Помещица Бедная Лиза

Позавтракав, быстро пронеслась по хозяйству. Осматривала все я не каждый день, но периодически налеты устраивала. Но придраться было не к чему. После изгнания Маркыча с сотоварищами, работа шла хорошо, размеренно и особо моего вмешательства не требовала. Во флигеле тоже все шло по плану. Данила добросовестно изготавливал масло, я время от времени дегустировала партии масла, но от технологии он не отступал. Масло было тем самым. Для помощи себе на фасовку продукта Данила попросил принять его младшую сестренку-подростка, Машутку, девчонку лет пятнадцати на вид. Поговорив с ней и убедившись, что девочка трудолюбивая и чистоплотная, приняла ее. Скоро у нас тут будут семейные производства.

Оксана за несколько дней обучилась таинству сгущения молока и теперь работала самостоятельно. Никита с сыном готовили туеса в основном на фунт весом. Серенька то отцу помогал, то к матери бегал - снять или поставить тяжёлые кастрюли. С автоклавом мы с Никитой вместе разобрались, теперь и я имею небольшое представление, как эта штука работает. Сейчас на очереди у нас понять, как банки консервные изготавливать и запаивать.

Глава 19

Паяльно-лудильный агрегат. Инструкция. Даа…, делать нечего и я полностью погрузилась в изучение инструкции к этому паяльно-лудильному монстру. В душе с тоской вспоминая милые сердцу стеклянные баночки разных калибров с винтовой крышкой. Хотя надо узнать - может, уже стекольные заводы изготавливают и банки? Сама не помню, не интересовалась никогда, а мои крестьяне этого попросту не знали, в обиходе пользовались глиняными глечиками да туесочками.

Да кухня ещё жаловалась - у них уже скопилось большое количество обезжиренного творога, куда его девать? Мда, тут я не слишком хорошо разбираюсь. Но у меня есть волшебные книги, возможно, в них есть ответ? Дав себе слово, что обязательно посмотрю информацию.

Только что-то стало укладываться у меня в голове, как в дверь кабинета робко поскреблись. Я разрешила войти, в приоткрытую дверь просунулась растрёпанная голова горничной Глашки (видимо, была занята уборкой, а ее отвлекли) и пропищала.

– Лизавета Ивановна! Тут к вам приехали тетушка ваша Софья Львовна с Петром Ксенофонтьичем!

Я махнула рукой, Глашка скрылась, а вместо нее, в широком проёме двери появилась колоритная парочка - сухопарая высокая дама в строгом платье, с воротом под горло, траурного цвета, с брезгливо поджатыми губами и выражение лица соответствовало килограмму лимонов. За ней топтался на пороге невысокий, суетливый мужичонка, со слабой облиственностью на голове, а попросту слегка плешивый, в сюртуке горчичного цвета и коричневых брюках, заправленных в валенки. Тетушка Софья Львовна прошла внутрь, освободив путь супругу. Тщетно ожидая от меня поклонения и почтительности, постояла с минуту, села на небольшой диванчик, ещё сильнее поджав губы, хотя они и так уже превратились в совсем тонкую линию. Петр же Ксенофонтьич (тьфу, язык не вывихнуть бы!) шустро подбежал к стулу возле письменного стола, уселся на него и выжидательно переводил взгляд с супруги на меня - мониторил обстановку. Софья Львовна холодно начала.

– Что же ты, Лизавета, приехала и уже столько дней молчишь. И даже не приехала к нам? Мы, конечно, понимаем, что горе у тебя, ты растерялась, не знаешь, что делать с поместьем, так на то мы и опекуны, чтобы присмотреть и за тобой и за хозяйством.

Честно говоря, я сидела с открытым ртом от таких новостей. Что-то поверенный ничего не говорил, что я, то есть истинная здешняя Лиза находится под опекой. Пока я все это лихорадочно обдумывала, встрял тетушкин супруг.

– И чего это вдруг ты, Лиза, начала дурить? Честнейшего человека, управляющего, которого я с трудом уговорил присмотреть за имением до твоего замужества, ты вдруг взяла и отправила в кутузку? Да ещё какими-то документами пристава застращала, теперь вот и в судилище Савелия Марковича могут отправить. Не дури, Лизавета, отзывай свои жалобы взад!

