Полузабытая песня любви

Это был очень ценный рисунок, и если бы он захотел его продать, ему пришлось бы к этому готовиться. Правда, хозяин галереи знал покупателя, который поспешил бы купить эту работу сразу же. Его звали Филипп Харт, и он тоже увлекался Обри. Зак опередил его три года назад на лондонском аукционе, где приобрел этот портрет, и с той поры Филипп наведывался к нему два-три раза в год – проверить, не захочет ли владелец рисунка наконец расстаться со своим сокровищем. Но Зак всякий раз оказывался к этому не готов. Он вообще сомневался, что когда-нибудь на это решится. Однако в последний визит Харт предложил семнадцать тысяч фунтов, и впервые Зак заколебался. За каждый из остальных рисунков его сильно сократившейся коллекции произведений Обри, то есть за портреты Селесты и Мици, как бы хороши те ни были, он выручил бы не больше половины этой суммы. Но он не мог заставить себя разлучиться с Делфиной. На других ее портретах – а их было много – она выглядела нескладным ребенком-худышкой, персонажем заднего плана, затмеваемым блестящим присутствием сестры Элоди или дерзкой Селесты. Но на этом, одном-единственном, наброске девочка предстала собой – живой, стоящей на пороге будущего. Каким бы оно ни оказалась. Это был ее последний портрет, нарисованный Обри перед тем, как художник решил отправиться на континент, чтобы участвовать во Второй мировой войне, на которой и погиб впоследствии.

Вот и теперь Зак стоял и смотрел на Делфину, на ее красивые пальцы с коротко подстриженными ногтями и на изгибы ленты, которой были подвязаны волосы. Он вообразил ее настоящим сорванцом: представил, как гребень с усилием расчесывает непокорные пряди, торопливо и болезненно. Тем утром она ходила на прибрежные утесы собирать цветы, или птичьи перышки, или что-то еще в том же роде. Пожалуй, она все-таки не сорванец, но и не пай-девочка, чрезмерно пекущаяся о том, чтобы красиво выглядеть. Ветер спутал ей волосы, и для того, чтобы хорошенько расчесать их, понадобится не один день. Селеста не раз ругала ее за то, что она не повязывает косынку. Элоди сидела на стуле позади отца, пока тот рисовал сестру, и притопывала ногами в завистливой ярости. Сердце Делфины готово было разорваться от гордости и любви к отцу, и, поскольку тот хмурился во время работы, она возносила про себя одну молитву за другой, просила Бога, чтобы отец не оказался ею разочарован.Свет заливал галерею, и Зак увидел собственное отражение в стекле, покрывавшем рисунок. Казалось, он смотрит из рамы, различимый столь же отчетливо, как проведенные карандашом линии. Если сконцентрироваться, можно разглядеть два изображения одновременно: его лицо наплывало на девочкино, и получалось, что их глаза совмещались. Ему не понравилось то, что он увидел, – ему показалось, что его собственное задумчивое, печальное лицо выглядит старше положенных тридцати пяти. Неожиданно он понял, что так и есть. Он еще не причесывался, и волосы торчали во все стороны, кроме того, не мешало бы побриться. А вот от синяков под глазами так легко не избавиться. Он плохо спал уже несколько недель – с тех самых пор, как Элис снова жила в его доме.

Раздались шаги. Элис шумно спускалась по лестнице, ведущей в галерею из расположенной на втором этаже квартиры. Девочка распахнула дверь и повисла на ручке. Лицо сияло, длинные пряди каштановых волос развевались от быстрого движения.

– Эй! Я уже говорил тебе, чтобы ты не открывала дверь таким способом! Ты уже большая, Элис, и тяжелая. Под твоим весом дверь может сорваться с петель, – сказал Зак, подхватывая дочку и снимая ее с двери.

– Прости, папа, – ответила Элис. Однако если в ее словах и присутствовал намек на раскаяние, то он был совсем не заметен из-за широкой улыбки и подавленного смешка. – Может, теперь позавтракаем? Я ужасно голодная.

– Ужасно голодная? Что ж, это серьезно. Ладно. Дай мне секунду.

– Одну! – крикнула Элис, а затем громко сбежала вниз и оказалась в галерее, где было достаточно места, чтобы закружиться, широко раскинув руки и не боясь, что ноги могут заплестись.

