Полынь-трава

— А что за сомнения тревожат юную душу?

— Сказать честно, стрелять приходилось только по мишеням: За себя не боюсь, знаю, если приму решение, рука не дрогнет. Вам-то убивать приходилось?

— Мне нет. Хотя и ходят по белу свету два-три человека…

— Это ваши личные враги?

— Вы недалеки от истины.

— Не отношу себя к впечатлительным людям и все же… Слишком часто думаю о русском народе. Снова русская пуля в русского…

— Это тот случай, Николай, когда трудно дать совет, — сказал Евграф.

— А мне казалось, что советы давать легко… Следовать им трудно.

Песковский спрашивал себя: «Что заставило вдруг Болдина делиться сомнениями? Почему он позволил себе произнести слово «Лима» и расшифровать его? Или пришла пора раскаяния? А может быть, просто шевельнулась элементарная жалость к тем советским дипломатам, которые должны прибыть в Перу в конце месяца? «Снова русская пуля в русского?» Один шанс из тысячи… из многих тысяч, но его нельзя не рассмотреть… Приняв решение не участвовать в операции, он, возможно, хотел сообщить мне об опасности, нависшей над миссией. А если провокация? Если ему поручено известить меня об операции? Предупредив предстоящий приезд миссии в Лиму, а о нем уже известили газеты, я выдам себя.

Но это та информация, о которой я не имею права не известить руководство».

Светает. Колючий и холодный дождь стучится в крышу. Не спится.

Нужны непроверенные ходы, неординарное решение. Быть может, появляется самый ничтожный шанс склонить на свою сторону Николая, но и им нельзя пренебречь. Встретиться снова? Взгляд, выражение лица, случайный жест многое скажут. Может, испытать один из дерзких вариантов? Взять и сказать напрямую:

«Я пришел к вам, не ожидая услышать быстрого ответа, Николай. Но только для того, чтобы дать вам повод задуматься, с кем вы и против кого. Представьте себе: вечер… сорок второй год… Россия. В незнакомый дом входит изможденный человек с рукой на перевязи. Выдает себя за бежавшего из плена советского офицера и просит приютить его. А потом, оправившись, уговаривает хозяина дома, старого бухгалтера, и его дочь помочь ему связаться с партизанами. Но он не хочет приходить к партизанам с пустыми руками и с помощью хозяев составляет план расположения фашистской части. Перед расставанием кланяется до земли и говорит, что до конца жизни не забудет этот дом. А уже через две ночи дом сжигают. А старого бухгалтера и его дочь ведут на расстрел. Человек, который выдавал себя за бежавшего командира, был провокатор Матковскис. Сегодня он именует себя борцом за свободу родины. Узнайте получше и Алпатова… Он причастен к гибели семнадцати тысяч соотечественников в Озаричском лагере, лично замучил и расстрелял более ста десяти человек. Рассказать вам о других? Тоже борцы за торжество справедливости. Надели на себя маски, нашли богатых хозяев и таких легковерных последователей, как вы. Повторяю, я пришел к вам, не ожидая услышать быстрого ответа. Мне хочется, чтобы вы осмыслили все, что услышали. Не сделайте опрометчивого шага. Обращаюсь к вашему разуму. И к вашему сердцу».

…Только вести такой диалог можно, увы, лишь с самим собой.

ГЛАВА VI

— С тобой хотел бы встретиться Арриба, — неожиданно объявила Чинику Кэтти.

— Что вдруг?

— У него появилась идея, небесполезная для тебя.

— Не догадываешься, что за идея?

— Я знаю одно: Арриба — человек деловой, кроме того, любит деньги. Как и его брат. ‘

— Кто его брат?

— Полицейский бригадир.

— Они дружны?

— Неразлучны. Покровительство брата помогает Висенте, как он говорит, «ощущать себя в этой жизни».

— Считаешь, что следует принять приглашение?

— Все зависит от того, как ты воспринимаешь мои советы.

