Полусвет. Страшный смешной роман
Шрифт:
Дела в компании не ахти, кассовые разрывы душат. Спрос здорово упал, и, когда поднимется с таким рублем, один аллах знает. «Photo», – сообщил ватсап, говоривший у Матвея по-английски. Жена Лена с подругами сидят на террасе ресторана. Peggy Porschen, популярное место у лондонских инстаграм-девиц и богатых арабок. «Красавица», – отстучал Матвей жене, думая о том, что плитка просела капитально. Макароны, правда, выручают, но на одной лапше не протянуть. «Photo», – снова известил ватсап: рука жены Лены держит бокал вина, играющего красками в лучах солнца. Куки
«Лен, что ты в Roche Bobois купила?»
«Барные стулья».
«На хрен?»
«Приедешь, увидишь – красота, фотку вечером сброшу»
Женщины чахнут без ненужных дорогих покупок. Черт, как же хочется есть. Ленка не знает, что у него бизнес просел, по четыре тыщи фигачит, а он уже экономклассом летает. Самое последнее дело, резать бюджет семье, эти нахлебники привыкли жить на широкую ногу. В квартиру влетела Корнелия.
– Вхожу на встречу, и вижу… Угадай кого?
Матвей, обняв ее, прошептал: «Молчи, дура…«Он наслаждался новым для него чувством, барахтался в клубке нежности, которую не привык выражать. Взбалмошность Куки, их стычки только обостряли страсть. Матвей не оставил своей привычки иметь какую-то телку на стороне, Куки на это было начхать, но это не радовало, а скорее злило: выходит, ей все равно. А его самого побочные перепихи лишь сильнее привязывали к Корнелии.
– Я оголодал. Ни думать, ни работать не могу…
– Ща, сек, ты послушай…
Корнелия летала по комнате, – Матвей признавал только openspace, в его стометровой квартире была всего одна спальня и огромная угловая комната с четырьмя окнами, кухонным островом, барной стойкой, и тремя диванами – где, кстати, происходило много чего интересного. Он налил вина Куки:
– Дома будем есть, рыба – свежак, водителя на рынок гонял.
– Мы едем к Ларе в ее новый ресторан. Открывается через неделю, сегодня ужин для приглашенных.
– Какого лешего тогда я с рыбой возился? Ладно, хрен с ней, погнали по-быстрому.
– Ты что, так пойдешь? Иди переоденься!
– Тогда скажи, что надеть, – Матвей направился к гардеробной.
– Все равно, что-нить поприличнее…
Всегда так: «переоденься, хотя мне все равно». Он глянул на красные джинсы, но решил, что лучше оранжевые. Взялся было за голубую рубаху с белыми цветами, передумал, натянул зеленую в огурцах. Сверху длинный серый кардиган. «Что ты в бабкиной кофте!», – влетела в гардеробную Куки. Матвей уже не мог думать ни о чем, кроме еды, а Куки натягивала платье в пол со спущенными плечами: она признавала только вечерние туалеты даже для простецких вечеринок. Матвей глянул на нее и восхитился: голое платье для хипстерского ресторанчика, а так к месту. Магическая женщина!
«Он опять все просрал!!!
_три_рожицы_оранжевые_от_ужаса»
«Мы же все разложили по полочкам!!!
_три_гоблина».
Корнелия
всегда дробила одну мысль на несколько сообщений – тогда у получателя телефон беспрерывно звякает, не оставляя ему шансов игнорировать. Маруся читала, понимая, что речь о Матвее.«Он полетел в Катманду, за каким?.
Муйня из-под коня»
Этот месседж пришел Марусе форвардом, – Куки по ошибке бросила его Александре, с которой сидела в параллельной переписке насчет благотворительного аукциона. Ну, Александре, так Александре – не с руки стирать, она за рулем, на минуту остановилась у светофора. Просто сделать форвард Жуковой, раз уже зеленый зажегся…
Корнелия шлет всем всё, что в башку придет… Матвей безбашенный, дико наглый, но даже наглость у него какая-то не злая. Он добрый, а к женщинам относится даже с трепетом. А как он считается с Куки, готов под нее подстраиваться, а та – чуть что не по ней, впадает в раж и наотмашь лупит его словами. Маруся размышляла о Куки и Матвее, делая вид, что внимательно смотрит телевизор: каждый вечер в восемь Хельмут усаживал ее смотреть Tagesschau – вечернюю программу новостей, такая же тоска, как программа «Вести».
Осенью – той же самой, когда Куки с Матвеем приехали в Тель, а тема развода Наумова была хитом сезона, – Самойлов оказался на грани потери всего бизнеса. Переложил все на партнера-юриста, который, по сути, управлял компанией, пока сам Мотя зажигал в разных точках мира. Несколько лет кряду партнер потихоньку прибирал к рукам хозяйство Самойлова, а тот очнулся только тогда, когда выяснилось, что макаронный заводикв Махачкале давно в залоге под кредит, который партнер вывел на свой офшор. Куки напрягла свои связи, вышла на главу Дагестана, и тамошний суд освободил заводик из-под залога, вернув Моте его макароны. А на партнера-юриста завели уголовку, и тот спешно свалил из России.
– Прикинь цену вопроса! – рассказывала Корнелия все на том же балконе Жуковой. – А Моте это обошлось в ноль, склеилось только на моем обаянии. Казалось бы, сиди теперь на производстве, меняй команду, режь расходы. Вложи ему это в башку, ты же коуч!
Маруся мобилизовала свой огромный опыт по финансовому управлению и на пальцах – цифр же под рукой нет – на пляже лечила Матвея. Тот повторял, что все под контролем. Спасибо Куки, помогла изгнать вора из компании, но дальше он сам знает, что делать.
– А сколько еще ворюг осталось, ты тоже знаешь? Что у тебя продажи ни хрена не делает, тоже знаешь? – наседала Корнелия.
Матвей клялся, что обновит продуктовую линейку, уберет залежи складских запасов, – раз уж бабы так взяли его в оборот. На его счастье, через пару дней прикатили Поленовы-Шустовы с детьми, бабы сбавили обороты. Жукова вскоре улетела то ли в Москву, то ли в Берлин, и теперь уже именно ей перемывал кости свой круг, собравшийся на очередной праздник в Тель-Авиве.
– Глеб, расскажу историю, – трещал Матвей за ужином. – Дунин, тебе знакомый, уверял меня, что Жукова – лесбиянка.
– Это при двух-то мужьях? – ехидно спросила Наташа.
– Ему кореш Женя рассказывал, что Маруся его телке предлагала чистую девичью любовь.
– Знаю я этого Женю! – воскликнула Корнелия. – И эта фенька, что Жукова лесбиянка, тоже знаю, откуда пошла. Это в Челси было, в «Будда-баре».
– В Лондоне «Будда-бар» под мостом на набережной, а не в Челси. К тому же он давно закрылся, – вставил Глеб.