Поляна, 2014 № 01 (7), февраль

— Ладно.

— Ну и хорошо. Я сейчас.

Алла ушла. Я села в кресло, посмотрела на Тютчева. Тютчев тоже сидел в кресле. Он смотрел на меня не отрываясь сквозь очки…

«Как души смотрят с высоты На ими брошенное тело…»

Какое-то тихое, трепещущее, как октябрьский лист, счастье подступило к сердцу. То ли предчувствие, то ли благодарность… Нечто среднее между ожиданием счастья и благодарностью. Надо было найти слово. С минуту я вспоминала. Наконец, вспомнила: «Благодать». Я поняла, что все теперь будет иначе. Что все, что было до этого дня, было только прелюдией. Как в фильме «Начало». Я, перегнувшись через стол, заглянула в дверь. Там — никого. Я быстро перекрестилась. Перекрестилась, глядя на Тютчева. Прошептала: «Спасибо, Господи». Глубоко вздохнула, встала и включила кофеварку.

12. Они сидели на полу

В этот же день, часа в четыре, мы с Аллой сидели на полу, на индийском ковре, в моей квартире на Пречистенке и пили «Мартини». Бьянко, с апельсиновым соком, как полагается. Закусывали свежим манго, которое Алла три дня назад привезла из Камбоджи. Я сразу же влюбилась и в Аллу, и в манго, и в «Мартини», и в свою новую уютную двухкомнатную квартиру на третьем этаже, с окнами на огромный старый тополь, и даже — заочно — в далекую страну Камбоджу. В которой я никогда не была и о которой так вкусно, зачмокивая ломтиками манго, рассказывала Алла.

С Аллой мы сдружились сразу и, судя по всему, навсегда. Такое бывает. Выпив по первой, мы тут же позвонили Ленке. Сначала с Ленкой поговорила я, потом с ней поговорила Алла. Сразу — на «ты» и так, как будто она знает ее с горшка. Я думала: «Вот нас было двое, а теперь нас трое… И как на подбор: я — шатенка, глаза карие, Ленка — сероглазая блондинка, а Алла — рыжая и зеленоглазая».

Ленка сказала, что приедет в понедельник, когда растуркается с бистро. А Алла сказала, что квартира к понедельнику будет готова. «Жгу мосты, Дусеныш! — кричала она мне в трубку. — Здравствуй, новая жизнь!» Надо же, как иногда все волшебно меняется в жизни. Раз — и сложилось. Десять лет не складывается, а за одни сутки — раз! — и сложилось. Действительно, как в сказке.

И еще одна странная вещь: у меня, как я уже сказала, сложилось (черт с ней, с тавтологией) такое впечатление, что Алла читает мои мысли. Началось все с того, что она угадала ту самую Тютчевскую строчку в моей голове, насчет «Она сидела на полу…». А потом совпадений было столько, что я даже перестала удивляться. Например, я подумала: «Прав был Аладдин: все как в сказке». Алла — как ни в чем не бывало — тут же: «Кстати, Аладдин прилетает сегодня в десять вечера». Я про себя: «До чего же мягкий ковер». Алла, не торопясь отхлебнув коктейля: «Я этот коврик в Индии нарыла, в Джайпуре. Это Раджастан. Отличное место. Там лавки есть, называются „Пещеры Али-Бабы“. Мы с тобой, Дусь, туда съездим. Обязательно съездим. Ой, как там хорошо! Накупим тамошнего антиквариата. Обставим тут все всякими Шивами и Ганешами. Тебе в Индии, Дусь, понравится. Хорошему человеку Индия не может не понравиться».

— Слушай, — сказала я наконец. — Ты мои мысли читаешь. Ал, ты что, эктрасенс?

— Я-то? — она улыбнулась одними глазами. Брызнула изумрудной зеленью. — Я не экстрасенс. Я ведьма. Добрая, не бойся.

— То есть…

— Вот то и есть. Я, Дусь, профессиональная ведьма. Профессия у меня такая.

— Слушай, Ал…

— Знаешь, Дусь, я тебе потом все подробно расскажу. Постепенно, по мере твоего, так сказать, вхождения в материал. Вернее — буду рассказывать. Тут долгая история. А сейчас пока пойми одно: ты попала… в не совсем простое место, понимаешь? И заниматься ты будешь не совсем простым делом. То есть ничего особенного ты делать не будешь. С людьми разговаривать, «Мартини» пить. Но это все — особстатья. Понимаешь?

— Не понимаю.

— Тимур — не простой человек, он… Ну, потом поймешь. А я работаю на Тимура. «Трансмед», магазины, лес, успокоинчики — все это так, накипь. Оболочка.

— Что такое «успокоинчики»?

— Ну, антидепрессанты. Их так Тимур называет.

— А…

— По сути дела, мы занимаемся… Как тебе сказать, чтоб ты поняла? Покупкой и продажей человеческих связей. В более широком смысле — информации. Сечешь?

— Не совсем. То есть — совсем не. Детективы про это пишут, а как это все в жизни бывает — я не очень знаю…

Я действительно не знала и не понимала. И тем не менее предположила:

— Пиаром, что ли, коммуникациями?.. Маркетингом, или как его?..