Зак какое-то время смотрел на нее, пока не почувствовал комок в горле. Она провела с ним уже четыре недели, и он не представлял себе, как потом сумеет обойтись без нее. Элис была шестилетним ребенком – крепким, здоровым, живым. Ее карие глаза имели тот же оттенок, что и у него, только были крупнее и ярче, белки казались белее, а форма глаз постоянно менялась: то они широко открыты от удивления или возмущения, то узко сощурены от хохота или от усталости. У Элис глаза были очень красивые. Сегодня дочь надела бордовые джинсы с дырками на коленках, а также легкую зеленую блузку поверх розовой футболки с фотографией Джемини, ее любимого пони из школы верховой езды, в которой она занималась. Эту фотографию Элис сделала сама, и она вышла неудачной. Джемини задрал перед камерой морду и отвел назад уши, а свет от вспышки зажег в одном его глазу зловещие блики, так что, по мнению Зака, пони выглядел строптивым животным со странным удлиненным черепом и дурным нравом. Однако Элис любила эту футболку не меньше, чем своего пони. Ее наряд довершала ярко-желтая пластиковая сумочка. Благодаря столь разномастной одежде девочка выглядела одновременно и безвкусно и изысканно, напоминая разноцветную карамельку. Эйли не одобрила бы наряд, выбранный дочкой, но Элис пожелала одеться именно таким образом, и Зак скорей умер бы, чем вступил бы с девочкой в спор и стал бы настаивать, чтобы она переоделась в это последнее совместное утро.

– Броский наряд, Элис! – крикнул он ей.

– Спасибо! – ответила она, задыхаясь от быстрого вращения.

Зак продолжал любоваться дочкой. Он старался рассмотреть абсолютно все, отдавая себе отчет в том, что, когда увидит ее в следующий раз, в ней произойдет бесчисленное множество мельчайших изменений. Она может вырасти из этой футболки с фотографией уродливого серого пони или даже разлюбить своего четвероногого друга, хотя последнее казалось маловероятным. Сейчас, похоже, девочка способна была так же горевать от разлуки с пони, как и от разлуки с подругами, школой. Или с отцом. «Время покажет», – решил он. Ему только предстояло выяснить, принадлежит дочь к тем, для кого поговорка «с глаз долой – из сердца вон» является справедливой, или к тем, у кого разлука лишь укрепляет сердечные узы. И он молил Бога о том, чтобы произошло именно последнее. Зак допил кофе, закрыл входную дверь, запер ее, а затем подхватил дочь за талию, отчего та завизжала и залилась смехом.

Завтракали они на кухне, в расположенной над галереей квартирке, за невзрачным столом из сосновых досок, под звуки плеера с диском Майли Сайрус [4] . Зак слегка вздохнул, когда заиграла самая нелюбимая им песня этой приторно-слащавой поп-звезды, и с ужасом осознал, что запомнил слова целиком. Элис двигала плечами вверх-вниз в такт музыке и ела кукурузные хлопья, залитые молоком. Девочка словно танцевала, сидя на месте, а Зак подхватывал припев песни высоким фальцетом, всякий раз заставляя дочь поперхнуться и облить молоком подбородок.

4

Майли Сайрус(р. 1992) – американская актриса и певица; приобрела мировую славу, снявшись в главной роли в сериале «Ханна Монтана», где сыграла школьницу Майли Стюарт, которая является поп-звездой Ханной Монтаной, но скрывает это.

– Нервничаешь из-за предстоящего путешествия? – спросил он осторожно, когда Майли наконец замолчала и наступила божественная тишина. Элис кивнула, но ничего не ответила, занятая тем, что гоняла по тарелке последние несколько хлопьев, а потом вылавливала их из молока. Так дети охотятся на плавающих в луже головастиков. – Завтра в это время ты уже будешь сидеть в самолете высоко в небе. Ты ведь любишь летать, правда? – продолжал добиваться ответа Зак, ненавидя себя, ибо видел, что Элис колеблется, не зная, какой ответ ему дать. Он видел, что дочь взволнована, напугана, с нетерпением ждет отъезда и в то же время ей грустно оттого, что она оставляет отца. Она была слишком мала, чтобы справиться с этой мешаниной разных эмоций, а тем более высказать, что у нее на душе.

– Думаю, тебе тоже стоило бы поехать, папа, – наконец сказала она, отодвигая тарелку, а затем выпрямилась и поболтала ногами в воздухе.

– Знаешь, эта идея не кажется мне слишком удачной. Но мы встретимся снова, в следующие каникулы. Я приеду, и мы будем часто видеться, – проговорил он и тут же мысленно обругал себя, сомневаясь, что сдержит данное слово. Трансатлантические полеты недешевы.

– Обещаешь? – Элис подняла на него глаза и пристально посмотрела, словно почувствовав его сомнение.

У Зака засосало под ложечкой, и когда он снова заговорил, то обнаружил, что ему трудно заставить голос звучать так, будто ничего не произошло.

– Обещаю.

