Полынь-трава

— Я хотел, чтобы вы знали… далеко от России живет один человек по фамилии Чиник, который… Не может быть, чтобы не понадобился России верный человек на другом конце земли.

Иннокентий Викторович по-новому взглянул на собеседника. Они вышли в сад, свернули с дурманно пахнущей олеандровой аллеи. Соболев снял пиджак, перекинул его через плечо.

— Мне было приятно… Хотя, впрочем, «приятно» не совсем точное слово… мне было важно услышать от вас то, что я услышал. Только теперь я могу позволить себе спросить вас, почему не сделали попыток вернуться домой, какая сила удерживает на чужбине?

— Сильная это сила, Иннокентий Викторович…

Нескладно, сбиваясь и при всем том стараясь говорить ровным бесстрастным тоном, Чиник рассказал Соболеву о том, что произошло двадцать пятого августа 1914 года в Индийском океане.

Вспомнил о боцмане Сапунове, который два года назад сделал попытку разыскать капитана «Эссена» и бесследно исчез, вспомнил о бывшем юнге Анатолии Репнине, ушедшем в дальнее плавание. А в самом конце рассказал о двадцати четырех тысячах долларов, в которые превратилась за эти годы крейсерская касса и которые лежали на его счету в банке.

— Почему вы рассказываете об этом счете, Юрий Николаевич?

— Потому что он принадлежит моей стране, и, как я понимаю, только она вправе распоряжаться им. Я был бы признателен за совет, как лучше распорядиться им. Не могли бы вы известить меня? Вот моя визитная карточка.

— Вправе ли я считать, что вы уполномочиваете меня?

— Без сомнения, Иннокентий Викторович.

Немало лет пришлось ждать Чинику отклика. Все чаще думал: остался без последствий тот разговор. Забыли о нем. А скорее всего не доверяют. Кто знает, что он за человек, этот Чиник?

Поздней осенью 1934 года из Гамбургского порта выходило торговое судно «Розалина». На борт неторопливо поднялся сохранивший юношескую выправку лоцман лет пятидесяти пяти, приветливо улыбнулся капитану, выпил традиционную чашечку кофе с коньяком и, выйдя на мостик, тоном, в котором слышалась привычка командовать, вывел корабль к фарватеру. Капитан — это был единственный светловолосый человек на малайском судне — поблагодарил лоцмана, вручил ему коробку гаванских сигар и на прощание сказал:

— Мне кажется ваше лицо знакомым, господин лоцман. Если не секрет, в каких портах приходилось бывать? Где мы могли встречаться?

— Во многих портах, — загадочно ответил лоцман и сцепил на коленях длинные крепкие пальцы. — Вроде бы давно пора на берег. Но не могу без моря, без морского воздуха, не могу ходить по неподвижной суше, чувствую себя не в своей тарелке.

— У меня, однако, такое впечатление, что я видел вашу фотографию в журналах. Вам не приходилось воевать?

— Приходилось, только нас не фотографировали и не рекламировали. Да мы сами и не стремились к этому.

И все же память не подвела капитана «Розалины» Анатолия Репнина. Перед бывшим юнгой с крейсера «Вещий Олег» стоял с коробкой гаванских сигар в руке бывший капитан германского крейсера «Эссен» благообразный подтянутый Артур Гольбах. Он кивнул на прощание и через минуту сноровисто перепрыгнул на катер, сопровождавший «Розалину». Будто в такт гулко затараторившему мотору отважного «Пилота» забилось сердце Репнина. Об одном только молил он небо, чтобы не исчез из Гамбурга Гольбах, пока «Розалина» успеет сделать обратный рейс и пока не встретится он, Репнин, с бывшим старшим помощником капитана «Вещего Олега» Юрием Николаевичем Чиником.

— Я нашел его, Юрий Николаевич, — позвонил Чинику Репнин, едва ступив на землю. — Честное слово, нашел его, Артура Гольбаха. — В голосе бывшего юнги слышалось плохо скрываемое торжество.

