Помеченный смертью

– Странно, – сказал Морозов, устраиваясь на заднем сиденье. – Я почему-то думал, что вы без охраны – ни шагу.

– Надоело.

– Что надоело?

– Телохранителей за собой таскать.

Обычная вещь. Если долго чего-то бояться, в конце концов приходит апатия. А потом внезапно – срыв. Морозов вздохнул.

– Почему вы вздыхаете? – поинтересовался Бородин. – Проблемы?

– Ничего серьезного.

Поток машин был плотный. Морозов скучающе рассматривал людей на улицах пробудившегося города.

– Долго нам с вами еще предстоит общаться? – спросил Бородин.

– А что – надоело?

Иногда можно задать встречный полушутливый вопрос и тем самым уйти от ответа, но Бородин на эту уловку не поддался, настойчиво переспросил:

– Долго?

Морозов пожал плечами.

– Не очень.

– Сколько? День? Три? Пять?

– Вы любите конкретику, Андрей Алексеевич?

– Да.

Морозов посмотрел в спину Бородину.

– Хорошо, я вам объясню, – сказал после паузы. – Мы будем встречаться с вами до самого вашего отъезда.

Бородин обернулся и посмотрел внимательно.

– Вы ведь в Лондон, кажется, собираетесь, к семье.

– Да.

– Вот до самого отлета и будем с вами встречаться.

– Я думал, что все произойдет гораздо быстрее.

– Быстрее не получается.

– Почему?

Он был очень настойчив, и лучше уж было все объяснить сразу.

– Как врач, я сделал все, что было в моих силах. Кроме одного – я не устранил первопричину.

– А в чем она – первопричина?

– В ваших занятиях, в вашем бизнесе, Андрей Алексеевич. У вас сложный период, и пока он не прекратится…

– А он прекратится?

– Обязательно! – уверенно сказал Морозов. – Как только вы завершите дела и улетите в Лондон, сразу вернется душевное равновесие. Вам нужен последний толчок. Организм уже запрограммирован на стабильность, осталось совсем немного.

– Вы шарлатан, – сказал Бородин. – Только не обижайтесь, пожалуйста.

– А я и не обижаюсь.

– Знаете, я вас боюсь.

– Почему?

– Мне кажется, что вы знаете обо мне больше, чем знаю я сам. А?

– Возможно, – осторожно ответил Морозов и даже усмехнулся, не сдержавшись.

– И что же вы обо мне знаете? Расскажите. Как это у вас называется? Психологический портрет?

– Ничего я вам не скажу.

– Есть что скрывать? Да?

Бородин обернулся.

– Просто иногда лучше чего-то о себе не знать.

– Так спокойнее спать?

– Вот именно.

Кирилл уже был выбрит и одет, когда к нему в номер постучали. Это оказался Даруев. Сегодня он был в клетчатой рубашке и старых, сильно потертых джинсах.

– О! – сказал он обрадованно, увидев Кирилла. – Ты уже на ногах! Отлично! Как спал?

– Спасибо, хорошо.

– Завтракал?

– Да.

– Значит, едем.

– Куда?

– К начальству.

– Прямо сейчас? – дрогнул Кирилл.

– Конечно. Я тебе расскажу, как все будет. С тобой пообщаются – вряд ли долго, минут пять или десять, не больше, – а потом засядешь за отчет. Я узнавал, как это делается. Все очень просто. Дают методическое пособие, где все расписано в подробностях – как и что ты должен в своем отчете отразить. Пишешь по этой шпаргалке, сдаешь отчет – и все.

– Что – все?

– Свободен.

– Можно возвращаться на станцию?

– Да.

Даруев заглянул Кириллу в глаза и рассмеялся:

– Твоя станция останется за тобой. Я узнавал.

Кирилл замер.

– Не веришь? – спросил Даруев, все еще смеясь. – Ладно, спросишь у начальства, они тебе подтвердят.

Он взглянул на часы и заторопился:

– Едем! Нам далеко, пока доберемся.

Спустились вниз, к машине Даруева. Помятый «жигуленок» с немытыми боками печально таращился на них глазами-фарами. Даруев вздохнул:

– Да, брат, недолго тебе осталось бегать, я чувствую.

– Старый, да?

– Старый – не то слово. Древний. Двигатель, ходовая – все ни к черту. Еду и болты по дороге теряю. Нормально, а?

В его голосе было столько печали, что Кириллу даже жалко его стало.

Солнце поднялось над крышами домов. Люди на тротуарах были суетливы и скучны.

– А до самой пенсии можно проработать на станции? – вдруг спросил Кирилл.

– Наверное, можно. А что?

Кирилл пожал плечами и ничего не ответил. Он не хотел возвращаться сюда, в этот город, но не знал, как объяснить свои чувства словами. Даруев догадался сам, сказал со вздохом:

– Человеку хорошо там, где он привык жить. Тебе лучше на станции, мне лучше здесь…

– Здесь скучно и неспокойно.

– Ну почему же? И здесь жизнь, Кирилл, – Даруев кивнул за спину на заднее сиденье, где покоилась пестрая матерчатая сумка. – Вот я сегодня получил от своей благоверной задание – лука купить, сыра, того, сего. Это жизнь? Жизнь. А через два дня идем в театр, уже и билеты куплены. Это жизнь? Жизнь. Начальство вчера головомойку устроило. Неприятность, что ни говори. И это тоже – жизнь. Вот такие мелочи, пустяки, все очень просто и обыденно. Мелочи, ставшие образом жизни.

– Ты корни пустил, обжился.

– Но я тоже с чего-то начинал.

– А я не хочу.

– И что – так всю жизнь и проторчишь на том острове?

– Да.

– Как знаешь, – вздохнул Даруев.

По нему было видно, что он не согласен.

Остановились у гастронома, почти на самом перекрестке.

– Я за водичкой сбегаю, – сказал Даруев.

Кирилл повернул голову. На соседней полосе, слева, притормозил перед светофором «Мерседес», и сидевший на заднем сиденье человек – молодой с длинной прической мужчина – смотрел во все глаза на Кирилла, так что он даже почувствовал себя неуютно.