Щщасс, два раза! Так, становится яснее, откуда ветер подул! Видимо, Маркыч с приставом сговорился, но я всему тут мешаю и мои заявления. Вот решили родственников спустить на меня! Достав из папки копию моего заявления, все раписки и описи пристава, свои подсчёты, я монотонным голосом начала все это зачитывать, сама продолжая раздумывать об этой внезапной опеке. Вот никто не упоминал о таком! Значит, либо нет никакой опеки, либо опекуны не они. Семенишна бы знала и сказала бы мне об этом. И тут появилась и сама Семенишна. Села тихонько на стул у двери, сложив на коленях натруженные, морщинистые руки. Пока ничего не говорила, только слушала молча. А Петро разливался соловьём.

– Так что, Лизавета, собирайся, поживешь у нас, пока жених не приедет из поездки. Или, лучше, мы с тётушкой сюда переедем, пока за хозяйством приглядим. Пышной свадьбы делать не будем, траур всё-таки, обвенчаетесь да поедешь к мужу на проживание.

Я, наконец, перестала изображать из себя овцу, опомнилась и поинтересовалась, обращаясь исключительно к тётке.

– Софья Львовна, а не покажете ли мне распоряжение об опеке?

Тетка только открыла рот, желая ответить мне нечто поучительное, как Петро опять влез.

– Так кто, как не мы, Лизавета? Мы твои ближайшие родственники, значит, и должны позаботиться о сироте! Какие ещё тебе нужны бумаги, да и что ты понимаешь в сурьезных делах!!

И тут подала голос няня.

– Так Иван Андреевич вовсе не просватывал Лизоньку, и речи об этом не было! Так же и распоряжение об опеке не успел сделать. А если бы и сделал, так Лизавете Ивановне три недели назад исполнилось восемнадцать лет. Не отмечали, так траур у нее. Вы, Софья Львовна, запамятовал, когда день рождения у племянницы. Да и вообще, вы ж годами не бывали в поместье, только когда хозяин слег совсем, так зачастили. И душеприказчиком у Ивана Андреевича назначен князь Шереметов, извещение об этом сам хозяин ему и отправил.

Я ликовала в душе! Верная Семенишна спасла меня! Только вот насчёт дня рождения меня терзали смутные сомнения. Тетушка и ее супруг явно не ожидали таких речей от простой прислуги, растерялись вначале, но вскоре опомнились, и тетка было грозно начала.

– Еще бы какая-то старуха-служанка рот тут не разевала...

Но я перебила, не давая говорить дальнейшие гадости.

– Почему служанка? Нет, она моя экономка! Это раз. Я сама читала папенькино завещание у поверенного в Курске, оно при свидетелях написано, там и Семенишна была и расписывалась. Это два. И три - ни о какой опеке или якобы женихе или даже о желании папеньки выдать меня замуж не было ни слова. Засим, родственники, я вас более не задерживаю, и позвольте мне остаться одной с моим горем и проблемами!

Посетители под бурчание Петрушки и гневно-презрительные взгляды тетки в мою сторону удалились из кабинета, оставив нас с няней вдвоем. Она вздохнула.

– Взяла я грех на душу, соврала ведь! Тебе же осьмнадцать только через месяц будет. Да они все одно - не знают. Хотели, видать, нахрапом наехать, жениха какого-то нашли. Софкино-то поместье совсем худоватое, вот и хотели твое к рукам прибрать. Но и ты, Лизонька, молодец, не испугалась их! Совсем ты другая стала там, в своем институте, птичка моя! Храбрая, хозяйственная, но добрая, всех жалеешь, я ведь все вижу.

От пережитого страха, от добрых слов нянюшки я не выдержала, подбежала к ней, уткнувшись ей в плечо, разрыдалась, щедро поливая ее кофту слезами и соплями. Семенишна же, гладя меня по голове морщинистой рукой, тихонько говорила.

– Поплачь, поплачь, птичка моя! Да и успокаивайся! И на сердце легче станет! Только ведь это ещё не всё, вернуться они, найдут какую пакость и приедут. А ты соберись и будь сильной! А мы все за тебя стоять будем...

Действительно, проревевшись, выплеснув весь свой страх и получив поддержку от моих людей, я собралась, сжала зубы и, подбадривая себя напутствиями, типа, соберись, тряпка, твои предки как минимум три войны прошли и ни разу Родину не предали! Эка невидаль, замуж пытаются выдать! Даже если у меня и отберут поместье - я все равно не пропаду! У нас с Фиодором на двоих две умных головы есть и руки прилагаются! Выживем!