Полярник

Тем не менее, обратно на пароход я пришел спокойным и чуточку отдохнувшим. У трапа меня караулил старпом, тоже недавно приехавший на судно, недели полторы назад. В отличие от прежнего это был взрослый дядька, умудренный жизненным опытом. К нему легко можно было подходить за советом — не было ситуаций, когда б он не смог высказать дельную мысль.

— Рекомендую тебе, старина, не падать духом. Тремя днями больше, тремя меньше — не столь важно. Главное — чтобы дома все были живы и здоровы и ждали тебя. Правильно я говорю?

Я в недоумении кивнул:

— Что-то случилось?

Старпом похлопал меня по плечу:

— Ты, главное, не расстраивайся. И с дедом не встречайся: а то, не ровен час, набьешь ему лицо. Вполне заслуженно, кстати говоря. Но, оно тебе надо?

— А что, дед для меня какую-то пакость учинил? Да, вроде бы, мне теперь это по барабану, — пожал плечами я.

— Да нет, — сказал старпом, — дело не в деде. Просто в этом долбанном Китае начинается их Новый год. Вот тебе и пришла телеграмма. Не из дома, не переживай, и не поздравительная, к сожалению. Да сейчас тебе мастер сам обо все расскажет.

Все мое умиротворение улетучивалось, как сон, как утренний туман. Это очень явно, наверно, отразилось на моем лице. Старпом еще раз хлопнул меня по плечу и провел до судового офиса. Там сидел новый капитан — голландец с огромными мешками под глазами, с обвислыми усами. Выглядел он, словно наглядная агитация здорового судового образа жизни. Кивнув, вместо приветствия, он жестом же указал мне на стул. Достал из кармана бумаженцию, внимательно посмотрел мне в глаза, пошевелил усами, уронил из рук бумажку под шкаф, ринулся, было ее доставать, но махнул рукой.

— В общем, в Китае начинается их Новый год.

Я понимающе кивнул — бывает.

— Все офисы закрыты, так что придется ждать до следующей Японии. То есть через неделю. Мне очень жаль.

Вот ведь гады какие! Я бы очень расстроился, если бы не предварительная подготовка старпома. Мой седьмой месяц контракта бодро начал свое шествие. Хотя, правильнее можно было назвать: «первый месяц после окончания контракта». Дембель был явно в опасности.

Чувство разочарования знакомо многим. И каждый реагирует по-разному. Кто-то теряет человеческое лицо, кто-то беснуется, срывая злобу, кто-то, заломив руки в бессилье, плачет в укромном уголке, кто-то, закусив губу, изображает, что ничего страшного не произошло.

Я же, раздевшись в каюте, лег на кровать и, к удивлению своему, провалился в сон. Мне не снилось ничего, просто, когда я поднялся, то обнаружил, что куда-то подевался целый час. Наверно, просто у меня была такая реакция — симуляция потери сознания.

Горько, что ожидание заслуженного отдыха продолжается. Страшно, что от этого судна можно ожидать любой пакости в любой момент. Сил бороться за живучесть судна, кажется уже не остается. А что делать-то? В том-то и дело, что ничего. Просто постараться пережить этот жизненный момент. Легко сказать, но другого-то выхода нету.

Можно, конечно, запить. Но надолго меня не хватит: день — два. А потом наступит убийственное похмелье с чудовищной силы депресняком. Вот тогда и придет настоящий капец!

А в природе ничего не изменилось: также наваливались ежедневные тайфуны, также кривлялась китайская техника, та же опостылевшая еда каждый день.

Надо отдать должное, что это был первый пароход за весь мой заграничный опыт, на котором существовала проблема с едой. Повар — филиппинец жаловался:

— Как же я смогу накормить народ на два доллара в день?

В ответ капитан пожимал плечами. От недостатка еды он не страдал.

Самое интересное было то, что за мой контракт сменилось три мастера: чех, юаровский голландец и престарелый поляк. Но все они были волшебниками в экономии еды, как выпускники одного и того же гестаповского кулинарного техникума. В день на рыло было положено полстакана сока, одна картофелина и без ограничения кальмары. Фрукты тоже были, но китайской поставки. Поэтому они через неделю благополучно начинали разлагаться в холодильниках. Мясо отдавало курой, а кура шмонила протухшей рыбой. И как это китайцам удавалось за полгода сохранить неизменность таким вкусовым стандартам? Наверно, у нас был свой, эксклюзивный поставщик.

Все можно было объяснить очень просто: китаец, обслуживающий наше судно, ежемесячно платил капитану за верность традициям и качеству некую сумму. Скажем так, от тысячи долларов.

Однажды, Олег-электромеханик сказал мне за ужином:

— Если бы моя жена увидела, как ты питаешься здесь, она бы заплакала.

А я подумал, что, слава богу, моя семья никогда не увидит таких столов.

Почему-то взаимоотношения с морскими продуктами у меня не сложились. От богатой белковой пищи у меня шли по лицу сплошной вереницей красные пятна. Если же я не унимался, то желудок бунтовал и на радость окружающим выдавал обратно всю тщательно пережеванную пищу, щедро сдобренную желудочным соком. Поэтому уже очень давно я не экспериментировал и не смаковал в качестве продуктов питания крабов, раков, креветок, кальмаров, осьминогов.

На этом же судне был просто культ морепродуктов. Капитаны его старательно поддерживали и стимулировали контролем.

Каждое утро повар и какой-нибудь моряк шли на бак, вооружившись тазиком и лопатой. Там они добывали кальмаров: повар держал таз, а матрос лопатой черпал осклизлые серые тушки с палубы. То ли судно китайской постройки было само по себе очень привлекательным для этих головоногих, то ли мы работали в сезон кальмарьего гона. По ночам на бак в порочной страсти самоубийства слетались целые тучи этого ценного промыслового продукта.

Кальмары — любители полетать, особенно волнительными ночами. Летят они, как правило, с гребня какого-нибудь удобного вала на луну. Причем луну они воспринимают, наивные, как светящийся на фоне неба мутный диск. Зачастую эти неграмотные романтики путают месяц с каким-нибудь унылым топовым огнем на мачте. Вот и слетаются, сволочи, жадным буржуазным капитанам на радость на бак судна, где и восторженно отдают концы в неведении, что они опять же до луны не долетели. А нам эту гадость жрать каждый день дают! Капитания потирает потные руки — халява!

Я первый месяц очень страдал от недоедания. На втором месяце я пытался прикупать что-нибудь съедобное, но оставил эти попытки. Во-первых, не всегда выберешься с судна на шопинг, а во-вторых, специфика доступной китайской еды на всю жизнь выработала у меня чувство омерзения и брезгливости: как бы я, северный консерватор, ни пытался себя ломать, но затолкать в себя обжаренное в специях мясо, отнятое у опарышей, саранчу и ящериц не мог. Хотя у нас на северах тоже практикуют рыбу с душком, но я к таким гурманам пока себя причислить не могу. Колбасы и вырезки «made in china» тоже казались мне, мнительному и подозрительному, сомнительными. Позвольте, а где бегают ваши китайские собаки, и где валяются ваши китайские коты, если за все время моих экскурсий ни одного представителя мне на глаза не попалось? Уж не скучают ли в перемолотом виде в местной любительской колбасе?