— Любопытно, что он может предложить. Скажу по секрету, я тоже немножко авантюрист. А вдруг что-нибудь щекочущее нервы? — спросил Чиник, указательным пальцем водворяя на место очки.

— Тогда позвони ему.

— Расскажи, пожалуйста, в двух словах хотя бы, с кем имею дело. Кто он? Какие у него связи? Что за семья?

— У него всегда было много женщин, но жены, кажется, не было никогда. Любит компании. Умеет блеснуть щедростью. Старается быть в центре внимания. Для этого нужны деньги. Что касается связей… по-моему, он знает, кто ему может быть

полезен… считает, что наш век — век длинных рук и всеобщих ходатайств.

— Личность современная в полном смысле. А когда ему лучше позвонить?

— Хоть сейчас.

Арриба неподдельно обрадовался гостю. Подошел к бару. Откинул дверцу. Взору гостя открылась батарея дорогих напитков, умноженная зеркалом на задней стенке бара.

— Что предпочитаете?

— Немного джина.

— Но у меня есть и это, — пропел Арриба, любовно поглаживая нераскрытую бутылку «смирновской» и при этом испытующе посмотрев на Чиника. — Не подойдет?

— Лучше джин.

На столике появились маленькие бутербродики, фрукты, шоколад. Подойдя к кофеварке, хозяин сказал:

— Это новая партия из Бразилии, — и разлил в прозрачные чашечки густой напиток.

Поговорили о погоде. Чиник предоставлял хозяину инициативу, оставив себе роль человека, готового лишь поддерживать беседу. От погоды Арриба перешел к атомной бомбе.

— Знаете, я в позапрошлом году путешествовал по Японии, был в Хиросиме и Нагасаки, — произнес Арриба, внимательно взглянув на Чиника.

— Чашечка оттуда? — перевел разговор Чиник, разглядывая сосуд на свет. — Древняя работа.

— Судя по цене, которую заломили за сервиз, очень древняя. Но у меня привычка… если что-нибудь понравилось, не стоять за ценой.

— Ну вот мы и нашли нечто общее друг в друге.

— Я чувствую себя в некотором роде неловко, получив от вас столь необычный аванс. Все ждал, что вы сами скажете, а теперь осмелюсь спросить, не изменились ли планы вашей супруги? Прошло уже немало времени.

— Нисколько. Просто она у меня женщина не слишком решительная.

— Позвольте, я налью вам. А я-то уже думал, что изменились планы.

— Нет, тогда бы я вас известил.

— Не известили бы, уважаемый сеньор Берг. Не в вашем это, сказать, стиле. Известив об этом, вы поставили бы меня в положение человека, который должен ломать голову над проблемой, возвращать аванс или нет.

— У меня не было бы этого в мыслях. Авансы не возвращаются.

— Вы говорите это только потому, что недостаточно знаете

меня… Просто в тот же самый день я вернул бы ваши сто долларов по почте. Признайтесь, ведь у вас с Кэтти были разговоры обо мне. Она должна была сказать о том, что я щепетилен в подобного рода делах.

— Действительно, я имел возможность составить о вас более полное впечатление. Кэтти заслуживает, чтобы ей верили.

— Женщины, они открываются так неспешно. Но я ценю ее профессиональное умение, это настоящий помощник, она на голову выше всех моих предыдущих ассистенток. Но почему-то… с некоторых пор… я говорю об этом вам как человеку, к которому испытываю доверие, у нее появились от меня тайны. Я понимаю, у всякой женщины должны быть свои тайны, это только придает ей очарование… но если эти ее секреты начинают приносить ущерб делу…

— Я не готов разделить это убеждение. Просто потому, что знаю ее отношение к вам, как и вообще ко всем, кто делал ей добро.

— Не хотел бы думать так, сеньор Берг, говорю об этом самым искренним образом. Но как бы вы поступили на моем месте, если бы в один далеко не прекрасный день убедились в том, что ваша помощница, правая рука, находит доступ к вашим личным архивам и извлекает оттуда, правда совсем на малый срок, но, заметьте, без моего на то разрешения, несколько фотографий и передает их малознакомому мне человеку.