Полыновский улей
Шрифт:
И офицер вышел с большим черным биноклем. Отличные цейсовские стекла нащупали Славку и приблизили его к холодным, равнодушным глазам.
У тропки, проложенной ногами дозорных, Славка задержался.
— Смелей! Смелей! — вполголоса подбодрял его офицер и белым платком протер окуляры бинокля.
Славка переполз через тропку. Еще пять метров... Над полем поднялся угловатый колючий смерч земли. Через секунду второй.
Земля осела, дым рассеялся. Никто больше не полз к складу.
Убедившись, что ни один из вагонов «санитарного» поезда не уцелел, партизаны поспешно
Самсон и начальник штаба возвращались вместе.
— По поводу осторожности... — прервал молчание Самсон. — Надо быть осторожным, чтобы не клюнуть на хитрость врага. Еще больше надо быть осторожным, чтобы не перехитрить самого себя и не увидеть провокацию там, где ее нет... Но это — так, между прочим... Главное сейчас — наши таинственные помощники! Если ждать седьмого числа, — пропадут они ни за что! Ты только подумай: группа каких-то конопатых мальчишек или девчонок с косичками рыскает по городу! Маленькие, наивные, неосторожные... Тебе не страшно за них?
— Последние дни я только и делаю, что боюсь: за отряд, за судьбу операции, а теперь... и за них!
— Так вот я и говорю, — продолжал Самсон. — Ходят, бродят глупыши, на каждом шагу их подстерегает страшное!.. И ты мне не возражай — не поможет! Сегодня же пойду в город! Сам! Никому не доверю! Разберусь на месте... Ждать седьмого — ждать беды и для них, а может быть, и для нас...
На следующее утро дворничиха Дарья — крепкая пятидесятилетняя женщина — начала подметать улицу на час раньше, чем обычно. Так же рано вышел на работу другой дворник — тот, который убирал площадь и сквер напротив ресторана «Летний». Оба получили определенные инструкции.
Усердно шаркая метлой, Дарья к семи часам оказалась рядом с урной на углу двух улиц — Первомайской и Белой. В этот утренний час народу еще было мало. Дарья не торопясь очистила урну. Ни одной синей бумажки ей не попалось. Дворничиха отошла в сторону, принялась очищать решетку над люком для стока воды.
Ровно в семь часов на улице показался мальчишка. Дарья заметила его и повернулась к нему спиной, а краешком глаза продолжала наблюдать за ним.
Поравнявшись с урной, паренек ловко бросил в нее что-то и вздрогнул, услышав негромкий окрик:
— Эй мальчик! Ты зачем мусоришь? Я только что подметала тут!
Миша хотел побежать, но, пересилив страх, посмотрел на дворничиху и невнятно пробормотал:
— Я... я же... в урну... а не... на тротуар...
— Все равно! Подбери сейчас же!
Дарья хотела для проверки увидеть цвет бумаги. Миша послушно полез в урну и сунул комочек синей мятой бумаги в карман.
— Привет от Самсона! — тихо произнесла дворничиха и, не ожидая, когда растерявшийся паренек опомнится, добавила: — Письмо передашь лично. Самсон ждет! Иди в дом три по этой улице, квартира семь. Позвонишь пять раз. Звонки короткие. Иди.
Дарья легонько подтолкнула его метлой и повторила:
— Дом три, квартира семь, звонков — пять коротких...
Она снова стала подметать улицу, а Миша, как во сне, дошел до дома номер три и свернул в подворотню, сжимая в кулаке записку, в которой было рассказано все, вплоть до вчерашних событий.
Выслушав сбивчивый рассказ Миши, Самсон понял, что медлить нельзя.
Особенно насторожило его исчезновение Славки. Партизан думал, что Славка попал в гестапо, а это значит, что каждую минуту можно ждать новых арестов...Через час из города исчезли Дарья и связной, обслуживавший урну у ресторана. Около полудня по дороге к лесу прошли четыре грибника с корзинами: две женщины и двое мальчишек. Они шли быстро, но часто оглядывались назад, потому что надолго покидали родной город. Это были Миша с Геной и их матери. В лесу их ожидали партизаны.
БАНДЕРОЛЬ
В одном сибирском городке жили три подружки-пионерки.
Вьюжным февралем 1942 года одно за другим пришли извещения с фронта. Девочки остались без отцов.
Были слезы. Были дни, когда все казалось потерянным. Но жизнь шла вперед. Она требовала сил. И силы нашлись — так уж устроен человек.
Горе не забылось. Оно просто отступило под натиском суровых военных будней.
Прошел год. Война продолжалась. Тыл помогал фронту.
После уроков все девочки оставались в школе — вязали для воинов теплые носки и варежки. Потом подарки упаковывали в ящик, и школьный сторож нес посылку на почту. Многие тысячи таких ящиков отправлялись тогда в далекий путь — на фронт.
Порой девочки работали по четыре часа в день и все-таки считали, что сделали очень мало. Чаще других так думали три подружки — Лида, Маша и Саша. Они бы сидели за вязаньем до ночи, но грубоватый и добродушный старик сторож, когда темнело, включал звонок, и дребезжащая трель не умолкала до тех пор, пока девочки не прекращали работу.
— Война войной! — философски говорил сторож, провожая их до выхода. — А уроки уроками!.. Домой — и за книжки!..
— Девочки! — сказала как-то Маша. — Иногда я вяжу и думаю: может, папка из-за такой вот варежки и погиб. Была рваная перчатка, отморозил палец, а тут атака — фашисты лезут. Стрелять надо, а палец не работает! Ну, и...
Она судорожно вздохнула, чтобы не всхлипнуть.
— Вот так и сейчас! — после минутного молчания продолжала она. — Нам уроки, видите ли, готовить надо! А кому-нибудь на фронте не хватает теплых варежек!..
— Кто нам мешает вязать дома? — горячо подхватила Саша. — Засядем хоть на всю ночь.
— А шерсть? — спросила Лида. — Где шерсть возьмешь?
— У нас коза есть! — ответила Маша. — Острижем — вот тебе и шерсть будет!..
Из шерсти козы много не свяжешь. Всего получилась пара варежек.
Подружки подумали, поспорили и решили послать на фронт бандероль.
— А кому? Раз бандероль, — на почте обязательно спросят, кому... Фамилию потребуют указать, — сказала Лена. — И адрес нужен точный. А у нас ничего нет.
— Нет, так будет! — возразила находчивая Маша. — В любой части найдется Сидоров! А номер части поставим такой: пять один пять девятнадцать... Сидорову Михаилу Алексеевичу.
И направилась бандероль с выдуманным адресатом на фронт.