Помеченный смертью

– Виталий Борисович хотел с вами побеседовать.

Сам опустился в кресло, стоявшее несколько в стороне, и тем самым дал понять, что уходит в тень на некоторое время.

Морозов кивнул, сел на диван, и они с Виталием Борисовичем теперь сидели вполоборота друг к другу.

– Я хотел поговорить с вами о Рябове.

Голос Виталия Борисовича был вкрадчив и тих.

– Вы его хорошо знали?

– Достаточно хорошо.

– А его прошлое – тоже?

– Какое прошлое?

– Детство, школьные годы.

Морозов с беспокойством посмотрел на Бородина. Тот понял значение взгляда, пояснил:

– Виталий Борисович из того ведомства, которое занимается поисками Рябова.

Он не сказал, из какого именно ведомства, но в голосе легко читалось уважение.

– У Рябова не было детства, – сказал Морозов. – И самого Рябова не было. Этого человека нет. Не существует в природе. Вы обнаружили хоть какие-то следы его существования?

– Нет, – искренне признался Виталий Борисович.

– Вот видите. Всегда остаются какие-то следы. Запись в загсе, личное дело, еще что-то. А по Рябову нет ничего, абсолютно. Потому что его самого нет.

– Его нет, а вы, как сами говорили, хорошо знали того человека, – мягко произнес Виталий Борисович, как будто даже с укором.

– Я знал человека, который некоторое время носил фамилию Рябов. Носил как платье, как рубашку, которая сегодня одна, а завтра – другая. Выдуманная фамилия, выдуманная жизнь. Это как легенда у разведчика. Знаете? Ему придумывают имя, придумывают прошлое – и забрасывают в тыл врага. Что-то вроде того и с Рябовым.

– Фамилию Рябов вы придумали?

– Нет.

– А кто?

– Не знаю. Он с самого начала проходил по бумагам как Рябов.

– С начала чего?

– С начала работы моей с ним.

– А когда вы с ним начали работать?

– В девяностом году.

Виталий Борисович кивнул, и по его лицу было видно – он и так знал, что Морозов начал работать с Рябовым в девяностом. Наверное, об этом ему сказал Бородин.

– Что вы знали об этом человеке? О его прошлом?

– Ничего.

– Он не рассказывал о себе, когда вы с ним общались?

– А что он мог мне рассказать?

– Что-нибудь из своей прежней жизни.

– У него ее не было – прежней жизни.

– Но человек-то был. Пусть не Рябов. Пусть он когда-то носил другую фамилию. Но ведь он был. У него были мать и отец. Без них ведь никак. Правильно? Они его воспитывали, он подрастал год за годом. Так? Он же не мог появиться на свет сразу взрослым.

– Да.

– Значит, он мог что-то рассказывать вам о себе?

– Нет.

– Почему?

– Он не помнил о своей прежней жизни ничего. Ни одного дня из прожитого, ни одного лица. Все забыл. Его заставили это сделать.

– Кто? Вы?

– Не я. Кто-то, кто работал с ним до меня.

– А кто с ним работал?

– Этого я не знаю. Режим секретности соблюдался очень строго. Просто однажды меня пригласили и сказали: «Вот вам человек. Фамилия его будет, ну предположим, Рябов. От него требуется то-то и то-то. Действуйте».

– А что от него требовалось? – заинтересовался Виталий Борисович.

– Низкие болевой и психоэмоциональный порог, готовность беспрекословно выполнять приказ, абсолютная управляемость…

– А такое возможно?

– Что именно? – не понял Морозов.

– Вот так взять и наделить человека перечисленными качествами.

– Да.

– Мне, честно говоря, верится с трудом.

– Ну почему же? – Морозов даже руками развел. – У вас есть ребенок?

– Есть, – ответил Виталий Борисович, замешкавшись от неожиданности вопроса.

– Мальчик? Девочка?

– Мальчик.

– Вы занимаетесь его воспитанием? Объясняете, что такое хорошо и что такое плохо? Он впитывает все, как губка. И если бы вы один занимались сыном, только вы, и никто больше, вы смогли бы вылепить его характер таким, каким пожелаете. Мужественным, сметливым, умелым. В действительности все обстоит немного иначе. Кроме вас, есть еще ваша жена, школа, улица, бабушка с дедушкой, так что ребенок испытывает влияние с разных сторон. И чистоты эксперимента не получается. А вот у нас эта чистота была.

– В случае с Рябовым?

– Да. Его заставили забыть все, что он знал прежде, и написали его жизнь заново. Был чистый лист, и вдруг его заполнили текстом.

– Он опасен?

– Рябов?

– Да, Рябов.

Морозов задумался. Бородин следил за выражением его лица с нескрываемым интересом.

– Смотря для кого, если уж говорить об опасности, – сказал доктор после паузы. – Для людей, которые его контролируют, он не опаснее ребенка.

– А кто его контролирует? – быстро спросил Виталий Борисович.

– Не знаю.

– Но контроль есть?

– Обязательно! – уверенно ответил Морозов. – Сам по себе Рябов – ничто. Он как механизм, который кто-то извне то включает, то выключает.

– И кто бы это мог быть? Кто он, этот выключающий?

– Начнем с того, что Рябов появился не из ниоткуда. Его родители – спецслужбы, тогдашний КГБ.

– Но сейчас в преемнице КГБ, в ФСБ, ничего не знают о Рябове.

– А в КГБ и тогда о Рябове ничего не знали, – спокойно сказал Морозов.

– Вот как? – удивился Виталий Борисович.

– Я так думаю. Это была тщательно законспирированная операция, и вряд ли кто-то еще, кроме прямых ее участников, что-то знал о происходящем. Не знают и сейчас.

– Хорошо, – согласился Виталий Борисович. – Пусть будет КГБ, ФСБ или как оно там называется. Кто еще может быть рядом с Рябовым?

– Врач.

– Врач? – удивился Виталий Борисович.

– Да. Хороший врач, специализирующийся в психотерапии.