Эйли настояла, чтобы дочь отправилась с ней в Америку до окончания летних каникул, чтобы Элис успела прийти в себя перед тем, как пойдет в новую школу. Имелась в виду школа в Хингеме, рядом с Бостоном. Зак никогда не был в Новой Англии [5] , но живо представил себе колониальную архитектуру, широкие пляжи и ряды белоснежных яхт, пришвартованных у выцветших от непогоды деревянных причалов. Именно эти пляжи и яхты волновали Элис больше всего. У Лоуэлла тоже была парусная яхта. И он учил Эйли и Элис управляться с парусами. Они собирались плавать вдоль побережья и высаживаться на берег, чтобы устраивать пикники. Как только, подумал Зак, ему доведется увидеть фотографию Элис, стоящей рядом с яхтой без спасательного жилета, он моментально примчится, чтобы оторвать Лоуэллу его самодовольную голову. И тут же раскаялся. Лоуэлл – славный парень. Он никогда не позволит ребенку приблизиться к яхте без спасательного жилета, а тем более ребенку не своему. Лоуэлл не пытался заменить Элис отца – он понимал, что отец у нее уже есть, и уважал этот факт. Лоуэлл был так чертовски дружелюбен и благоразумен, в то время как Заку отчаянно хотелось за что-нибудь зацепиться, чтобы получить право его ненавидеть.

5

Новая Англия– исторический район на северо-востоке США.

Он уложил вещи Элис в сумку на колесиках с надписью «Делай ноги» [6] , а потом навел порядок в квартире и галерее, подобрав с пола блестящие заколки для волос, книги супругов Алберг [7] и множество маленьких пластмассовых вещиц, которые, похоже, оставались повсюду, где дочь проходила. Если бы она потерялась, то Зак легко нашел бы ее по разбросанным вещам, как нашел дорогу домой Мальчик-с-пальчик по хлебным крошкам. Он вынул из проигрывателя диск Майли Сайрус и собрал другие компакт-диски дочери: аудиокниги волшебных сказок и детских стихов, записи еще более убогой поп-музыки и малоизвестный сборник немецких народных сказок, присланный одной из тетушек Эйли. Взяв в руки любимую аудиокнигу дочери, «Сказки Беатрис Поттер» [8] , он подумал, не оставить ли ее себе. Всю последнюю неделю они слушали книгу в машине во время поездок, а голос Элис, накладывающийся на слова диктора (она пыталась его передразнивать), которые затем дочь повторяла все время, стал своего рода саундтреком последних дней этого лета. «Дай мне немного рыбы, Хунка-Мунка!» – «Кря!» – сказала Клара Кряквуд [9] . Зак в какой-то миг подумал, что, оставшись наедине с собой, было бы неплохо послушать аудиокнигу и представить себе, как дочь ее пересказывает, но мысль о том, что он, взрослый человек, станет слушать детские рассказы, показалась ему невыразимо трагичной. И он упаковал этот компакт-диск вместе с остальными.

6

«Делай ноги»– известный анимационный музыкальный фильм австралийского режиссера Джорджа Миллера.

7

Супруги Джанет Алберг(1944–1994) и Аллан Алберг(р. 1938) – британские создатели множества детских книжек с картинками, которые Аллан писал, а Джанет иллюстрировала.

8

Беатрис Поттер(1866–1943) – английская детская писательница и художница.

9

Хунка-Мунка, Клара Кряквуд– героини написанных Беатрис Поттер детских рассказов «Повесть о двух вредных мышках» и «Сказка про Клару Кряквуд».

Ровно в одиннадцать часов прибыла Эйли. Она звонила дольше, чем было необходимо, так что звонок получился настойчивым. Через застекленную дверь Зак увидел ее светлые волосы. Теперь они были коротко подстрижены по последней моде. В них играло солнце, и казалось, что они светятся. Ее глаза скрывали темные очки, а стройную фигурку облегал полосатый хлопчатобумажный джемпер. Когда Зак открыл дверь, ему удалось выдавить из себя слабую улыбку. А кроме того, он заметил, что ощутил куда меньший всплеск эмоций, чем обычно. То, что когда-то было безнадежной любовью и болью, злостью и отчаянием, теперь стало, скорее, ностальгией, чем-то вроде старой печали. То есть чувством куда более мягким и умеренным, более спокойным, чем прежде. Означало ли это, что он больше ее не любит? Ему показалось, что так и есть. Но как могло случиться, чтобы любовь ушла и не оставила в нем зияющей пустоты, напоминающей место, прежде занятое опухолью? Эйли скупо улыбнулась, и Зак наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку. Она щеку подставила, но в ответ не поцеловала.