— Вроде того. Но только не этой ахинеей, которую изучают в наших вузах, а потом в офисах размазывают. Они там любят надеть пиджаки за две с половиной тысячи евро и стрелки на брейнстормах рисовать с умным видом. «Брейнсторм» — это «мозговой штурм», когда сто лоботрясов в европиджаках собираются и делают вид, что они умные. Видишь ли, у нас пиаром занимаются миллионы людей. А толку — чуть. Просто ситуация такая, что миллионы дармоедов получили образование. Якобы. И они уже уборкой сараев, как честные и бедные таджики, заниматься брезгуют. Их надо чем-то занять. Вот они стрелки и рисуют. В Индии, когда ты в машину садишься, один тебе машину открывает, другой — моет, третий — в моторе копается, четвертый — за руль садится, пятый — смотрит, чтоб тот, кто моет, в моторе не копался, шестой — чтоб тот, кто открывает — не мыл, седьмой — чтоб тот, кто следит за тем, чтоб тот, кто моет, не следил за тем, чтоб тот, кто открывает, не мыл, восьмой — наоборот, девятый тебе улыбается, а десятый, чтоб тот, кто в моторе копается, тебе не улыбался, и чтоб тот, кто тебе улыбается, в моторе не копался, ну и так далее. До бесконечности. Народу много, и всех надо занять. И у нас то же самое. Один стрелку налево рисует, другой — направо, третий следит, чтоб левострелочник стрелку направо не рисовал. Скучно все это. А КПД при этом — 1 %.

У меня приятно плыла голова от «Мартини» и Аллин спич ложился в голову мягко и как-то слоями, как туман. Красиво.

— И?.. — спросила я.

— И вот, — Алла отхлебнула, облизнулась алым (аллино-алым) язычком и продолжила. — Есть, Дусь, другой уровень. Объясняю. Проработал какой-нибудь дядя десять лет, скажем, министром. Не будем говорить чего. Чего угодно. Десять лет — это примерно 3650 дней. Предположим, три тысячи из них он работал. А это значит, что каждый день у него было минимум по десять деловых встреч. Я условно говорю. И в отпуске, и на выходных он с кем-нибудь водку пил и в бане парился. Например, с другими министрами, или с коммерсантами, или с женами министров, или с любовницами коммерсантов, или еще с кем-нибудь. Разговоры с ними разговаривал, перегаром они друг на друга дружески дышали. И вот он тридцать тысяч раз встретился с разными людьми официально и еще десять тысяч раз неофициально. А потом министр этот уходит. И ждет. Это называется «сидеть в шкафу». Что есть у министра, пока он сидит в шкафу до нового назначения? Опять же — условно: у него есть записная книжечка. В книжечке — телефончики. Что делает министр? Торгует телефончиками. Звонками. Очень-очень дорогими. В принципе можно с такой книжечкой и на пенсию уходить. Счастливая старость. А сколько в мире таких книжечек? А? Много, очень много, Дусь. И суть в том, чтобы клиент «X» из Гондураса во время «Y» набрал нужный номер, один из четырех тысяч, клиенту «Z» в Гонолулу. И если комбинация «X-Y-Z» срабатывает, то, например, можно начать какую-нибудь очередную мировую войну, если она кому-нибудь выгодна, а можно ее закончить, если это опять же кому-нибудь выгодно. Можно какой-нибудь Советский Союз или Евросоюз организовать, а можно и развалить.

— Евросоюз развалить? — улыбнулась я.

— Легко. Там и разваливать-то нечего… Только это сейчас никому не нужно. Не пришло время «Y». И «X» «Z»-y не звонит, потому что этим пока вплотную не занимается Дуся Русакова. Я — условно. «X», «Y» и «Z» должны собраться в одной точке «Ру». А там прекрасная леди, леди Ру сделает свое дело — и мир немножко изменится. Или даже множко. Но ты, Дусь, представляешь какая должна быть проделана предварительная работа?

Я вздохнула:

— Это уже, Ал, геополитика какая-то. Не люблю я все это.

— И правильно. О геополитике только недалекие мужчины рассуждают. Извини, а знаешь почему они так долго в туалетах сидят? Потому что они там думают о геополитике. Штаны приспустят, сядут на стульчак, тужатся и думают, думают о геополитике. Как Евросоюз Америку делает, а Китай делает Евросоюз, как мы делаем Китай, а нас — обратно Америка и так далее, в том же унитазно-задумчивом духе. Ястребы голожопые. Извини за грубость. Геополитиков сейчас — как пиарщиков. А пиарщиков — как индусов вокруг машины. Это все, как говорят эфэсбешники — «для людей».

— А Тимур — эфэсбешник?..

— Всенепременно. А как же! И я тоже. Как же без этого. Тимурыч — рука Кремля. Правая. А я — нога. Левая.

Алла приподняла юбку до колена:

— Видала?

Нога у Аллы была стройная. Я сказала:

— Я серьезно.

— И я серьезно. И ты — эфэсбешница.

— Я — не эфэсбешница… — сказала я. Получилось слегка неуверенно.

— Это тебе так кажется. А на самом деле (ненавижу я это выражение!) я тебя давно уже завербовала.

Алла улыбнулась. Я тоже. Она сказала, улыбаясь опять одними глазами: