Помело для лысой красавицы
Шрифт:
— Однако я с нее с тех пор глаз не спускала! — воскликнула Мария Павловна. — Не верила я ей! Я ж тогда на гардеробе служила, и отлично видела, как Лора минут эдак за десять до того рылась в сумке, конспект искала. И что она, сотовый не увидела??
— Послушайте, — пожала я плечами, — я в своей сумочке каждый день теряю мобильник, ничего удивительного.
— Так ты не путай, — сурово одернула меня бабуська. — Это сейчас телефоны малюсенькие пошли, а раньше они что твой лапоть были! Не могла она не заметить! Михал Михалыч, ректор-то наш, к тому же дочку больно не поважал, зря она про десять сотовых брякнула!
В общем, скандал замялся, так и не начавшись, Лора вела себя тише воды ниже травы, однако слушки — то все же поползли. И то — с начала
А про Лору так и ходили слухи — один страннее и грязнее другого.
— Говорили что слаба она на передок, да только сложно было поверить в это, Машенька, — с упоением вещала Марья Павловна. — Не вела она себя как вертихвостка, и все тут! Я таких — то издалека вижу, разодеты, разукрашены, фу — ты, ну — ты! А Лорка она и одета скромно была, и красилась неярко, и с парнями я ее сроду не видела! Обвела она меня вокруг пальца в общем !
Гром грянул в начале декабря.
В одну из гостиниц города были вызваны администратором скорая помощь и милиционеры. Горничная, собравшись убрать номер после съехавшего жильца, обнаружила там чудовищно избитую девушку. Персонал гостиницы нехотя, но все же признался, что она — из подопечных «Папы Лёши» — местного сутенера, который ежедневно оплачивал напрямую администраторам пустующий номер для своих девушек и раздавал щедрую дань местным секьюрити — дабы не чинили препятствий ему и не пускали чужих. Папа Леша не отпирался, выразил полное желание сотрудничать с органами, но с личностью девушки помочь никак не мог — паспортов на такой работе с них не требуют. Да и девушки редко назывались своим именем. Анжелика — излюбленное имя девушек по вызову — запросто могла оказаться Устиньей Кефиркиной, а Диана или Виктория — Клавой или Дуней. Эта девушка работала под именем Лорена. Ее увезли в больницу, а папа Леша выдал ментам сумочку с ее вещами, в которой оказалась тетрадка по математическому анализу на имя Вороновой Ларисы, ученицы такой-то группы. Папа Леша, вместе со своими девушками показал, что Лорена не скрывала, что учится в университете, в деревне у нее парализованная мать, так что работала она как вол, чтобы оплатить учебу, лечение и сиделку для матери. Ни от какого клиента не воротила нос, другие девчонки выкобенивались, мол, тому минет надо всю ночь делать, а этот вообще просит, чего мы — не за какие деньги, а Лорена молча вставала и шла к клиентам. «Золотая девка», — вздыхал папа Леша и каждое утро при расчете ставил ее в пример другим сотрудницам.
Менты из этого сделали один вывод — девушка учится в университете, подхватили тетрадку, в сумочке нашелся и студенческий билет, и на следующий день явились в деканат.
Скандал замять не удалось. Слишком много левого народа, то есть студентов, было в деканате, когда туда явились менты, выложившие на всеобщее обозрение студенческий билет «вашей проститутки, Вороновой Ларисы Михайловны», да и в больнице, куда отвезли Лорену не все дураки были и дочку ректора в лицо знали. Университет к обеду бурлил, смакуя новость, развеселый ди-джей местного радио вовсю отпускал шуточки по этому поводу, не оглашая правда имен, да только итак все были в курсе. Михал Михалыча в тот же день разбил инфаркт, до больницы его не довезли. А мать Лоры тихо его похоронила, без помпы, стыдно ей было людям в глаза глядеть, и куда — то уехала из города. Ларку же тоже не видели больше в городе.
— Мдаа, — здорово ошарашенная ее рассказом, только и смогла сказать я. Как-то не склеивалось все это, хоть убей.
