Помереть не трудно

— Может, тогда уйдём?

— Ещё чего, — Алекс снял перчатки, цилиндр, зажал трость под мышкой. — Привыкай, кадет.

— К чему?

— К тому, что не все вокруг лохи, кроме тебя, — и он, не оглядываясь, пошел к барменше.

Я знаю, что Алекс при этом обворожительно улыбался, и протягивал к женщине обе руки… А я, стараясь не обращать внимания на враждебные взгляды, направился к столику в самом тёмном углу.

Лавей меня пометил. Почти превратил в такого же, как он, энергетического вампира. Или, как говорят культурные люди — стригоя. «Почти» — потому что я так и не прошел конечной инициации. Колдун погиб раньше. Но от первой метки меня это не избавило.

Когда Лавей погиб, я чуть было не отправился вслед за ним — всё шло к тому, что восход солнца просто меня сожжет.

Сейчас я нередко ловлю себя на мысли, что просто выйти на солнце — было бы гораздо гуманнее…

Прошел почти месяц, а я до сих пор не переношу тесных замкнутых помещений, подвалов и прикосновений серебра к голой коже. И не потому, что оно обжигает — это-то как раз и не проблема. Просто у меня развилась адская идиосинкразия. Как увижу серебро — так представляю себя замотанным в цепи и похороненным заживо в гробу…

Побочным эффектом моего выздоровления стала некоторая обесцвеченность — волосы словно вобрали в себя тусклый оттенок серебра, с кожи исчезли все веснушки, а глаза сделались бледно-голубыми. Как ледышки. Словом, пропал весь меланин.

Еще есть такая штука: гемоглобин. В моём организме его теперь недостаточно. Приходится восполнять, поглощая плохо прожаренные стейки, гранатовый сок и морковку тоннами. А в тумбочке рядом с кроватью хранить стратегический запас гематогена.

В то же время я стал как будто сильнее. Это свойство первой заметила Антигона — когда попросила меня перетащить сейф из офиса в кабинет шефа, и я спокойно поднял его один, без посторонней помощи. Ночное зрение, опять же — штука удобная. И нюх, как у сеттера… Вот он доставлял больше хлопот, чем радости. Жженные перья, чужой перегар, горелая полынь — эти запахи могли вырубить обоняние на неделю. Страшно подумать, что будет, если я нюхну нашатырного спирту… Но экспериментировать — дураков нет.

Интересно: до нынешнего момента, от окружающих я никакой антипатии не наблюдал. Девчонки в офисе пришли к единодушному мнению, что подлецу — всё к лицу; Мириам заверила, что любит меня всякого, и с белыми волосами, и вообще без оных — если придётся. Остальные женщины относились ко мне ровно… Впрочем, «остальные» — были сплошь пассии Алекса, а на его фоне любой смотрелся бледно. Так что я не в обиде.

И вот теперь открылся еще один аспект моего нынешнего бытия: оказывается, некоторые люди мою изменившуюся сущность чуют, и им она, сущность, активно не нравится.

У стены свободных столиков не было, и пришлось сесть рядом с проходом. Я поставил стул так, чтобы видеть дверь, весь зал, а в особенности — барную стойку с зависшим над ней шефом, снял куртку и постарался выглядеть как можно безобиднее.

Получалось плохо: под курткой у меня была наплечная кобура, расставаться с которой, в свете текущего положения вещей, я не собирался.

Впрочем, другие завсегдатаи тоже были вооружены — нет-нет, а в свете тусклой лампочки, забранной пластиковым абажуром, мелькали отблески металла… И не всегда — на пистолетах.

Оглядывая исподволь зал, я насчитал четыре меча, две перевязи с метательными ножами, шесть-семь пистолетов, одиннадцать намоленных «предметов культа» — в-основном, разнообразных крестов, от православных, до кельтских, и один громадный молот. Молот был заслуженный: весь в зазубринах, с потемневшей от времени и отполированной долгим использованием рукоятью. Он возлежал на отдельном стуле. Как самостоятельная личность.

Вот теперь название пивнушки прояснилось полностью. Заупокой — это как раз про это место. В смысле: один косой взгляд — и ты уже труп. Осталось только молитву спеть.

Пока я рассматривал молот, от соседнего стола поднялся парень в спортивном костюме, и пошел в мою сторону. Я напрягся.

Глаза у него были желтоватые, глубоко утопленные под лохматые брови, а пегие вихры торчали в разные стороны. Концы вихров были обесцвечены. Костюмчик на нём был модный, с золотым тиснением и стразами, кроссовки — как у крутого баскетболиста. Высокие, и такие белые, что слепило глаза.

Проходя мимо, парень невежливо толкнул меня в плечо локтем. Я засопел. Вновь пахнуло мокрой псиной, и я невольно повернул голову, чтобы посмотреть парню вслед…

Парень как парень. Мажор. Золотая молодёжь. Цепь на шее, перстни на пальцах — всё как у людей.

Интересно, что он здесь делает?..

Барменша, выбравшись из-за стойки, поплыла ко мне — как галеон под всеми парусами. Я завороженно смотрел, как её гигантская грудь, обтянутая белой тканью, неумолимо приближается, и только потом заметил, что в руке у неё кружка пива… Пиво предназначалось для меня.

— Спасибо, — буркнул я. Не иначе, шеф побеспокоился. Решил меня занять, пока сам точит лясы.

— Не за что, малыш, — барменша подмигнула и как бы невзначай дотронулась до моего плеча грудью.

Пиво было хорошее. Тёмный портер, с пряным привкусом хмеля. И хотя я не большой любитель спиртного, мне понравилось.

Допивая кружку, я вновь учуял запах псины, и вновь меня невежливо толкнули в плечо… Стекло больно ткнулось в зубы, раздался хруст. Во рту появился металлический привкус крови…

Парень, вальяжно прошествовав к своему месту, даже не оглянулся. И только устроившись на стуле, повернул голову в мою сторону и глумливо осклабился.

— Чего уставился? — спросил он таким тоном, будто был на пять размеров больше. Глаза в этот момент у него были почти круглые, ещё более желтые и совершенно равнодушные.

Я демонстративно поставил кружку с окровавленным краем на стол и протянул руку к корзинке с хлебом.

— Шарик, служи! — взяв сухарик, я швырнул его в сторону парня. Тот непроизвольно взвился в воздух и щелкнул челюстями.

Я поступил глупо, признаю. Но я уже говорил: сегодня не мой день. Всё идёт наперекосяк и дико раздражает. Ну почему именно сегодня Алексу понадобилось тащить меня в этот Заупокой?..