— Приезжайте, Анатолий Трофимович, жду вас. Сколько вам понадобится времени?

— Не более суток.

— Жду.

Юрий Николаевич Чиник заставил себя не показать окружающим, какую весть получил. Сдержанность становилась главной чертой его характера.

…На первом этаже уютного особняка за круглым столом сидели двое мужчин, сближенных морем, общей бедой и общей целью. Выпили первый бокал молча, вспоминая по давно заведенному порядку тех, кто погиб в августовский день 1914 года. А потом выпили за то, чтобы сбылась клятва, выполнить которую потребовал в смертный час от своего помощника капитан «Вещего Олега» Дурново. Двадцать лет, семь тысяч триста дней… не было дня, чтобы Чиник не думал об этом наконец настающем часе.

— Я хочу сказать вам, Юрий Николаевич, что принял решение вернуться в Россию. Но только через Гамбург. Я сделаю то, что обязан сделать по велению совести… Я моложе вас, и у меня нет детей. Я убью его. А если не доведется доехать до дому…

— Нет, Анатолий Трофимович, это сделаю я.

— И до конца жизни в тюрьме или на каторге? А Сидней, а жена?

— Клятву Дурново давал я, а не вы.

Фашисты, пришедшие к власти, открывали двери Германии перед иностранными туристами: познакомьтесь с нашими идеями и целями, с нашим новым порядком… Визы туристу из Сингапура были выправлены в короткий срок, и вскоре Юрий Чиник поднялся на борт океанского лайнера «Бисмарк», совершавшего рейс через Лондон в Гамбург.

Спустя две недели Чиник разыскал подтянутого горбоносого лоцмана, бывшего капитана «Эссена».

Два дня выяснял обычный маршрут Гольбаха домой. Выстрел должен был прозвучать через день в малолюдном переулке за морским клубом «Косой парус», где имел обыкновение коротать вечера Гольбах.

Оставалось как-то прожить эти сорок шесть с небольшим часов.

Чиник зашел в «Косой парус», заказал бутылку красного вина и холодную закуску, пил неторопливо, стараясь дольше побыть на людях, хоть как-нибудь придать обычный ход вдруг замедлившимся часовым стрелкам.

Издали наблюдал за Гольбахом, одиноко сидевшим за дальним столом.

Вернулся домой за полночь. Долго читал городские газеты — кто родился вчера, у кого свадьба завтра, даже торговые объявления прочитал от строчки до строчки… Так с газетой и уснул.

И увидел сон.

…Послышались удары палки о булыжник мостовой. Он вышел из-за угла:

«Господин Гольбах, можно вас на два слова?»

Не выразив удивления, лоцман холодно ответил:

«Слушаю».

«Я много лет искал вас. И нашел. Чтобы напомнить вам день двадцать пятого августа четырнадцатого года. Молитесь!»

Гольбах не без любопытства оглядел с головы до ног фигуру Чиника и ответил бесстрастным голосом:

«Столько смертей, сколько видел я, мало кто видел на этом свете, господин иностранец. Много раз и наяву и во снах я умирал сам. Поэтому все то, чем вы мне сейчас угрожаете так неразумно, я давно испытал. Понимаю, что этим огорчу вас, но скажу по секрету — смерти я не боюсь, слышите, не боюсь. Подумайте о себе. Вас схватят. Так же, как вашего коротышку Сапунова… — (Подумал во сне — четко и ясно, как наяву: значит, не зря ходили разговоры о Сапунове, значит, правда стрелял… да не попал, видать по всему.) — Да, вашего боцмана. Он пробовал стрелять в меня и сейчас возит тачку на руднике… Думая обо мне, о том, как свести счеты со мной, вы просто не успели подумать о себе, о том, что случится с вами. Вы сядете в тюрьму на долгие годы, как обыкновенный убийца. Вот и все, что я хотел сказать вам. Вы что-нибудь хотите сказать мне?»