Полярный мишка

– М, – промычал он.

По такому ответу сразу ясно, что у него плохое настроение. Наверно, оставит меня в рюкзаке на всю ночь. Или, наоборот, достанет и будет обнимать.

– Иди поешь, – сказала мама.

Поешь? Твоему сыну плохо, а ты его пичкаешь едой? Тоже мне, мать еще. Лучше бы спросила что-нибудь действительно важное.

– Я не хочу, – так же сипло и сдавленно ответил Митя.

– Все в порядке?

Ну, наконец-то, думал я.

– Да, мам, – он запнулся, – просто устал сегодня.

– А, ну, как захочешь поесть, сам возьмешь.

– А папа где?

– Не знаю, но скоро должен быть.

– Как обычно?

– Не знаю, – тихо ответила она.

Что значит как обычно? Как-то странно они это сказали. Ладно, потом увижу. Митя понес рюкзак в свою комнату, а потом достал меня из него. Слава богу, не придется торчать в нем всю ночь.

Комната у него была маленькая, почти пустая, но все-таки уютная. Знаете, есть такие комнаты, где не надо никаких украшений вешать или вазонов ставить, а они все равно будут уютными, хоть и по-мальчишески. У Мити и была такая комната.

Он засунул меня в шкаф. Ну, этого можно было ожидать. Прячет, наверно.

Митя закрыл дверь шкафа, а потом открыл ее. Он смотрел на меня. Что это с ним? Его рука вдруг потянулась к моей голове, отодвинула меня чуть в сторону. За спиной у меня что-то зашуршало. Митя достал какую-то коробку, тонкую и длинную, а потом закрыл шкаф. Шорох, треск. Он что-то достал оттуда. Я не видел, но слышал. А потом шорох пропал, что-то щелкнуло. Тишина. Митя вздохнул.

Перед тем как сказать, что было дальше, я хочу поделиться одной мыслью. Дети умеют страдать. Многие взрослые говорят, что детская влюбленность – пустяк. Первое расставание – пустяк. Первый провал в жизни – пустяк. Да? Неужели взрослые не помнят, как им было плохо в детстве? Митя сейчас там, а я даже через дверцу шкафа чувствую, как у него сердце разрывается. Ни один взрослый так не страдает, как он сейчас. А все почему? Потому что одна мерзкая девчонка изгадила его милый поступок. Вот и все. Взрослые забывают о том, что они были детьми.

Вернемся к Мите.

Тогда, сидя в шкафу, я впервые услышал фортепиано. Митя играл какую-то мелодию, не слишком печальную, но и не веселую. Просто мелодия. Она успокаивала, убаюкивала. Он играл. Пожалуй, это был один из самых запоминающихся моментов моей жизни. Слушать эти волшебные звуки – удовольствие.

Когда он закончил одну мелодию, то сыграл другую, а потом и третью. В комнату кто-то вошел.

– А, это ты играешь, – сказала мама.

– М, да, – тихо ответил он.

– Не забыл ноты, смотрю. Ладно, играй тут, там папа позвонил.

– М, что сказал?

– Будет через часик.

– Ясно, ладно, мам, я еще поиграю немного.

– Хорошо, потом уроки сделай и иди кушать, а то остынет ведь.

– Да, мам, – ответил он.

– Ну, хорошо.

Она ушла. А Митя не стал играть больше. Он упаковал синтезатор (название этой штуковины я узнал уже потом) в коробку и снова засунул в шкаф. На меня он не обращал сейчас ни малейшего внимания. Ну, ладно, может, не до того ему. Он ушел, а через минут сорок вернулся. Еще через пару минут я услышал крик его мамы и еще мужской голос. Наверно, это был его папа. Почему они кричат? Сложно было разобрать слова, только обрывки.

– Опять… я не могу… ты… к ней… – кричала мама Мити, – каждый раз… даже не скрываешь!

Слов папы я вообще не мог разобрать, одно только мычание.

– Только… пить… – продолжала мама, – свою… подстилку… не могу больше!

Ну и попал же я. Судя по тому, что я услышал, в семье у Мити не все здорово. Папа, похоже, всегда приходит так поздно. Но зачем так кричать из-за этого? Если бы только узнать подробнее, что у них там происходит.

Глава 4

Крик вдруг оборвался. Наступила такая тишина, которую стоит побаиваться. В такой тишине происходят обычно самые страшные вещи, пусть и беззвучные. Может, глазу это не заметно, но так даже хуже. Знаете, люди очень просты. Самые худшие события в их жизни происходят у них в головах.

Митя не дышал. Точнее я не слышал, как он дышал. Внизу хлопнула дверь. Это, наверно, кто-то вышел. Отец или мать? Лучше бы отец, потому что мне он не нравится. Слишком громкий, да и приходит поздно. Нужно больше времени проводить с семьей. А если приходишь так поздно, то уже и сил не будет поиграть с детьми, обнять жену и спокойно посмотреть со всеми телевизор или почитать книгу. А еще у него настроение плохое.

Мама у Мити вроде неплохая, только напуганная и торопливая. Это я по ее голосу понял и тому, как она говорит. Слова она старается как будто выстрелить, чтобы времени не терять. Я еще в магазине, когда стоял на полке, заметил, что люди, в общем-то, торопливы. Вечно спешат. Не могут и на секунду остановиться, чтобы распробовать момент. Люди забывают жить, когда спешат.

Как оказалось позже, ушел из дома отец, а мать пришла в комнату к Мите.

– Вы опять кричали, – едва ли не прошептал Митя.

– Не бойся, мы помиримся.

– Вы всегда миритесь, – ответил он, – чтобы потом снова поругаться.

– Нет, Митя, что ты! – наигранно удивилась мама. – В этот раз мы помиримся до конца, обещаю тебе.

– А папа ушел?

– Да, но он вернется, ты же знаешь.

– Он снова, – Митя оборвался.

– Да.

– Нужно, чтоб он перестал.

– Нужно.

И снова тишина. Мне уже начала не нравиться тишина. Лучше, когда в воздухе есть хоть какие-то звуки. Тишина слишком тяжелая, ее невозможно слушать. По крайней мере, не в такой обстановке и не при таких событиях.

Время неторопливо шло, я сидел в шкафу и, наверно, дрожал бы от холода и испуга, если бы мог, а Митя сидел в комнате. Не знаю, что он делал, но делал он это тихо. Воздух был пропитан томительным ожиданием, а я не люблю это. Продолжалось так до тех пор, пока домой не вернулся отец семейства.

Он сразу же направился к Мите, чтобы проявить свою отцовскую любовь. Во всяком случае, он так думал, решил я.

Войдя в комнату, увидев Митю, он сразу приступил к воспитанию.

– Митя, уроки делаешь?

– Привет, па, – отозвался он.

– Ну-ка, пока-жи… – спотыкаясь на каждом слоге, сказал отец.

Дышал он тяжело и громко, неровно и как-то злобно. Сразу понятно, что человек он не из приятных. И пока я думал об этом, моя голова вдруг качнулась вперед. Нос мой ткнулся в дверцу шкафа, но та осталась закрытой. Что это было? Наверно, я и так сидел под наклоном, а тут окончательно не удержался.

– Что это? – спросил отец.

– Ничего, – поспешно ответил Митя.

– В шкафу, там что-то стукнуло.