Поляна, 2014 № 03 (9), август

«Как залп шампанского, сирень…»

Как залп шампанского, сирень, шипя и пенясь, за заборы перелилась. Весенний день в души распахнутые створы нахлынул гомоном берёз и щебетом, и стрекотаньем, жужжаньем сытым вёртких ос, слепящим синевы сияньем. Средь наших сумрачных равнин, где дождь и хмарь, и снег полгода, как царский дар, втройне цени хмельное пиршество природы. И жизнью попирая смерть, весна в купели нас омоет, чтоб вновь любить и молодеть с весёлой майскою землёю.

Любовь

Вновь уста с устами слиты, и любовное питьё поцелуями испито. Нега. Нежность. Забытьё. Это головокруженье, всполох счастья, жар и хлад, безнадёжность и сомненья, ожиданье — рай и ад. Полнится души криница. Только верить. Только ждать. И в любимом раствориться — без остатка всё отдать.

Медуница

Сладко пахнет медуница. Одурманены уста. Лета пряные страницы Ветерок перелистал. В золотистую поляну, Словно в омут, упаду, Где отравою медвяной Перехватывает дух. Под жужжанье пчёл неспешных, Под мохнатый гул шмелей, Треск кузнечиков прилежных Зной всё гуще, тяжелей. Дня ленивое теченье Длит июльская волшба. И до головокруженья — Губ горячих ворожба. Брага неги богоданной В каждой клетке разлита. И загадка мирозданья Так понятна и проста. И дрожит, искрит, дробится Сквозь ресницы солнца луч. То ли снится, то ли длится Одурь… Запах… Поцелуй…

Сон о Венеции

Мне снился лев с раскрытой книгой, Канала плавный поворот, Дворцы в колеблющихся бликах На стенах отражённых вод. И мне приветственно кивали Фигуры в масках и плащах. Струилась розовая Фрари [1] В жемчужно-лунных облаках… И тень опального поэта Из дальней северной страны Скользила в лабиринтах света В пределы вечной тишины. И день, и ночь — здесь всё смешалось, Сплелись в таинственный клубок И жизнь, и смерть, и блуд, и шалость, Любовь и гений, дьявол, Бог. И камней гулких не касаясь, У сновиденья на руках Парю, в каналах отражаясь — Венецианских зеркалах, Где мреет тусклый, серебристый, И призрачно-неверный свет, И исчезающий, и мглистый… Сольюсь с ним — и сойду на нет… Спит голубиная столица. На древней башне бой часов, И стрелок их седые спицы Вращают жизни колесо.

1

Собор Санта-Мария Глориоза деи Фрари (Св. Марии Словущей, или Успения Девы Марии) — один из самых известных и знаменитых соборов в Венеции, где находятся одни из лучших работ Тициана, Дж. Беллини, надгробие Кановы, памятник Тициану и мн. др.

Олег Солдатов

Дневник писателя, или Как стать маньяком (Окончание)

На юбилее «Наших сетей» в мраморном зале академии собралось человек двадцать. Сначала поэты читали по бумажкам свои стихи, потом так же нудно читали свои рассказы прозаики. Как обычно бывает, разгорелся спор о том, что же выше — поэзия или проза? И как обычно чуть не дошло до драки. Прозаики кивали на Льва Толстого, поэты на божественное вдохновение. Для примирения устремились к накрытым столам с вином и закусками. Страсти поутихли, на лица литераторов постепенно снизошла благодать.

— Я ничего не хочу! — доказывал высокий белоглавый литератор маленькой поэтессе, смотрящей на него снизу вверх, как лилипут на останкинскую телебашню. — Раньше я чего-то хотел… Мечтал… Добивался! А сейчас — ничего. Я мечтал иметь свой разворот в Литературке. Весь разворот — только я. И вот, когда я его получил, я уже не хотел этого. Меня это не греет. Мне это не нужно. Я к этому равнодушен…

Литераторы помоложе, закусывая в сторонке, вели революционные беседы на окололитературные темы.

— Все следует поменять! — доказывал белозубый кавказец журналист Цимбаладзе маленькому сучковатому и беззубому литератору Чернопоромову. — Все, решительно и кардинально! Им уже ничего не нужно! У них все есть. Главное для них, это не потерять завоеванные места. На литературу им плевать! Никому, кто бы мог их потеснить, они и вздохнуть не дадут. Они его удавят! Удавят! (Ему понравилось это слово, и он повторил его еще раз.) Удавят!..

Сучковатый Чернопоромов кивал лысоватой головой, хитро щурился, мол, меня не удавишь, я сам кого хошь, — и соглашался, приговаривая:

— Непременно… непременно…

Один осоловелый литератор что-то говорил быстро и тихо себе под нос, стараясь при этом приблизить свои губы к моим словно собирался поцеловать.

— Ты Оран-Гутангина читал? — пробубнил он заплетающимся языком.

— Нет, — я решительно пресекал его попытки прислониться ко мне вплотную. — Мне больше нравится Достоевский.

— Ну, это одно и то же, — доверительно сообщил он. — Ты вообще, что пишешь?

— Все пишу, — сказал я, мечтая отвязаться.

— Ну, принеси… я почитаю, — пробубнил он и сунул мне визитную карточку.

Осоловелый любитель поцелуев оказался редактором «Родного писателя» Лялиным. Я показал ему свои новые стихи, и он их напечатал.

Это была моя первая бумажная публикация. Купив десяток экземпляров, я подарил одну из них Пророкову.

— А денег он тебе заплатил? — прищурился он.

— Нет. А что должен был?

— Конечно! Как же, публикация ведь… Они ж газету эту продают, следовательно, гонорар должен быть.

— Да бог с ним, что там за деньги…

— Нет, не скажи. Тут дело в принципе… Я с ним поговорю. Пусть платит, — пообещал Пророков.

Лялин напечатал еще один мой стишок, после чего объявил:

— С тебя бутылка.

— Хорошо, — опешил я. — Будет.

На последние деньги я купил ему бутылку элитной водки, но моих стихов он больше не печатал и мне не звонил.

Позже я слышал, что его умертвил-таки зеленый змей в каком-то поезде в летний зной в купейной тесноте и пьяном удушье…

Как-то раз я угодил к писателям-юмористам. Собирались они в правлении союза драматургов в Ордынском тупике. Тем днем случился конкурс юмора на медицинскую тему. Любой желающий мог предлагать свои вирши. Всего подали двадцать шесть заявок. «Да это еще на час! — взволновались юмористы. — Так никогда не начнем!» Что именно они стремились начать, разъяснилось позже. Во время оглашения комедийных шедевров, снежно-седой председатель клуба раскачивался, словно старое высохшее дерево в бурю, взмахивал длинными суковатыми руками и негодовал: «Ну нельзя же так, господа! Это же все десятилетней давности! Господа! Я все понимаю, но так нельзя!» Юмористы были сплошь людьми пожилыми и старше среднего, поэтому основой их творений служили различные болезни, среди которых доминировали простатит и геморрой. Каким-то боком туда затесался и хламидиоз. В зале присутствовали дамы. В конце концов, после яростных споров победило стихотворение про анализы…