. Сталин спокоен, только ус время от времени покручивает. Интересно, что это значит?

Кстати, перед заседанием мне сообщили, что кольцо вокруг Первого Литовского котла замкнулось. О, как! Уже и название дали! И порядковый номер с прицелом и намёком. Глазом не успел моргнуть!

— Думаю, не надо дожидаться полной ликвидации окружённой группировки, а ударить по тылам вильнюсской группы войск немедленно…

О, хосподи! — мысленно возвожу глаза к небу, но только мысленно. И Кулик туда же! Маршал липовый! Это он планы Тимошенко комментирует. Красивые планы. Если забыть про овраги. Надеюсь, хотя бы для галочки моё одобрение запросят.

Запросили. Через полчаса, когда Жуков своё авторитетное мнение высказал.

— Что скажет товарищ Павлов? — Сталин последнее слово всё-таки даёт мне. Встаю.

— Товарищи высказали множество интересных идей. Возможно, некоторые возьму на вооружение. Кроме торопливости. Дело вот в чём. Добить окружённых мы добьём. Это вопрос нескольких дней или недели-двух. Но удержать прежний темп наступления не сможем по чисто техническим причинам. В наступающих войсках боеприпасов осталось в среднем по два бэка. Угрожающими темпами расходуется горючее. По итогу так: вести бои высокой интенсивности мы можем не более трёх-четырёх дней. Реально, двух, не будем же мы оставлять войска полностью без снарядов и патронов. Так они сразу станут лёгкой добычей для врага.

Скучнеют глаза великих стратегов и полководцев, очень скучнеют. А не надо от земли отрываться.

— Для сохранения прежнего масштаба и темпа наступления мне нужно около трёхсот эшелонов боеприпасов в неделю. Это минимум, товарищи. Пока мы получаем не более сотни в неделю. Потому без паузы не обойтись.

— Рискуете отдать инициативу, — надо признать, Будённый правильно понимает момент.

— Мы осознаём этот риск, Семён Михайлович. Но повторяю: сначала боеприпасы, и только затем можно строить наполеоновские планы. Пока продолжим воздушный террор, будем время от времени покусывать фон Бока, чтобы он не пришёл в себя и не удивил нас чем-нибудь неприятным, — хотя сам я натурально в упор не вижу, что он может такого сделать.