— Так что, девонька, Ларку-то Воронову тут кто
хочешь отлично знает, — заключила старушка. — Еще хорошо что ты в деканат не сунулась, Клара Ильинична тебя б взашей прогнала, она на Михал Михалыча надышаться не могла, когда он умер, так черная ходила, за стеночки держалась.— Мда, — снова невразумительно брякнула я, собираясь с мыслями. — Послушайте, Марья Павловна, но я вот знаю что документы она все же забрала из университета ?
Это я, признаться, наобум сказала.
Однако Людочка утверждала, что Лариса к ним перевелась, а это предполагает как минимум наличие документов из этого университета. Но хоть что со мной делайте, я не могла представить, что Лариса после такого как ни в чем не бывало смогла бы заявиться сюда за документами.
— Маринка Черкасова забрала ее документы, — помолчав, неохотно призналась старушка.
— Маринка ? — удивилась я. — Это у которой она мобильник почти стащила?
— Ну да, — кивнула Марья Павловна.
— Дела, — присвистнула я. — А часом не знаете, где она теперь живет?
— А чего не знать? Спроси у кого хошь, где тут Цитадель, там она и живет. Росомахина она теперь по мужу, он у нас бооольшой человек в городе.
— Цитадель — это что? Гостиница? — непонимающе нахмурилась я.
— Дом это, для новых русских, называется так, — пояснила старушка. Сердечно простившись с ней, я села в машину, чувствуя как у меня голова гудит под напором мыслей и эмоций. Ну Лариска, ну дает! Непонятно одно — отчего она предпочитала секс исключительно за деньги? В их семье не нуждались. Если взять теорию, что она страдала нимфоманией, так это бы проявлялось и в повседневной жизни, однако Марья Павловна утверждала, что вела она себя с мальчиками очень скромно и ничего им не позволяла.
Не вяжется.
Хотя может она просто была хитра как лиса и скрытна как ежик. Или страдала раздвоением личности.
Я отхлебнула из Оксаниной баночки, посмотрела ее на свет, и увидела что там плещется уже меньше четверти. Вот черт! Загибаться от адской боли я не хотела, надо было бегом домой. Однако и к Марине следовало съездить по — любому — когда еще тут окажусь. Поколебавшись, я все-таки решилась ехать в Цитадель.
Цитадель и вправду была выстроена в духе средневековых замков, четыре ее стены образовывали двор — колодец, а вход был через холл, в котором сидели злые секьюрити.
— Вы к кому? — вежливо осведомился у меня рослый детинушка.
— К Росомахиной, — честно призналась я.
— У них дома никого нет, — так же вежливо но непреклонно отозвался детинушка.
— Так, а сообщение я для нее могу оставить?
— Разумеется, — кивнул он.
Я вытащила из сумки блокнот, ручку, выдернула лист бумаги и написала
«Уважаемая Марина! Меня зовут Мария Потёмкина, и мне необходимо с вами как можно срочнее встретиться. Если вас не затруднит, позвоните мне на сотовый». Написав в конце заверения в вечной любви и уважении, я поставила номер сотового и отдала лист секьюрити.
— Марина Николаевна получит сразу же по прибытии, — церемонно известил он меня.
И я пошла к машине, по пути размышляя о том, где берут таких хороших охранников — и жильцов-то они своих по именам помнят, и не хамят. А наши — не успела я из Швейцарии явиться, как меня тут же в кутузку сдали!
Села я в машину вполне удовлетворенная. Да, я не нашла Воронову, однако дело движется, и это меня радовало. Во всяком случае ниточки тянутся дальше, не обрываются, а уж я, не будь я Магдалинкой Потёмкиной, не сплохую!
Приехала я домой уже в первом часу ночи.
— Ленка, — позвала я из прихожей.
Ленка не отозвалась, но свет в квартире был кое — где включен. Я пошла на кухню за отваром — кости уже начинало противно тянуть, и увидела Ленку на кухонном диванчике, сладко посапывающую под пушистым пледом. Я на цыпочках прокралась к холодильнику, открыла дверцу и достала баночку, которой случайно задела об банку с огурцами. Раздался довольно громкий звон.
Вот черт!
— Лисонька ты? — сонно спросила Ленка.